– Только в Марселе.
– Где жили до этого?
– Штайр, Австрия.
– И как вам здесь?
– Я до сих пор не привык к манерам этого города. Он со своим определённым характером, вкусом и ритмом. Пока ещё чужой для меня. Но это не его вина. Дело во мне. Можно ещё воды? – я озирался по сторонам в поисках официанта. Было бы просто подарком судьбы переместиться отсюда в бар и больше не являться объектом исследования. А ещё лучше – развалиться на берегу, закрыть глаза и слушать шум волн. И испачкать песком эту вражескую рубашку. Её белизна раздражает мои и без того слезящиеся глаза. Я прикинул, что до моря шагов двадцать пять.
Дайон поднял руку – и через мгновение возле нашего столика появился молодой человек с безупречной осанкой.
– Мадемуазель Моник! – воскликнул он. – Всё ждал, когда же вы прибудете. Ваш наряд, как всегда, – образец изысканности. У вас тончайший вкус и головокружительный шарм.
Уверен? «Изысканные» шпильки уже не один раз поранили мне пальцы ног. Я вообще считаю, что чем меньше у человека внутри, тем больше на нём мишуры и разного рода инкрустаций. Это прямо пропорциональные показатели. Люди редко понимают, что нужно украшать себя изнутри: грамотной речью, вежливостью, гуманностью, уважительностью, доброжелательностью. Конечно, куда легче надеть колье.
Мне показалось или этот представитель обслуживающего персонала действительно флиртует с моей спутницей? Их взгляды какие-то слишком неоднозначные.
– Можно мне воды? Как можно больше, пожалуйста, – обратился я к странному официанту.
На нашем столике появился целый кувшин. Всё для меня. А влиятельный папа по-прежнему не сводит с меня глаз.
– Итак, что же заставило Энди Бонума выбрать столь опасную профессию?
– Случайность.
– Интересно.
– Это был спор.
– Вот как?
– Друг уверял, что я не смогу прожить в чужом государстве без денег целый месяц. Страну и город выбрали, проезд оплатили и на этом всё. Я прибыл сюда и пытался придумать, чем бы таким заняться, чтобы денег хватало хотя бы на еду. И желательно на аренду жилья. Однажды, пока гулял по городу, помог спасателям вытащить девушку из залива. Они и предложили мне работу.
– И что же вы выиграли в споре? – сузив глаза, поинтересовался Дайон.
– Уже ничего.
Я поник. Налил себе ещё воды. Бросил взгляд на побережье и расстегнул верхнюю пуговицу ненавистной рубашки. Поближе б к волнам…
– Как так? – не унимался родитель. – Друг отказался выполнять обязанности спора?
– Друга больше нет в живых.
Последует неловкая пауза? Не уверен. Надеюсь, нет.
– Так почему же вы до сих пор рискуете своей жизнью и здоровьем ради такой беспокойной работы? – без передышки продолжался допрос.
– Это не так легко бросить.
– Разве? Что мешает?
– Ощущение того, что можно спасти чью-то жизнь. Что можно всё-таки успеть. Вот сейчас, пока я здесь нахожусь, возникают ситуации, где нужна моя помощь. А я просто сижу. Ничего не делаю. Тогда как мог бы собственноручно дать кому-нибудь второй шанс. Взгляд спасённых людей или животных не передать словами. В них и боль, и благодарность, и шок, и облегчение. Когда я вижу там отчаяние, моё личное благополучие уходит на второй план. Сколько пальцев, рук или лап ухватывались за мою рабочую форму, как за последнюю надежду! За какие-то пару мгновений до конца. Трудно взять и перестать помогать тем, кто в этом нуждается. Равносильно как бросить их погибать, проходя мимо. И это даже не какие-нибудь болезни, которые можно лечить годами. Это ситуации, когда счёт идёт на секунды. Здесь либо жив, либо нет. Уходит время, уходят из жизни. А я могу с этим хотя бы попытаться что-то сделать.
– А страх? Он вам знаком?
– Даже если в определённые моменты проявляется подобное чувство – я его анализирую. Чаще всего за этим стоит инстинкт самосохранения. Я с ним работаю. Я его притупляю. Я иду на риск.
– Благородная и великодушная работа. Но, может, стоит прислушаться к вашему инстинкту и оставить это занятие другим людям? – вскинул бровь Дайон.
