Думаю, что обязательно найдутся несогласные с моей точкой зрения и будут ссылаться на мои же слова о том, что мы и один иностранный язык не можем толком выучить. Говоря об изучении сразу четырех языков – английского, немецкого, французского и русского – я могу показаться не более чем мечтателем. Однако я стараюсь руководствоваться здравым смыслом, и он подсказывает мне, что иностранные студенты вовсе не превосходят китайских. Результативному изучению иностранных языков в школе препятствуют лишь недостатки методики, низкое качество учебных пособий и слабые, некомпетентные учителя. Все эти проблемы возможно разрешить, и если мы справимся с ними, то изучение еще одного иностранного языка не будет сверхсложной задачей. И пусть меня называют мечтателем – что ж, я не прочь помечтать о прекрасном.
Бэйпин (Пекин), 6 мая 1947 года
Историческая наука и языкознание
Хотя языкознание и история являются отдельными науками, они во многом служат опорой и дополнением друг другу. История способна помочь лингвистике – это ни для кого не секрет. Первым шагом в изучении языка становится знакомство с прошлым народа, который говорит на нем, и таким образом языкознание становится как бы проводником в исторических исследованиях. Скажу больше, ответы на некоторые исторические вопросы могут быть получены только таким способом. В подтверждение своих слов приведу два примера.
Первым примером станет теория о доисторическом переселении индоевропейских народов. Эта научная гипотеза была выдвинута и доказана преимущественно на основании лингвистики, а ее описание основывается на сравнительном языкознании. Европейские ученые впервые соприкоснулись с санскритом только в конце XVIII – начале XIX века. Вскоре они обнаружили, что санскрит во многом схож с греческим языком и латынью. Дальнейшие исследования выявили принадлежность языка индийцев, которые всегда считались «цветной» расой, к той же языковой семье, что и древние европейские языки: несколько тысяч лет назад эти «братья» оказались разделены, а теперь вдруг вернулись к своим «родственникам». Для «белых арийцев» это стало большим и радостным событием. Известная этимологическая «формула»[9 - Здесь и далее, приводя примеры слов из других языков, автор использует латинский алфавит.] – Dyaus-pitr (санскрит) = Zeus-pater (греческий) = Jupiter (латынь) – считается одним из величайших открытий XIX века; узнав, что санскрит, греческий, латынь и современные европейские языки восходят к одному первоисточнику, ученые обрели возможность реконструировать праиндоевропейский язык, ставший «предком» других индоевропейских языков. В этом праязыке использовались заднеязычные звуки, впоследствии они видоизменились по неизвестной причине и в языках восточной ветви (индийской группы) превратились в щелевые согласные, а в языках западной – в звуки [k], [kh], [g], [gh]. Возьмем для примера слово «собака»: по-гречески это будет «kuon», на латыни – «сanis», эти языки относятся к западной ветви. На санскрите «собака» звучит как «svan», на литовском – «szuo», эти языки относятся к восточной ветви. Числительное «сто» на латинском языке звучит как «centum», на греческом – «Hekaton», на авестийском – «satem», на санскрите – «sata», на литовском – «szimtas», на древнеболгарском – «suto», на русском – «sto». Обычно для исследований берется какое-то общеупотребимое слово, для западной ветви это слово «centum», а для восточной – «satem». Все эти языки развились из одного праиндоевропейского языка, однако приобрели со временем свои особенности. Иногда два языка довольно близки друг к другу, как, например, авестийский язык и санскрит. Многие из перечисленных выше фактов – результаты лингвистических экспертиз. Применив их в исторических исследованиях, мы сможем наметить четкую схему миграции и дифференциации индоевропейской этнической группы: европеоиды, живущие в наши дни в Европе и Азии, за тысячи лет до нашей эры были единой «семьей». Они проживали в определенном районе Старого Света, и их численность едва ли была большой. Впоследствии они разошлись, возможно, из-за несхожести религиозных воззрений или политических взглядов. Одна часть двинулась на запад, и через тысячи лет их потомки образовали там многочисленные государства. Другая отправилась на юго-восток. По пути переселенцы остановились в районе современного Ирана и на некоторое время там задержались. Затем, вероятно, снова наступила фаза внутренних конфликтов, одни переселенцы остались на месте, другие пересекли горы и устремились в Индию, став предками нынешних индийцев. Прочитав мой короткий анализ, любой может понять, насколько значимы эти события для мировой истории, а сообщает нам о них языкознание.
