– А где записи допросов? – спросил Пендергаст.
– Допросы проводились неформально. Оснований для подозрений кого-либо в чем-либо не имелось. Тут есть резюме.
Пендергаст вытащил листочек бумаги с двумя написанными на нем предложениями:
– Вот такие?
– Да.
Пендергаст бросил листок назад в папку:
– Записи с видеокамер?
– Это ведь Мэн, агент Пендергаст, – сказал мистер Янг, словно это все объясняло.
– Не поступало каких-либо сообщений о приезжих в городе? О чем-нибудь, что могло показаться необычным, не на своем месте?
– Приезжие в городе в такое время года всегда есть, – ответил Уэйнтри. – Пока последний листик не опадет. Но никаких жалоб, драк, сообщений о происшествиях в ту неделю, когда она повесилась, не поступало.
– А место смерти? Какие-нибудь свидетельства необычного или подозрительного характера?
Хозяин и полицейский отрицательно покачали головой.
– И никакой посмертной записки? – спросил Колдмун.
– Никакой, – ответил Уэйнтри.
– А доклад коронера?
– Он в папке.
– Вы имеете в виду ксерокопию текста, напечатанного на машинке? – спросил Колдмун. – Тут даже рентгеновских снимков нет.
– Все как я вам вчера по телефону сказал, – ответил сержант. – По этому делу много чего не узнаешь. Мы могли бы выслать в Майами, не пришлось бы вам мерзнуть.
Колдмун и Пендергаст просмотрели короткий отчет коронера.
– «Обычные странгуляционные борозды, сопутствующие повешению, – прочел вслух Колдмун. – Смерть произошла вследствие удушения».
– Она повесилась на штанге для занавески, – сказал Пендергаст. – Судя по моему опыту, штанги для занавесок, особенно в отелях, не самые прочные опоры. Зачастую они висят на присосках.
– У нас не такие, – возразил Янг. – Наши крепятся с помощью скоб. По три шурупа на каждую. По самую шляпку. – Он гордо улыбнулся.
Пендергаст еще раз оглядел вестибюль:
– Ну что ж, пожалуй, нужно посмотреть, как выглядит комната.
Янг кивнул:
– Вам повезло. Тот номер мы нынче не ремонтируем.
Номер, где Элиза Бакстер покончила с собой, выглядел как бессчетное количество других номеров, в которых побывал Колдмун. Плотный ковер, по твердости не уступающий металлу, с рисунком, предназначенным для того, чтобы скрывать грязь. Два ряда тяжелых занавесок, чтобы утреннее солнце не разбудило любителей поспать. Одеяло, не стиранное, вероятно, с начала прошлого сезона. Колдмун читал где-то, что самая грязная вещь в номере мотеля – пульт дистанционного управления, иногда загрязненный кишечной палочкой или даже заразным, стойким к антибиотикам золотистым стафилококком. Он огляделся. Пульт лежал на столе рядом с рекламками местных достопримечательностей.
Ванная была маленькая, с фарфоровой ванной и желтой плиткой на полу. Штанга для занавески – как и сказал Янг, закрепленная с помощью скоб – висела на несколько дюймов ниже верхнего молдинга. Колдмун на глазок смерил расстояние от пола до слегка тронутого плесенью потолка: приблизительно стандартные восемь футов. Высота более чем достаточная, чтобы сделать то, что сделала эта женщина.
– Позвольте мне посмотреть фотографии? – попросил у него Пендергаст.
Колдмун снова открыл папку, и они вместе принялись разглядывать захватанные глянцевые отпечатки. По крайней мере, фотограф хорошо выполнил свою работу, сделал снимки под правильными углами, а также со всех ракурсов. Элиза Бакстер повесилась на штанге с помощью завязанной узлом простыни. На женщине был махровый халат, распахнувшийся наверху и обнаживший грудь. Она выглядела гораздо менее привлекательной, чем на портрете в гостиной родителей: сухой высунутый язык, остановившийся взгляд, точечное кровоизлияние, расходящееся от шеи, словно перезревшая черника, – все признаки асфиксии, словно взятые из учебника по криминалистике.
Пендергаст указал на крупный план ног покойной. Несмотря на скопление крови в нижних конечностях, Колдмун увидел глянцевый блеск на ее ступнях и щиколотках, а также на верхнем крае ванны.
– Она намылила себе ноги, – сказал Янг.
– Чтобы не передумать? – спросил Колдмун.
– Такое встречается, – заметил Пендергаст.
Янг покачал головой.
Пендергаст оглядел ванную:
– Мистер Янг, плитка на полу не такая, как на фотографиях. И штанга под занавески, кажется, установлена недавно.
– Да, – ответил Янг. – Нам тут пришлось все заменить. И не только в ванной: тут новая кровать, обои, ковер – все девять ярдов. – Он помолчал. – Работники отелей – народ еще более суеверный, чем гости.
– Превосходно, – сказал Пендергаст, хотя его вид говорил о совсем ином. Он убрал глянцевые фотографии в папку. – Мы еще немного осмотримся тут, если не возражаете.
– Ничуть, – в один голос ответили Янги.
– И хочу спросить у вас, сержант Уэйнтри: сможем ли мы рассмотреть с вами отдельные аспекты случившегося здесь самоубийства в отделении, когда закончим здесь?
Лицо копа стало еще более бесстрастным, если такое возможно.
– К сожалению, агент Пендергаст, это исключено.
– Почему?
– Понимаете… – Уэйнтри помедлил. – Шеф Пеллетье просил меня передать его извинения, но мы в настоящий момент чертовски заняты.
– Неужели?
– Да, сэр. Понимаете, у нас вспышка преступлений, связанных с опиоидами и передозировками. Мы загружены выше головы. Плюс рутинная работа, которую мы проводим, когда зима затягивается. Дело, которое вы получили, содержит все необходимое, и я единственный живой свидетель того самоубийства, все еще работающий в полиции. Смысла ехать в отделение нет никакого.
Лицо Пендергаста во время этой тирады стало непроницаемым. Когда Уэйнтри закончил, Пендергаст выдержал длительную паузу. Когда он уже готов был ответить, в разговор вступил Колдмун, действуя по какому-то внутреннему побуждению, не вполне понятному ему самому.
– Кстати говоря, – обратился он к Янгам, – какие номера вы оставили для нас?
Супруги переглянулись.
