Америка – опасная страна

Америка – опасная страна

Особенно для женщин. Особенно для советских. Американские мужчины для советских женщин особенно опасны. У моей знакомой из-за этого целая трагедия. Она в России к каким мужчинам привыкла? К нормальным. То есть к таким, которые ее почти не замечали. Разве что на работе коллега-инженер стрельнет треху до получки и забудет отдать, или в атобусе кто-то рявкнет зычным басом: «Ну чего проход загородила?! Не видишь, людям выходить надо.» Да еще муж иногда скажет: «Ну где тебя черти носят? Я с работы голодный пришел! Жрать хочу – нету мочи!»

А в Америке мужчины предстали пред ней в каком-то диком виде, и это на нее сильно повлияло. Правда, ей еще и не повезло. Посиди она, как другие, сперва лет десять на велфере, пообвыкни, может быть, потом ничего и не случилось бы. А ей сразу работа подвернулась. Да еще какая! В большой компании с компютерами. Сиди себе за компютером в светлой комнате с кондиционером и черти.

Мимо, правда, мужчины проходят, но моя знакомая еще тогда не знала, какие они здесь в Америке опасные. Ее только насторожило, что запах от них исходит какой-то неестественный. Не мужской запах. Ни от кого даже по понедельникам не несет перегаром. Ни от кого – табаком. Да что там перегаром или табаком. Простыми несвежими носками не пованивает! Ей бы с этим к какому-то опытному человеку сразу обратиться. Да где ж его взять? Все подруги без работы и без всякого опыта по части американских мужчин.

Моя знакомая сперва немного поплакала от страха, а затем вроде бы пообвыкла. А вышло, что зря. Мужчины неестественность не только в запахах, но и в разговорах проявлять стали. Чуть что норовят «спасибо» сказать. Она шефу чертеж приносит, тот ей сразу «сенкью», потом ее ошибки исправит и опять «сенкью» говорит. Она чертеж этот с учетом ошибок переделает, приносит опять шефу на проверку, а он ее новые ошибки исправит и снова с улыбкой свое проклятое «сенкью» говорит.

Она платье на распродаже купила. Ничего особенного, обычное платье за два доллара или за три. Надела его на работу. Мама родная, что тут началось! Какой мужчина не пройдет, обязательно остановится и скажет, как ей хорошо в новом платье.

А один сотрудник ее на ланч в настоящий ресторан пригласил. Моя знакомая сидит в этом ресторане, и ей кусок в горло не лезет. И все страшные мысли одолевают: «Это же после ресторана он меня, как полагается, в отдельный номер пригласит. Боже, что же делать? Как после этого мужу в глаза смотреть?» Но сотрудник за нее заплатил и обратно на работу отвез. Просто чудеса, да и только! Это же надо, столько долларов на нее потратил и даже ни разу не пристал!

И стала она думать да гадать, что же они все от нее хотят? Долго думала, пока наконец не сообразила. Все же была она женщина неглупая. С высшим техническим образованием. Вспомнила она, как ее муж за ней ухаживал, когда еще был женихом. Тогда у него и «спасибо» с языка срывалось, и мылся он чуть ли не каждую неделю, и сводил ее один раз в студенческое кафе, заплатил за мороженное с рогаликом, а потом проводил до общежития. И даже не попросился «на чашечку кофе». Кофе, правда, у нее не было, но это не имело значения. Вахтерша все равно его бы не пропустила. У них на этот счет было строго – мужчинам через дверь не разрешалось. И вот только тогда, только в то время муж говорил, что любит ее. Значит, выходило, что все мужчины у нее на работе влюблены в нее. И моя знакомая поверила, что она женщина, в которую могут влюбляться мужчины.

И тут для нее началась новая жизнь. Она пошла к парикмахерше. Да не к какой-то тайно практикующейся на дому эмигрантке, которая карнает волосы тупыми, привезенными еще из России, ножницами. Она пошла в настоящий салон. Оттуда она пошла в салон косметический. А затем она сделала то, о чем только читала в книжках о жизни миллионеров. Она сделала себе массаж всего тела.