– Я всегда рассчитываю только на себя. Основная установка – «Кто, если не я?» Но вполне возможно, что в будущем буду работать кем-то другим.
– Что ж, Энди Бонум. Я уверен, вы понимаете, что с моей дочерью вы не пара. К моему разочарованию, я её отлично знаю. Привычное нам окружение и наш образ жизни будет вам чужд. Но как человек вы крайне интересный.
– Папа! – воскликнула Моник, которая на протяжении всего нашего разговора рассматривала искусственное сияние нарядов и улыбок гостей на праздничном обеде. – Он нравится мне. Даже несмотря на то, что у него в распоряжении нет ни единого бриллианта.
– Милая, его бриллианты – в его ежедневных подвигах. Но ты едва ли их когда-нибудь оценишь.
– Пожалуйста, папочка, забери его к себе на работу.
Отлично сказано. Почувствовал себя немощным, убогим и бездарным. Круто. А моего мнения, значит, никто не учитывает?
А следующее заявление «папули» вообще искоренило моё желание оставаться в их обществе любой, даже самый минимальный промежуток времени:
– Хочу обратить ваше внимание вот на что: вы слишком много на себя берёте. Возможно, всем тем людям предназначено закончить именно так. Есть такой термин – карма. Вы перечите самой Судьбе. А она не любит, когда с ней спорят.
Он это серьёзно?
– Если я оказался рядом с пострадавшими именно в тот решающий момент, значит, мне суждено их спасти. А значит, для них это ещё не конец. А я бы обратил ваше внимание вот на что: если бы вы были на расстоянии десяти секунд до смерти, рассуждали бы вы именно так? Мы все хорошо знаем, что нужно обходить стороной яму. Но, попадая в неё, одинаково громко кричим, чтобы нам помогли из неё выбраться. Получается, если нас лично происшествие не касается, значит, это несущественно? Вы хотя бы представляете, сколько боли в глазах и внутри у людей, которые наблюдают, к примеру, как горит их дом? Вместе с которым горят их вещи, воспоминания, а в самых трагичных случаях – ещё и близкие люди. Да, бывают ситуации, когда приходится спасать тех, кто сам добровольно решил закончить свой путь. Но это единичные случаи. В основном это люди, которые считают, что им ещё есть ради чего жить. Что именно вы мне пытаетесь донести? То, что не нужно даже пытаться хоть кого-то спасти, потому что они каким-то образом это заслужили? Прошу прощения. Я отлучусь ненадолго, – я встал из-за стола.
Волны… Я иду.
Стремительная пробежка через террасу – четырнадцать шагов. Лестница – восемь ступеней. На берег – три шага. Двадцать пять. Как я и предполагал.
Я высвободил ноги из узких туфлей и спасся, наконец, от дурацкой рубашки. Она, скомканная, полетела куда-то в кустарники. Вода… Прохладная жидкость талантливо и зная своё дело скользит по моим стопам. Дальше – намокли брюки. Дальше – под воду. Именно так… Остыл…
Удобный пирс. Ноги – в волнах. Мысли – в свободном полёте вместе со стаей птиц. Пусть отдохнут и посветлеют. Я пока понаблюдаю, как густые облака прячут небо. Они очень любят так делать.
На меня смотрят гости с берега? Мне абсолютно всё равно, кто все эти люди. Вместе с Дайоном и Моник. Просто совсем некстати вспомнился Рори. А это всё ещё болит.
А по поводу Моник? Я изначально знал, что это не в масть. Её пятая точка, разве что, «ничего». А в остальном – ничего. Можно несколько раз забросить её ноги себе на плечи. И на этом всё. И то это будет не поединок от возбуждения и до рассвета, а блицтурнир. Там душевности нет даже силуэта. Под слоем всех этих острых ногтей, мини-одежды и разукраски на лице нет и намёка на достойное внутреннее содержимое. Это вообще бывшая девушка Гратина. Или он её бывший. В употреблении. Мне это неважно. Мне это не нужно.
– Никогда не понимала, как люди могут так долго сидеть в подобных местах, – убила Моник тишину своим голосом. А жаль. – Что здесь можно делать и зачем?
– Чтобы нажать на паузу. Чтобы почувствовать «ничего». Чтобы думать «ни о чём». Чтобы отдохнуть, слившись с «ничем».
– Очень весело! Ты собираешься возвращаться на приём? Пришла мама, – она зачем-то капризно выпятила свои губы с малиновой краской.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