Итак, праиндоевропейцы расселились в некоем районе Старого Света. Что же это за район, спросите вы. Да, вот еще один важный вопрос исторической науки! Археология, история первобытного мира и антропология могут помочь нам отыскать ответ на него, но без лингвистики эти науки могли бы предоставить лишь небольшое количество разрозненных сведений. Только язык способен объединить их и предоставить окончательный ответ, так обратимся же снова к лингвистике. Сперва рассмотрим, какие слова были в праиндоевропейском языке, реконструированном учеными. Особое внимание обратим на существительные, обозначающие животных, здесь можно заметить, что есть слова «корова», «лошадь», «овца», «собака», «свинья», «медведь» и др., но нет слов «тигр», «слон», «лев», «осел», «верблюд». Из обозначений растений можно отметить слова «ива», «береза», «бук» и др. Поскольку в праиндоевропейском языке нет слов, обозначающих тигра, слона и льва, это может означать, что праиндоевропейцы не встречали таких животных, а значит, не могли жить в тропическом климатическом поясе; в то же время нет и слов для обозначения моря, то есть и существование вблизи от морского побережья исключается. Также нет слова для обозначения верблюда, вероятно, они не знали, что такое пустыня. Однако этих данных недостаточно, чтобы с уверенностью сделать вывод о месте, где жили наши общие предки. Посмотрим на существительные, обозначающие растения. Среди них наиболее важное – «бук». Согласно многочисленным наблюдениям и исследованиям ученых, если провести линию из крупного немецкого города Кёнигсберга[10 - Кёнигсберг – город в германской провинции Восточная Пруссия, после окончания Второй мировой войны в 1945 году был передан под юрисдикцию Советского Союза, а в 1946 переименован в Калининград.] в Северной Европе на юг, минуя Киев, к Одессе, расположенной на Черном море, бук будет произрастать только западнее, но не восточнее этой линии. Таким образом, родина праиндоевропейцев должна располагаться к западу от нее. Подводя итог, мы можем сказать, что местность первоначального расселения праиндоевропейцев, вероятно, находилась в районе от Центральной Европы до Северной Европы и простиралась дальше на восток. Взяв за основу сведения, предоставленные лингвистами, и учитывая исследования в других научных областях, мы получили очевидный результат. Изучение этого очень важного для истории вопроса опирается на языковую науку, а археология и антропология играют здесь лишь вспомогательную роль. Установить место, откуда расселялись праиндоевропейцы, – задача сверхсложная. Выше я изложил немало данных и пришел к неким выводам, которые могут показаться окончательными. Однако этот вопрос не так прост, как мои рассуждения, поэтому его нельзя считать закрытым. Для дальнейших исследований по-прежнему требуются усилия многих ученых, но вне зависимости от того, каков будет масштаб такой работы в будущем, выводы, полученные благодаря языкознанию, опровергнуть уже не получится. Ученые только дополнят их, чтобы приблизиться к истине.