После массажа она поняла, что до сих пор ее жизнь была просто дерьмом. Она пошла в дорогой магазин и купила себе пальто. Затем немного подумала и купила себе еще одно пальто. После второго пальто она поняла, что «Рубикон перейден» и возврата к прежней жизни, где ее никто не любил, быть не может. И она почувствовала себя бесконечно счастливой, что приехала в Америку.

Когда на следующий день в одном из двух новых пальто она пришла в свой офис, ее сразу позвали к шефу. Тот сообщил ей, что в связи с рецессией дела у компании пошли хуже, чем ожидалось. Чтобы выжить, они вынуждены сократить штаты. Он сожалеет, но так как она была последней взята на работу, то уволить придется ее.

«Как это уволить?! – закричала моя знакомая. – Я думала, что вы все… А вы вот как!» И она закатила безобразный скандал с оскорблениями и угрозами.

Теперь у моей знакомой большие проблемы. Работу найти она не может, потому что везде требуют рекомендации. А с предыдущей работы ее рекомендуют, как психически неуравновешенную. Пальто у нее обратно не принимают, потому что она выбросила чек. А хуже всего то, что теперь она ждет, что ее будут любить.

Мы преуспеваем

Когда мы приехали в Америку, только один член нашей семьи не имел проблем с английским. Это был наш пес Джим. Не удивительно, что он первый нашел работу. Когда он прогуливался, соседский пес кусал его. Мы бежали в суд. Один укус стоил триста долларов! Но Джим был угнетен. Он не мог чувствовать себя настоящим псом. И в конце концов случилось то, что должно было случится. Он поймал на улице кошку и разорвал ее в клочья. Хозяева кошки подали на нас в суд. Кошка оказалась очень дорогой. Мы заплатили все, что Джим заработал, и еще остались должны. К тому же Джим потерял работу, потому что соседи продали своего пса и тоже купили кошку.

Я собрал семью. «Мы не хуже собаки! Мы тоже можем работать!» – сказал я и со значением посмотрел на тещу. Но моя жена закричала: «Нет! Моя мама не любит, чтобы ее кусали.» А теща ехидно заметила: «В мое время на жизнь зарабатывали мужчины.» Я всегда знал, что она меня ненавидит. Я сказал: «Ну что ж.» И с достоинством вышел на улицу.

Я бродил по улицам три дня и три ночи, но ничего не случилось. Никто меня не кусал, только грабили. Если бы несколько женщин не попытались изнасиловать меня, можно было бы считать, что я зря потратил время.

На четвертый день я случайно оказался у ворот зоопарка. Счастливая мысль пришла мне в голову. Я влез в клетку к волку, и он от все души искусал меня. Мы оба были довольны. Когда я уходил, он благодарно лизнул меня несколько раз. Я знал за что. Я дал ему возможность почувствовать себя волком опять.

Не теряя времени, я прямо из зоопарка побежал в суд. Тысяча долларов! Один укус стоил тысячу долларов!

Дома семья с благоговением считала мои укусы. «Вот видите, мама, – сказал я теще, – вы могли бы получить вдвое больше, учитывая то, что вы вдвое толще.» «Прости меня, дуру старую, сынок,» – ответила теща, впервые назвав меня сыном.

Недавно, благодаря тому, что мне удалось проникнуть в вольер к медведю, мы купили дом. Сейчас я собираюсь стать бизнесменом. Я присмотрел одну симпатичную электрическую компанию. Она стоит около миллиона. А в нашем зоопарке есть один лев. Очень приличный на вид лев и, кажется, с хорошими зубами.

О светлом

После того, как сразу несколько журналов отказались печатать мои рассказы, сославшись на то, что написаны они о вещах грубых и пошлых и насквозь пронизаны нездоровыми сексуальными влечениями героев друг к другу, я решил сменить тематику.

– Все, – сказал я жене. – Отныне буду писать только о светлом добром и очень чистом.

– Правильно. Выгляни в окно. Вокруг так много замечательных людей с прекрасными мыслями и поступками, – поддержала меня жена, видимо, вдохновленная тем, что сменив длинную юбку на шорты, получила на улице массу комплиментов.

