Изрядно перебравший накануне работник краеведческого музея чувствовал себя архискверно. Голова трещала, что старый холодильник «Полюс», каковой Иван всё никак не удосуживался перетащить из спальни в коридор, перед очами рябило, в горле свирепствовал самум.
Однако в данный момент сухость во рту, рябь в глазах и головная боль занимали Ивана менее всего. Вослед за Чернышевским и Ульяновым-Лениным Семёнов задался извечным российским вопросом, вопросом с заглавной буквы «Ч» – «Что делать?»
Что же всё-таки делать? А?!
Как объяснить жене Любаше свое суточное отсутствие?
Что сказать дочке Муське? Ведь он обещал ей купить с получки куклу.
Как смотреть в понедельник в глаза Пал Палычу, директору краеведческого музея?
Как вести себя на допросе у тёщи?
И самое, пожалуй, главное: где найти денег, чтобы протянуть до следующей, как выражается Женька Стаканчиков, зряплаты?
И занять-то, как назло, не у кого. Пал Палыч сто процентов не даст, а у Стаканчикова даже спрашивать бессмысленно. Он сам извечно на мели. Гол, что тот сокол…
Тягостные размышления настолько поглотили Семёнова, что он не заметил, как уперся головой в афишную тумбу, обклеенную снизу доверху разноцветными бумажками. Некоторое время Иван недоуменно взирал на неожиданно выросшее на пути препятствие, затем стукнул себя кулаком по лбу и радостно воскликнул:
– Ну, конечно! Вот оно!
С видом утопающего, готового схватиться за любую, даже самую тонюсенькую соломинку, заведующий отделом культуры краеведческого музея города Мухозванска принялся внимательно изучать многочисленные объявления, расклеенные на вздувшемся брюхе афишного столба. Иван Петрович искренне полагал: одно из этих объявлений обязательно даст ответ на все его вопросы. Он непременно найдет неплохую подработку, какую-нибудь левую халтурку, или, на худой конец, адрес одного из ломбардов, каковых в последнее время развелось превеликое множество.
– На крайний случай, – решил Семёнов, – заложу кольцо и часы.
Оставшийся без средств к существованию работник культурной сферы жадно пожирал глазами заголовки объявлений. Как назло не попадалось ничего подходящего. Сплошные «Продам», «Сдаю», «Сниму» (какой-то остряк самоучка подписал чуть ниже малиновым маркером «трусы»), «Меняю» (опять-таки приписка безвестного балагура – «шило на мыло») и прочая тому подобная ерундистика.
Семёнов дважды обошел вокруг столба, но так и не нашел ничего стоящего.
Разочарованный Иван помянул недобрым словом мамашу афишной тумбы и вгорячах плюнул на тротуар.
– Нехорошо, – раздался у него за спиной чей-то голос.
Второй раз за утро Семёнов слышал в свой адрес слово «нехорошо», и во второй раз ему стало ужасно стыдно. Он густо покраснел, что те самые кленовые листья, и повернулся к говорившему. Тот оказался бодрым старичком в чеховском пенсне, клетчатом пальто и изящном шотландском кепи. Пышные усы делали незнакомца похожим на легендарного командарма Буденного.
– Извините, – промямлил Иван, растянув губы в кислом подобии улыбки.
Укоризненно покачав головой, старичок-бодрячок отстранил горемыку в сторону, просеменил к афишной тумбе и ловким отточенным движением пришлепнул на самое видное место розовую бумажку размером в пол тетрадного листа. Отошел на два шага назад, подкрутил командармские усы, полюбовался на творение рук своих, и, оставшись весьма довольным, удалился восвояси, насвистывая незатейливый мотивчик из очередного новомодного мюзикла.
Иван посмотрел вослед беззаботному старичку, повернулся к афишному столбу и скорее машинально, нежели из реального интереса прочитал, что было напечатано на розовом листке.
А напечатано там было следующее:
Выдержав полуторасекундную паузу, Семёнов еще раз перечитал странное объявление. Особенно его внимание привлекла третья строчка (причем, как сверху, так и снизу). Та самая строчка, в коей говорилось о высокой оплате.
«Интересно, – подумал Иван, – а насколько она высока?»
И тут наш герой совершил поступок, о котором впоследствии пожалел не один десяток раз. Он сорвал розовую бумажку, сунул в карман плаща, и, пустившись вдогонку за стариком в шотландском кепи, заголосил на всю улицу:
– Подождите! А насколько высокая?
