– Конечно, – сказала Лиля. – Нам же когда-нибудь тоже должно подфартить.
Я краешком глаза поочерёдно оглядел двух подруг, и про себя усмехнулся. Не передрались бы они между собой. Невооружённым глазом был заметно, что между ними шла скрытая борьба за внимание Алана. И победу в этом соперничестве, судя по всему, одерживала пока Лиля.
Следующие две партии удачи никому не принесли. Тагеров и Ширшова с картинным азартом выражали досаду, но склонить фортуну на свою сторону им так и не удалось. Зато они окончательно разбудили Сергея. Когда я в очередной раз перетасовывал колоду, с верхней полки, перед самым моим носом, свесились его, пахнувшие отнюдь не духами, пятки.
– Чай! Чай! Кто желает чай? – послышалось в вагоне.
Это была проводница, дородная пожилая женщина в синей железнодорожной униформе.
– Молодой человек, вы не желаете чаю? – обратилась она к Вишнякову, поравнявшись с нами. Но, увидев его помятое лицо, поняла всю неуместность своего вопроса, раздражённо прошипела «гос-с-споди!» и проследовала дальше.
Сергей спрыгнул вниз, уселся между мной и Аланом, обулся и решительно заявил:
– Я тоже буду играть…
Надо заметить, что в нашей группе отношение к Вишнякову было неоднозначным. Одни считали его весёлым малым, другие недолюбливали. Он был шутник и балагур, являлся завсегдатаем студенческих гулянок, и многими воспринимался как чересчур легкомысленный. Но врагов он не имел. Его открытость, беззлобность и бесконфликтность делали его весьма приятным в общении. Правда, когда разговоры касались чего-нибудь серьёзного, его предпочитали в них не вовлекать, ибо любой научный вопрос он неизменно превращал в парад острот, что не всегда бывало к месту.
Лично мне врезалось в память его выступление на одном из семинаров по географии. По-моему, это было ещё на первом курсе, когда мы только начинали притираться к нашей «альма-матер». Сергей читал доклад о Гималаях.
– Гималаи – это очень древние горы, – бодро рапортовал с кафедры он. – В их лесах обитает очень много диких обезьян. Толщи составляющих их горных пород неоднократно подвергались воздействию мощных сил. Таких, как землетрясения, извержения вулканов, а также нашествие нашей популярной певицы Маши Распутиной. Машу всё-таки отпустили в Гималаи, где она смогла раздеться догола, чего так страстно желала. Климат в Гималаях очень дождливый. Он отличается резкими перепадами температур в дневные и ночные часы. Так что, если вы соберётесь в Гималаи, не забудьте прихватить с собой зонтики и тёплые вещи…
Ну и так далее, в том же духе.
Мы держались за животики, слушая его рассказ, чего нельзя было сказать о профессоре, преподававшем нам этот курс. Это был долговязый, брюзгливый сухарь, начисто лишённый чувства юмора. Он смотрел на Вишнякова с нескрываемым негодованием, а когда тот закончил свою речь, не преминул обрушить на него весь свой гнев.
– Молодой человек, – заявил он. – вы, по-моему, не понимаете, где находитесь. Это не цирковое училище! Это Московский Государственный Университет! Здесь занимаются наукой, а не клоунадой. Мне кажется, вы немного ошиблись в выборе профессии. Но ещё не поздно всё исправить.
Мы притихли, а густо покрасневший докладчик сошёл в аудиторию с обескураженным видом. К слову, у него были потом серьёзные проблемы с экзаменом…
После того, как несколько следующих партий снова не выявили победителя, Сергей решительно отобрал у меня карты.
– Димон, отдохни, – сказал он. – Какая-то у тебя не лёгкая рука.
Я пожал плечами.
– Пожалуйста.
Вишняков принялся тщательно перетасовывать колоду. Причем, делал он это довольно своеобразно. После двух-трёх пасов он неизменно вытаскивал из середины какую-нибудь карту и клал её сверху. До нас не сразу дошло, что эти его действия имели вполне определённый смысл.
Закончив тасовку, Сергей принялся раздавать карты. Когда у каждого из нас в руках оказалось по три штуки, раздался неуверенный голос Попова.
– У меня, кажись, очко.
– Браво, браво! – зааплодировал Вишняков, и с пафосом провозгласил. – Да здравствует новый чемпион!