Я сел за стол, положил перед собой чистый лист бумаги и стал смотреть в окно. Мимо на машинах проносились американцы с их неведомой мне жизнью – в которой, наверное, было много светлого, доброго, прекрасного и правильного. Проходили такие же эмигранты, как и я. Я записал: «Вот прошел Слава. Ему нужна работа. Прошел Борис. Ему тоже нужна работа. А вот прошла Лиза. Ей нужны работа и муж, потому что она – мать одиночка.»

Я перечитал написанное. Про Славу и Бориса вроде бы хорошо получилось. Светло и чисто. Не подкопаешься. А вот про Лизу не очень. В словах «нужны… муж» ощущается прежняя тяга автора к сексу. Я решительно зачеркнул про мужа и стал дальше смотреть в окно.

«А вот хромает Давид, – записал я. – У него не было работы десять месяцев. Потом ему нашли работу на стройке. Довольный, он радостно носился по этажам строящегося небоскреба, таща на себе строительный мусор. Потом ему на ногу упала бочка с цементом и он перестал носиться.

«Бочка с цементом – слишкои грубо, – подумал я. – Пусть ему на ногу… сядет бабочка. Обычная белая бабочка. И Давид станет вспоминать, как… он гнал тяжелый грузовик по бетонке. За окнами мелькали деревья. Сплошь березы. Вдруг впереди на шоссе опустилась белая бабочка. Давид отчаянно надавил на педаль тормоза. Визжа, машина завертелась волчком, перевернулась, перекувырнылась в воздухе и упала в сантиметре от бабочки. Из горящей кабины выполз Давид. Он осторожно, чтобы не повредить крылышки, взял бабочку своими заскорузлыми шоферскими пальцами и, прихрамывая на ушибленную ногу, понес ее в ромашковое поле. Там со словами: «Живи, кроха!» он бережно опустил ее на цветок… Опять заноет, запульсирует прежней болью нога Давида, придавленная тяжелым грузом воспоминаний.»

Так-то лучше. Правда, настоящий Давид был в России директором магазина ковровых изделий и, скорее всего, умервщлял бабочек нафталином, считатя их всех молью. Но нафталин – это грубо и неэстетично.

Мимо окна снова прошла Лиза. Я быстро записал: «Снова прошла Лиза. Все-таки фигурка у нее…»

«Опять ты за старое!» – прикрикнул я на себя и выбежал на улицу.

– Слушай, Лиза, – сказал я. – Не могла бы ты гулять где-то в другом месте?

– А твоя жена дома? – с надеждой спросила Лиза.

– Дома, дома, – ответил я.

– Ну тогда здесь действительно гулять нечего, разочарованно сказала Лиза и ушла.

Я вернулся в дом и снова стал смотреть в окно. Прошли Сережа с Милой. На днях оба потеряли работу. Преисполненные самых светлых чувств, они отчаяно ругались. Я решил расцветить сухие факты описанием природы и записал: «Посреди буйно зеленеющих кустов жасмина Сережа привлек Милу к себе и поцеловал.» Подумав, добавил: «… в лоб». Подумав еще на всякий случай зачеркнул «к себе» и «поцеловал». Но получалась ерунда. Совершенно непонятно, как и за что привлек Сережа Милу, да еще в лоб.

«Э нет. Мужчине и женщине находиться вместе в твоих предложениях не рекомендуется», – сказал я себе и вычеркнул Сережу с Милой. Остались кусты. Но что-то меня в них насторожило. Я перечел несколько раз. Стоп. Зеленеющие, но чем? Кусты зеленеют своими листьями летом, а если действие происходит зимой? Зимой кусты могут зеленеть, например, от того, что в них сидят люди в зеленой одежде. А одежду, как известно, можно снять, не зря же люди полезли в кусты. Благо зимы в Америке местами бывают теплыми. Кошмар! Какая изощренная порнография! Правильно, что меня не печатают.

Я тщательно зачеркнул написанное о кустах и стал всматриваться в окно в надежде увидеть что-то истинно светлое и, вместе с тем, не имеющее ни малейшего отношения к сексу и прочим пошлостям. За окном светило солнце и легкий ветерок трепыхал флаг на соседнем доме. Сжав ручку до побеления пальцев я написал: «Светило солнце.» Так… Раз светило, то могло и не светить. И тогда было бы темно… Но даже ребенок знает, что в темноте люди убивают, грабят, совокупляются…

«И все эти мерзости ты подразумеваешь в своем «светило солнце»! – сказал я себе. О, ужас! Пот проступил у меня на лбу. Собрав волю в кулак, я написал: «Дул легкий ветерок». Ага, и задирал женщинам юбки. Я швырнул ручку в угол и в отчаянии бросился на кровать. Какой стыд! Я вскочил и заметался по комнате.