С первым вопросом связан и второй, который также поднимается лингвистами. Известно, что есть две ветви индоевропейских языков – западная и восточная, их грамматические явления и географическое распределение не противоречат друг другу. Это выглядит абсолютно естественным и не вызывает никаких сомнений, а изучением этого явления занимались сравнительные лингвисты XIX века. В начале XX века ученые открыли в Центральной Азии несколько новых языков, вне всякого сомнения, принадлежащих к индоевропейской семье, среди них оказался и тохарский. Географически тохарский язык должен относиться к восточной ветви, поскольку все письменные свидетельства о нем были обнаружены в китайском Синьцзяне. Грамматика же этого мертвого языка определенно относится к западной ветви. На тохарском числительное «сто» звучит как «kant», что говорит о принадлежности тохарского к разряду «centum». Почему же среди индоевропейцев восточной ветви появилась этническая группа, говорящая на языках западной? Сейчас нет ответа на этот вопрос, разгадка которого смогла бы приблизить нас к пониманию взаимоотношений между культурами.
Третий вопрос также относится к индоевропейским языкам. Господин А. Сталь фон Гольштейн[11 - Александр Сталь фон Гольштейн (1877–1937) – известный российский синолог и востоковед, специалист по санскриту и буддийским текстам.] однажды отметил, что в китайском языке есть слова, которые, похоже, как-то связаны с индоевропейскими языками[12 - Александр Сталь фон Гольштейн. Транслитерация санскритского письма и произношение древнекитайских иероглифов / перевод Ху Ши // Трехмесячник об отечественной науке («Госюэцзикань») Пекинского университета. Т. I, вып. 1. – Примеч. авт.]. Например, слово «собака» («цюань»), видимо, имеет то же происхождение, что греческое «kuon» и латинское «canis». Если мы обнаружим больше подобных примеров, не исключено, что у нас получится доказать общее происхождение китайского и индоевропейских языков и объединить китайцев и индоевропейцев в одну семью. Исключать такую возможность я не стану, однако замечу, что сейчас у нас нет никаких доказательств этой теории. Для решения подобной задачи следует брать в качестве примера для подражания методы европейских ученых и с их помощью изучать древнее произношение китайских иероглифов. Так мы реконструируем пракитайский язык, а затем сможем сравнить его с праиндоевропейским. Это, конечно, очень важный вопрос для исторической науки. Здесь мы также должны использовать инструменты лингвистики.
Мой второй пример касается расовой принадлежности людей, населявших в древности земли к западу от Китая. Сейчас в Центральной Азии и китайском Синьцзяне живут в основном тюркские народы, но кто населял эти регионы до прибытия туда тюрков? В некоторых древних китайских исторических книгах описываются происходившие там события, но из этих записей сложно понять, к какой расе принадлежали эти так называемые варвары («хужэнь»). В главе «Государство Юйтянь» «Повествования о Западных землях» («Сиюйчжуань») хроник «Вэй шу» есть описание их наружности: «К западу от Гаочана у жителей всех стран глаза лежат глубоко, а носы выступают вперед. Только в одной из этих стран люди обликом похожи не на ху (варваров), а на хуася (китайцев)». То есть, отличие хужэнь от китайцев состоит в том, что «глаза лежат глубоко, а носы выпирают вперед». Безусловно, у европеоидов «глаза лежат глубоко, а носы выпирают вперед», но тюрки тоже не сильно расходятся с этим описанием, поэтому мы по-прежнему не можем с уверенностью установить расу варваров-хужэнь. После того как в конце XIX – начале XX века на раскопках в Центральной Азии были обнаружены древние литературные памятники и некоторые другие артефакты, у нас появилось больше поводов для исследований. Найденные фрески давали весьма поверхностное представление о том, как выглядели хужэнь, не слишком проясняя картину о выступающих носах и глубоко посаженных глазах. Даже на основе эксгумированных черепов стало ясно лишь то, что до прихода тюрков в этих землях проживали индоевропейские народы, а вот какие именно – мы не знаем до сих пор, и раскрыть этот секрет поможет лингвистика.