К нашему изумлению, Ване сопутствовал успех и в двух последующих партиях. Его обычно тусклые глаза заблестели. Ему явно было приятно чувствовать себя победителем. Победителем хоть в чём-то. Ваня приехал в Москву из какой-то глухой деревушки, и за все пять лет учёбы так и не смог в ней освоиться. Если другие провинциалы, включая меня, постепенно привыкли к столичной суете, и даже начали чувствовать себя настоящими москвичами, то Ваня так и остался таким же робким и застенчивым, каким и был раньше. Он был начисто лишён всякого тщеславия. В нём абсолютно отсутствовало стремление чем-нибудь выделиться из общей массы, что обычно бывает свойственно молодости. Он всегда сторонился компаний, предпочитал одиночество, и был настолько бесцветен, что эта его бесцветность поневоле обращала на себя внимание, и даже казалась какой-то яркой. В чём здесь была причина – сказать трудно. Может, в природной житейской робости, может в постоянной денежной нужде, а может и в том и в другом сразу, ведь первое зачастую происходит из второго. Характерный факт: после занятий в университете он никогда не ходил куда-нибудь гулять. Он неизменно возвращался в общежитие и проводил в нём всё свое свободное время.
– Ну, Ванёк, ты даёшь! – удивлённо восклицал Сергей. – А ещё такую недотрогу из себя корчишь. Да в тебе фарта побольше, чем в каждом из нас.
Попов краснел и смущённо улыбался. Было заметно, что его наполняло воодушевление.
Первым заподозрил неладное Тагеров. Когда Вишняков в очередной раз принялся перетасовывать колоду, он стал наблюдать за его руками с повышенной пристальностью. А когда тот приготовился начать новую раздачу, решительно проговорил:
– А ну-ка погоди. Дай-ка я раздам.
На лице Сергея промелькнула какая-то тень. Он немного замялся, но потом всё же протянул карты Алану.
– Возьми.
Тот принялся раздавать. При этом он изменил очерёдность, и Ваня с Лилей как бы поменялись местами.
– Я выиграла, я выиграла! – радостно захлопала в ладоши Ширшова.
Тагеров посмотрел на Вишнякова. Его взгляд был весел, пытлив и настойчив. Ответный взгляд Сергея содержал в себе осуждение. Ваня нахмурился, заёрзал, и стал пристально рассматривать пальцы своих рук. Первой напряжённость ситуации уловила Юля. Она перемешала карты и воскликнула:
– Да хватит вам картёжничать! Мы к Уфе подъезжаем. Собирайтесь. Стоянка тридцать минут. Хоть с вокзала на Уфу посмотрим.
Когда поезд остановился, и все пассажиры потянулись к выходу, Сергей тихонько притянул к себе Алана и произнёс:
– Зачем ты? Я специально хотел его ободрить.
– Да он по жизни такой угрюмый, – отмахнувшись, бросил тот.
В отличие от Попова, Тагерову повезло родиться баловнем судьбы. Его отец был очень уважаемым человеком, занимал весьма солидный пост, ввиду чего Алан никогда не сталкивался с такой проблемой, как нужда.
Его личность лучше всего характеризует один эпизод, который имел место ещё на первом курсе. В нашей группе требовалось избрать старосту. Не считая некоторых формальностей, староста главным образом был нужен для того, чтобы ежемесячно получать в кассе университета на группу стипендию. Кроме старосты, никто другой получить её не мог. Доверенность оформлялась только на него. Кто-то предложил Тагерова. Он не возражал, и мы единогласно проголосовали «за».
Наступило пятнадцатое число, которое мы в шутку называли «Днём студента». Все смотрят на Алана. Тот и бровью не ведёт.
– Алан, ты сходил за стипендией?
– Нет, не сходил. Сегодня некогда. Завтра схожу.
Наступает следующий день. Денег снова нет.
– Алан, где стипендия?
– Да успокойтесь вы! Получите вы свои деньги!
На третий день – то же самое. А на четвёртый вся стипендия нашей группы была зачислена бухгалтерией на депонент, и забрать её теперь можно было лишь в следующем месяце. Некоторым ребятам, как, например, Ване Попову, пришлось тогда очень туго, ибо стипендия являлась для них чуть ли не основным источником средств к существованию.
В этом и был весь Тагеров. Эгоизм и равнодушие, уверенность и самомнение пронзали его насквозь. Казалось, что в его внутреннем мире совершенно отсутствовало место для понимания других людей, настолько он был поглощён собственной персоной.
3
Утренний солнечный свет, бивший сквозь шторы из окна, настойчиво щекотал мои веки. Я открыл глаза, зевнул, потянулся и перевернулся на другой бок, намереваясь ещё немного подремать. Как приятно было снова спать на кровати, под тёплым одеялом, после холодной, сырой земли, на которой мне пришлось провести несколько ночей, укрывшись курткой и используя в качестве подушки собственный рюкзак.
Из коридора донеслись чьи-то голоса. Я прислушался.