– Что с тобой? – испуганно спросила жена. – Ты весь красный. Наверное, у тебя поднялась температура или давление.

– И не надейся! Я знаю на что ты намекаешь этим своим «у тебя поднялось давление». Отныне никакого секса! Никаких кустов, солнц, ветерков. Все! С меня довольно-о-о!

Очнулся я на больничной койке. Медсестра рассказала, что несколько дней я метался в бреду. А я заметил, что у нее потрясающий бюст. В тот день, когда я смог ей это объяснить, меня выписали из больницы совершенно здоровым.

Что продавать в Америке

Вы меня знаете. Я человек скромный, со средними умственными способностями. Такие как я живут на одну зарплату. Но жена пристала: «Открой, да открой свой бизнес. Богатыми станем в Америке.» Я книжки почитал, на интернет сходил, лоун получил, открыл магазин. Сижу думая, что я в нем продавать буду. Жена советует: «Продавать надо то, что будут покупать.» У всех жены, как жены, а мне умная попалась. Друзья подсказывают: «Старик. Тебе нужно что-то такое, чего нет у других. Например, в одной половине магазина – бульдозеры, а в другой – лифчики.» Вначале мне эта идея понравилась. Заходит, значит, женщина и сперва покупает лифчик, а потом подбирает к нему бульдозер. Но когда я посмотрел дорожно-ремонтные каталоги, то понял, что это работать не будет. Все бульдозеры – желтого цвета. К ним ничего, кроме желтого не подходит. А сколько у меня женщин было, ни одной не помню в желтом бюстгалтере.

Сижу месяц, сижу два, все думаю. Родственник звонит. «Давай, – говорит, – будем в твоем магазине мое последнее изобретение продавать: карманные солнечные часы для мужчин. А к ним прозрачные брюки, чтобы солнце к часам проникало.» Я сперва загорелся. Такого даже в Швейцарии нету. Ну а потом мозгами пораскинул и понял, что это тоже не пойдет. Солнце-то не только к часам проникать будет. Оно и к самому нежному и чувствительному мужскому месту доберется. Ну кто же это из мужиков захочет ходить с обгорелым…?

Сижу год в пустом магазине и думаю. Ничего придумать не могу. Прохожим кукиши в окно показываю. Больше у меня ничего нету. Вдруг заходит один. «Что это ты такое интересное показываешь?» Вот это да-а! Оказывается американцы не знают, что такое обыкновенная дуля! А еще считают себя передовой нацией. И тут меня осенило. Побежал я в соседнюю кондитерскую, скрутил им фигу, посыпал ее маком и спрашиваю: «Такое испечь можете?» Через неделю я вовсю продавал печенные фиги и всякую фиговую символику. Магазин назвал «На фига вам это надо.» На крышу поместил огромную светящуюсю дулю, устремленную пальцем в небо.

Когда американцы спрашивают, что эта комбинация из трех пальцев значит, я говорю, что это древний скифский символ изобилия и дружелюбия. Им нравится. Раньше они при встрече обнимались и целовались, а теперь по-нашему суют друг другу фигу под нос.

Парк развлечений

После посещения с сыном Кингс Айленда[1] я чувствовал себя, как солдат, доживший до конца войны. Хотелось петь, смеяться и целовать встречных женщин. Что я и сделал, придя домой.

– Ты случайно не выпал из ролокостера[2]? – спросила жена, морщась, как всегда в таких случаях.

– Ай вил сурвайв. Тра-та-та-та, – пропел я. – Ролокостер – это детский лепет.

Сказав это, я невольно вспомнил «Бист» и «Вортек»[3]. Внутри у меня тут же все перевернулось, глаза застыли, а рот открылся в немом крике.

– Ты обязательно должна попробовать. Получишь неописуемое удовольствие, – сказал я и вытер проступивший на лбу холодный пот. – Я даже готов заплатить тебе за это сто долларов, так сильно я хочу, чтобы ты получила это удовольствие.