Из трех новых языков, следы которых обнаружены в начале XX века в Центральной Азии, тохарский образует самостоятельную ветвь. Ученые по-прежнему расходятся во мнениях по поводу этнической принадлежности народа, говорившего на нем, поэтому мы не можем подробно обсудить эту тему. Два других языка – хотанский и согдийский – после изучения были отнесены к иранской группе индоевропейской языковой семьи. Люди, говорившие на них, скорее всего, тоже были родственны иранцам. Но вернемся к вопросу, поставленному выше: какие народы жили в Центральной Азии до прихода туда тюрков? По меньшей мере мы можем ответить, что большинство представляли иранцы.
Я привел всего два примера, но на деле их гораздо больше. Моей же задачей было показать, как лингвистика способна помочь историческим исследованиям. Пусть сказанное мною – известные всем прописные истины, но их небесполезно озвучить еще раз. Множество самых разных наук помогают в исторических исследованиях, а вот лингвистике, к сожалению, не уделяется должного внимания. Я поднял этот вопрос, чтобы привлечь к нему взоры всех читателей. Кроме того, я думаю, многие лингвисты ограничивают область своих научных интересов только языкознанием, не желая выходить за его пределы. Это вызывает у меня большое сожаление. Конечно, не все результаты лингвистических исследований можно применить к истории, но некоторые подходят для этого, и выводы, полученные в ходе подобных совместных опытов, вполне достоверны. Чтобы побудить своих коллег к действию, я и написал эту статью.
Пекинский университет, 29 ноября 1947 года
Нужны ли китайским университетам иностранные профессора
Из-за академической отсталости Китая и особенно из-за нехватки преподавателей порой мы просто вынуждены приглашать иностранных профессоров на службу в наши университеты. Но, как и во всем, тут есть несколько условий и оговорок.
Поделюсь своим собственным опытом. Более десяти лет назад я был студентом одного из государственных университетов Бэйпина. Факультет иностранных языков и литературы, на котором я учился, считался одним из лучших в стране прежде всего потому, что большинство наших профессоров были иностранцами, и, говорят, видными учеными. Помню, с каким почтением и трепетом я входил в университетские аудитории и поначалу не осмеливался произнести ни слова, но постепенно стал сомневаться в компетенции некоторых преподавателей. Эти профессора в основном были приглашены из Великобритании и США, и поэтому, разумеется, говорили по-английски. Думается мне, только это у них и получалось, а какую научную деятельность они вели – остается большим вопросом. Одна женщина-профессор, магистр Стэнфордского университета, преподавала нам историю английской письменности. В первом семестре в качестве учебного пособия нам была рекомендована книга по общему языкознанию за авторством известного датского лингвиста. Текст в ней не был особенно сложным, но объяснения нашего преподавателя от занятия к занятию становились все более запутанными, например, закон Гримма[13 - Закон Гримма – свод законов, который впервые описан датским лингвистом Расмусом Раском (1787–1832) и систематизирует фонетические процессы в древнейших языках. Немецкий филолог Якоб Гримм (1785–1863), старший брат из известного литературного дуэта братьев Гримм, сформулировал и исследовал этот закон, получивший в итоге его имя.], который сейчас мне не кажется чем-то особенным, тогда не понял никто. Вероятнее всего, профессор не знала никаких классических языков, кроме английского. Во втором семестре у нас поменялся учебник. Профессор рассказывала нам о Джеффри Чосере[14 - Джеффри Чосер (1340/1345–1400) – английский поэт, основоположник литературного английского языка и основатель английской национальной литературы. Первым начал писать не на латыни, а на среднеанглийском языке. Самое известное произведение – «Кентерберийские рассказы».], считалось, что она очень хорошо разбирается в его творчестве. Сначала нам громко продекламировали первую часть «Кентерберийских рассказов». Все побледнели – так напугались. К счастью, мы скоро обнаружили, что все умения профессора ограничиваются одним лишь чтением первой части, тогда страх наш пропал и румянец вернулся на лица. Как оказалось, наш преподаватель не слишком хорошо понимала даже английскую грамматику средних веков, поэтому вскоре мы стали изучать Чосера в переводе на современный английский. Подумать только, и этот предмет назывался историей английской письменности!