Глава Вторая, рассказывающая о том, что при желании можно попасть не только в медвытрезвитель, но и в сказку
До чего дошел прогресс,
До невиданных чудес.
Песенка Сыроежкина из к/ф «Приключения Электроника»
Оплата и впрямь оказалась высокой. Серафим Евграфович Семирамидский (а именно так звали бодрого старичка в клетчатом пальто) обязывался уплатить всякому, кто отважится принять участие в задуманном им эксперименте ровно пять тысяч целковых и ни копейкой меньше.
Иван поначалу обрадовался: ведь именно этой, так нравящейся Шуре Балаганову суммы, ему не хватало для полного счастья. Но, вспомнив пословицу о бесплатном сыре, который, как известно, бывает только в мышеловках, невезучий тезка Сусанина посмотрел на нового знакомца с некоторой долей опаски.
– Ваш эксперимент, наверное, связан с огромным риском для жизни, коль скоро вы готовы выплатить такой немалый гонорар? – спросил Иван.
– Ну что вы, молодой человек, – потешно замахал руками Семирамидский. – Уверяю вас, эксперимент самый, что ни на есть безопасный.
Подобный ответ еще более насторожил Семёнова. После того, как несколько лет назад все его сбережения упорхнули вместе с бабочками из «МММ», он с недоверием относился к любым заверениям о быстром и легком обогащении.
– А сколько продлится этот ваш эксперимент? – поинтересовался Иван.
– Минут так тридцать-сорок. – Подумал, добавил: – От силы час.
– Извините, но какой смысл платить такие крупные деньги за абсолютно, как вы утверждаете, безопасный, и к тому же весьма кратковременный эксперимент?
Обладателя шотландского кепи нисколько не смутила подобная постановка вопроса. Он щегольски подкрутил правый ус, сказал:
– Видите ли, юноша. Пять долгих лет без выходных, проходных и отпусков я шел к осуществлению своей заветной мечты. И вот сейчас, когда я стою на пороге, быть может самого величайшего открытия в истории человечества, я просто не имею морального права медлить. А уж тем более скупиться. Я рассуждаю так: чем выше вознаграждение за участие в эксперименте, тем быстрее найдется человек, желающий это вознаграждение получить. – Серафим Евграфович лукаво подмигнул Ивану. – И, кажется, я не ошибся.
Семёнову показалось, будто Семирамидский принимает его за охотника до легкой наживы. Иван залился багрянцем, что юная курсистка, невнятно пробормотал:
– Вы не подумайте чего такого… Просто… М-м-м… Мне очень нужны деньги.
– Деньги не нужны лишь бабочкам да птичкам, – отшутился Серафим Евграфович. – Однако, юноша, поспешим в лабораторию. Здесь совсем недалеко. – Старичок азартно потёр ладони. – Мне не терпится поскорее приступить к эксперименту…
* * *
Пресловутая лаборатория располагалась прямиком в квартире Серафима Евграфовича: занимала одну из двух комнат убогой, явно не дотягивающей до царских палат хрущёвки. Вся лаборатория – комнатушка два на пять, заставленная до самого потолка (от силы два сорок) разнообразнейшей хитроумной аппаратурой.
Невиданные приборы утробно урчали, пыхтели, фыркали, сипели, изредка перемигиваясь разноцветными лампочками и датчиками. Количество кнопочек, пимпочек, пумпочек не подлежало подсчету, звёзд на небе – и то меньше.
О назначении большинства агрегатов Иван не имел ни малейшего представления. Скажу вам по секрету, гуманитарий до мозга костей, Семёнов порою не мог управиться даже с кухонным комбайном и телевизором.
В центре комнаты, на единственном свободном от приборов пятачке, располагалось сиденье, надо признать, весьма своеобразной конструкции. Оно причудливо сочетало в себе элементы стоматологического и гинекологического кресел. Странное устройство опутывала целая паутина разноцветных кабелей и проводов. Самый толстый кабель, сытой анакондой растянувшийся через всю лабораторию, соединял чудное сиденье с компьютерным монитором.
– Присаживайтесь. – Серафим Евграфович гостеприимно указал на диковинное кресло.
– Надеюсь, это не электрический стул? – не совсем удачно съюморил Иван.