– C чего это ты так расщедрился? – с подозрением спросила жена.

– Хочу, чтобы у нас были общие воспоминания, – ответил я.

– Надо подумать, – серьезно сказала жена.

– Подумай, – согласился я. – Я постараюсь не пользоваться телефоном в ближайшие два дня.

Подумать у жены значило обзвонить подруг.

– Есть мнение, что ты хочешь меня убить, чтобы получить страховку, – сказала жена через два часа.

– Кетрин, – констатировал я. – Есть мнение, что после пятого развода она слегка недолюбливает мужчин. Но ты не бойся. К счастью, у тебя никакой страховки нет. Так что подумай еще.

Глубокой ночью я проснулся от возмущенного шепота:

– Нашел дуру! Всего сто! Я точно знаю – это стоит, как минимум четыреста.

– У Лизы параноя. Она торгуется даже с телефонным автоматом: все время пытается всучить ему дайм[4] и два удара кулаком. Думай.

На следующий день жена сказала:

– Сама я на это дело не пойду.

– Как хочешь. Иди с кем-то. Но деньги те же.

– Ты все о деньгах, – с презрением сказала жена. – Ты даже не подозреваешь, что есть настоящая крепкая женская дружба.

– Науке об этом неизвестно. Подозреваю, что она существует только в нездоровом воображении Полины.

На следующий день моя жена и Полина стояли в очереди к «Бисту». Обе были смертельно бледны. Я пытался их ободрить.

– Страшно только вначале. Затем думаешь: «Какой я был дурак, что боялся раньше. Тут такое начинается.» Не сдерживайте себя. Если хочется блевать – блюйте. Не беспокойтесь о том, что ветер задерет вам юбки и мужчины внизу увидят ваше белье. Вы проноситесь мимо них на такой скорости, что кажетесь бесформенными кусками мяса. И главное, не пытайтесь звонить друг дружке во время замедления, чтобы обменяться впечатлениями. Отдайте мне ваши сотовые телефоны. Были случаи, когда они протыкали тела своих владельцев.

Жена зашаталась, но Полина подхватила ее и внесла в кабину. Ролокостер заурчал, как тигр перед приемом пищи, и двинулся.

Когда все было кончено, ко мне подошел служащий парка и попросил пройти с ним.

Женщины сидели в кабине, не отпуская металлических поручней. Они не отвечали на вопросы и не мигая смотрели вперед. Несколько техников суетились вокруг них, пытаясь разжать их пальцы.

– Ступор, – сказал один из них. – У нас есть еще несколько минут. Может вам удастся. Хочу вас предупредить. Если не успеем, придется их …

Он замолчал и виновато отвел глаза.

Я решил прощупать почву и начал с ничего не значащей фразы:

– Дорогая, у тебя муж и дети. Ради них ты должна оставить этот ролокостер и пойти домой.

Как я и ожидал, это не подействовало. Тогда я решил пустить в ход тяжелую артилерию.

– Звонили твои подруги и оставили тебе важные месиджи[5]. Хочешь их послушать?

Никакой реакции. Это было серьезнее, чем я думал.

– Последняя минута, – предупредил техник.

– Если вы сейчас же не уйдете, вас запустят еще на один виток! – выкрикнул я.

Женщины вскочили, вырвали с мясом железные поручни и побежали.

– Вот это сила! Не приведи господи встретиться с такими в темном переулке, – испуганно прошептал техник.

Жена и Полина еще долго не могли разжать пальцы. Я должен был кормить их из ложечки и ухаживать за ними, как за малыми детьми. Им это нравилось. Полина предложила пальцы вобще не разжимать, а поручни сварить, чтобы никогда не расставаться. Были и другие предложения. Кетрин предложила объявить меня истязателем женщин и отдать под суд. Лиза потребовала, чтобы я оплатил каждую минуту страданий. По ее подсчетам я должен был своей жене 69 миллионов. Я сказал, что это абсурд. Она согласилась и скостила пять миллионов.