Преподаватель истории европейской литературы тоже был американцем. В качестве пособия он использовал им же самим написанную книгу – это был увесистый том в пятьсот-шестьсот страниц в красивом твердом переплете. При одном взгляде на этот впечатляющий труд любой невольно начинал испытывать уважение к его автору, но при более тщательном изучении становилось ясно, что, помимо толщины, у книги нет никаких других достоинств. Ни одна страна не согласилась бы выделить деньги на подобное издание, разумеется, за исключением Китая: книга содержала краткие характеристики многочисленных шедевров мировой литературы. При внимательном и вдумчивом чтении было легко заметить сомнительность этих описаний, а вернее, почти все они были спорными. Очевидно, автор не читал в оригинале те произведения, о которых взялся рассуждать, более того, даже в переводе он был знаком лишь с некоторыми из них. Профессор просто переписал тексты других авторов, но и это сделал небрежно, что говорит об отсутствии усердия хотя бы для внимательного копирования чужих работ. Впрочем, это обстоятельство не помешало ему стать уважаемым преподавателем в нашем университете.
Рассказывать о каждом учителе-иностранце я не стану – все они, за некоторым исключением, были одинаковыми независимо от того, из какой страны прибыли. У себя дома они оканчивали университеты. Не знаю, какую работу им удалось бы найти на родине, но уж точно не должность университетского лектора. Кто-то из них, возможно, стал бы ассистентом преподавателя или учителем в средней школе, а кто-то – продавцом в магазине или мелким чиновником в государственном учреждении. Но такие должности не столь почетны, вот они и приехали в Китай, где их с радостью приняли.
Если бы те преподаватели, о которых я говорю, трудились честно и добросовестно, то через несколько лет наверняка достигли бы каких-нибудь успехов. Многих из них привело в Китай любопытство – им хотелось взглянуть на таинственную страну. Научившись притворно улыбаться, жеманничать, кланяться и складывать руки в знак приветствия, выучив три фразы на китайском и считая себя знатоками Китая, они возвращались на родину. Там они писали толстые книги о Китае, становились известными, богатыми и счастливыми. Некоторые из них изучали в своей стране синологию и при первой возможности отправлялись в Китай продолжать исследования. Курсы, которые они вели в китайских университетах, не были связаны с их научными трудами. Они могли преподавать историю, философию, греческий язык, латынь и классическую литературу. Немцы преподают французский, американцы – немецкий. Они все умеют. При этом не забывают и о себе – просят студентов переводить китайские древние книги и поэзию всех жанров или нанимают за деньги помощников. Эти профессора стремятся воспользоваться чужими знаниями, но после публикации на обложках книг красуются только их собственные имена. Так к ним приходят слава и почет, родные университеты просят их вернуться на родину и преподавать китаеведение, что для них весьма лестно.
Нетрудно понять, чему можно научиться у таких учителей. Эти преподаватели дурачат молодых китайских студентов и не справляются со своими обязанностями. По возвращении на родину их, конечно, спрашивают, чем они занимались в Китае. Те отвечают, что были профессорами. Их родственники и друзья, разумеется, очень удивляются, что такие люди могут работать профессорами в Китае, и делают соответствующие выводы о нашем высшем образовании. Передавая друг другу сплетни, они формируют устойчивые предубеждения, с которыми очень сложно бороться, и даже рассказ об истинном состоянии китайской высшей школы становится бесполезен. Хочу уточнить – да, академические знания наших профессоров не дотягивают до уровня коллег из прогрессивных стран, но они не настолько плохи, как может показаться людям с предубеждениями! Конечно, среди наших профессоров встречаются такие, чей подход к работе не отличается от описанного мною выше. Но в Китае есть и по-настоящему видные ученые, которых с почетом принял бы любой университет мира, поэтому равнять их с теми иностранными профессорами совершенно недопустимо. Чтобы избежать подобного нелепого фарса, не следует предлагать профессорские должности иностранцам, чьей компетенции хватает только на работу учителем в средней школе или продавцом в магазине; пусть они остаются в своих странах и трудятся там. На службу в наши университеты надо приглашать иностранных специалистов с совсем иными качествами.
Например, ученый с мировым именем, американский геолог Амадеус Уильям Грэбо[15 - Амадеус Уильям Грэбо (1870–1946) – американский палеонтолог и геолог, занимался геологическим картированием Китая.], работавший в Пекинском университете, был одним из таких. Полжизни он провел в Китае, у него учились многие талантливые студенты, и можно сказать, что китайские достижения в геологии и палеонтологии – это достижения господина Грэбо. Вот какие профессора нужны в наших университетах! Для Китая будет честью, если такие специалисты, как господин Грэбо, станут обучать нашу молодежь, пусть даже многие из них не смогут, подобно ему, прожить здесь много лет. Другой пример – Джон Дьюи и Бертран Рассел. Они просто путешествовали по Китаю, но несколько их лекций все же имели огромное значение[16 - Джон Дьюи (1859–1952) – американский философ и педагог; прочел в Китае около 200 лекций. Бертран Рассел (1872–1970) – британский математик, философ и общественный деятель, в 1920–1921 годах читал различные курсы в Пекинском университете. Лекции обоих профессоров оказали значительное влияние на мировоззрение многих китайцев, способствовали освобождению их сознания от предрассудков и ограничений традиционного общества и дальнейшему развитию просвещения в стране.].
Помимо известных ученых, университеты нуждаются и в рядовых иностранных преподавателях. Однако назначать на любую должность, будь то профессор или простой учитель, следует с большой осторожностью. Например, мы можем перенять британско-немецкий подход и считать преподавателями тех приглашенных специалистов, которые учат студентов практическому применению иностранных языков, а звание профессора давать только самым видным ученым, которые имеют его и у себя на родине. Именно об этом я и говорил в самом начале.
30 января 1948 года, Пекинский университет
Нужны ли на первом курсе университета обязательные дисциплины
Сейчас в высших учебных заведениях на первом курсе существуют так называемые обязательные для изучения дисциплины. Они есть в гуманитарных, технических, правовых, сельскохозяйственных, промышленных и медицинских университетах. Определяя эти дисциплины, Министерство образования, конечно, руководствовалось советами множества специалистов, но я полагаю, что здесь все еще есть место для дискуссии. Область научного знания, которой я занимаюсь, – гуманитарная, поэтому и говорить я буду о дисциплинах в гуманитарных вузах. Все дальнейшие рассуждения являются моим субъективным мнением, но мнение даже одного человека может быть ценно для специалистов, поэтому я решил изложить его письменно.
Итак, обязательными дисциплинами для изучения на первом курсе гуманитарного университета являются:
– китайский язык;
– общая история Китая;
– иностранный язык;
– общая зарубежная история.
Из двух следующих дисциплин следует выбрать одну:
– введение в философию;
– логика.
Далее из шести предложенных дисциплин также выбирается одна:
– общая математика;
– общая физика;
– общая химия;
– общая биология;
– общая геология;
– общая психология.
И, наконец, из следующих четырех дисциплин выбирается одна:
– общая юриспруденция;
– политология;
– экономика;
– социология.
Из всех названных выше дисциплин очевидными для изучения на первом курсе гуманитарного вуза являются лишь несколько. Например, иностранный язык – важный инструмент в научных исследованиях, а логика, возможно, помогает в рассуждениях и методологии. Общественные науки обычно не изучают в средней школе, поэтому студентам также будет полезно познакомиться с ними. Для чего могут понадобиться все прочие дисциплины, мне представляется с трудом.
Прежде всего, поговорим о китайском языке. Учебники для первокурсников сейчас обновляются, их содержание становится разнообразнее, но излагаемый материал не сильно отличается от представленного в пособиях для средней школы, чаще всего это несколько произведений на вэньяне и несколько – на байхуа[17 - Вэньянь (букв. «культурная речь», «речь письмен») – письменный язык, возникший в эпоху Тан в результате подражания авторов языку классических текстов древности. Использовался в основном в художественной и научной литературе, официальных и деловых текстах до начала XX века. В 1919 г. началось официальное распространение байхуа (букв. «повседневный язык») – литературного письменного языка, основанного на современной разговорной норме.]. Возникает вопрос – зачем заставлять студентов тратить целый год на чтение произведений, которые они, вероятно, уже прочли? Если за шесть лет в начальной и столько же в средней школе у ученика так и не сформировался хороший уровень владения родным языком, вряд ли один дополнительный год поможет решить эту проблему.
Изучение истории в университете выглядит не менее забавным. Не знаю, как дела обстоят сейчас, но в мое время историю Китая изучали сперва в начальной школе высшей ступени, затем в средней школе начальной ступени и еще раз – в средней школе высшей ступени. Параллельно с этим нам преподавали всемирную историю. Я думаю, этого времени вполне достаточно, чтобы получить представление об истории нашей страны и прочих государств. Даже если преподаватели в университете излагают материал иначе, чем в средней школе, изучать его повторно вовсе не обязательно. Я не отрицаю важности истории, для студентов-гуманитариев она очень важна. Ни в одном исследовании нельзя избежать обращения к историческим фактам, а для этого зачастую требуются специальные знания, которые не получишь на уроках по общей истории. Курсы исторических факультетов помогут студенту разобраться со сложными вопросами, если такие возникнут, а так называемые «Общая история Китая» и «Общая зарубежная история» будут мало для него полезны.
Теперь о естественных науках. Среди обязательных дисциплин их шесть. Математика[18 - Математика относится к гносеологически-сильным формальным наукам. Китайская математическая традиция берет начало в эпоху Шан (XVIII–XII вв. до н.э.).] привносит в исследования математическую логику, но я не могу представить, для чего студентам гуманитарных университетов нужны все остальные науки. Если подразумевается получение базовых знаний, учащимся достаточно пройденного в средней школе, а в специальных знаниях, я думаю, они не нуждаются. Например, зачем исследователю арабского языка или санскрита зоология и геология? Человек, не знающий закономерности наследственности у дрозофил или особенности геологической структуры, может написать хорошую грамматику арабского языка или санскрита, так же как повар, который не умеет шить, способен приготовить вкусное блюдо.
Учеба в университете длится четыре года, и даже если с первого курса взяться за специализированные дисциплины конкретного факультета, за этот срок вряд ли удастся на должном уровне изучить весь необходимый материал. Теперь же из этих четырех лет студентам приходится тратить целый год на так называемые обязательные дисциплины. Это очень сложно понять. Административные органы в сфере образования, с одной стороны, настаивают на необходимости давать углубленные специализированные знания, с другой – пытаются уместить весь процесс обучения в три года. Неужели это возможно за такой короткий срок? К сожалению, очень немногие выпускники университетов имеют возможность продолжить свои научные изыскания в исследовательских институтах или поехать учиться за границу, у большинства только и есть что эти три года, за которые нужно все успеть, а ведь это такой короткий срок!
Нынешняя система китайского университетского образования имеет множество недостатков. Например, немало трудностей создает смешение системы оценивания знаний и существующей организации обучения, что даже теоретически трудно вообразить. Однако более всего, на мой взгляд, нашим студентам мешают дисциплины, изучение которых мало чем оправдано – на них тратится время, которое полезнее было бы посвятить специализированным предметам. Я искренне надеюсь, что административные органы в сфере образования переосмыслят необходимость обязательных для изучения дисциплин, а лучше и вовсе их отменят.