В конце концов все наладилось. Пальцы сами по себе разжались, и я выбросил железяку на мусор. Единственное, что напоминало нам о том событии, это медицинские счета. Их присылали нам мужчины, которые иногда неосторожно протягивали моей жене руку для пожатия.

Однажды жена пришла домой поздно. Ее глаза горели, как у Анны Каренины после первого свидания с Вронским. Я сразу заподозрил что-то нехорошее.

– Я прыгнула с моста, – торжественно сказала она.

– Прямо в песочницу? – усмехнулся я., подразумевая полуметровой высоты пластмасовый мостик на детской площадке неподалеку.

– Это был банджи джампинг[6], – продолжила жена, не замечая моей иронии. – Мы с Полиной долго летели взявшись за руки в бездну. Теперь мы все хотим попробовать парашют. Представляешь, Кетрин, Полина, Лиза и я образовываем в небе звезду.

– Представляю, – прошептал я и внутри у меня все похолодело от страшного предчувствия.

– Кстати, для звезды нам нужен пятый партнер. Мы решили взять тебя. Ты же сам хотел, чтобы у нас были общие воспоминания.

Добряк Грузман

Грузман забежал к своей хорошой знакомой Людмиле.

– У меня только полчаса: жена за продуктами послала. Постели не надо. Давай прямо здесь на ковре.

Через десять минут он уже одевался.

– Найди мне мужа, – попросила Людмила.

– Где телефон? – спросил Грузман. – Я Лехе позвоню.

Он набрал номер.

– Леха, ты жениться хочешь? – спросил он и, повернувшись к Людмиле, сказал. – Hе хочет.

У порога он обернулся. Людмила так и осталась лежать с задранной юбкой.

«Как-то нехорошо получилось», – подумал Грузман.

Он вернулся и опять позвонил.

– Борис? Выручи. Нет не деньги, так пустяк. Женись. На ком? Да есть тут одна.

– Сколько ты зарабатываешь? – спросил он у Людмилы.

– Прилично, – ответила та.

– Тебе хватит, – сказал Грузман Борису. – А детей сколько?

– Один, – сказала Людмила.

– Детей совсем почти ничего. Ну как, согласен? Не тяни кота за хвост. Вот зануда. Вот так бы сразу! Он согласен.

– Ой, – растерялась Людмила. – А я даже не накрашена.

«Надо спешить, – посмотрев на часы, подумал Грузман. – Надо спешить делать добро.»

И он поехал в магазин покупать продукты.

Звонки

Когда мне бывает тоскливо и одиноко, я звоню своим друзьям, которых у меня много. То есть три. Это Юрка, Том и Бронислава. Сперва я набираю Юркин номер. Это очень длинный номер, потому что Юрка живет теперь в какой-то незнакомой мне стране. То ли в Кабардино-Чувашии, то ли в Объединенных Молдавских Эмиратах. Звонить туда из Америки очень дорого, но чего только не сделаешь, чтобы услышать голос старого друга.

– Привет, Юрок, – говорю я тихо, так как не знаю, который сейчас там час. Вдруг ночь, и я своим радостным криком разбужу Юркину жену и детей. Есть ли они у него, мне неизвестно, но излишняя вежливость никогда не помешает.

– Кто это? – нервно спрашивает Юрка.

– Да это я, – отвечаю я и сразу, чтобы не томить Юрку, напоминаю ему о самом ярком событии в нашеу дружбе. – Помнишь, на свадьбе в студенческом общежитии мы жениха напоили и уложили спать в ванну в женской душевой? Утром девушки пришли принимать душ, разделись, а он подымается. Вот смеху то было! Нас еще за это из института исключили.

– Не помню, – после некоторого раздумия говорит Юрка.

– Ну как же, – говорю я. – Институт еще был в таком большом сером здании.

– А-а, припоминаю. Не ты ли, козел, с этой чушью звонил мне год назад?

На этом наш с ним разговор обычно заканчивается. После Юрки я всегда звоню Тому. Хочется быть узнанным. Хочется чтобы кто-то радостно выкрикивал твое имя и спрашивал, как ты поживаешь и почему не звонишь. Все это делает Том. Он продает пылесосы. Каждый может позвонить ему, назвать свое имя, и тогда Том с энтузиазмом воскликнет: «Хелло, такой-то! Как поживаешь?» Затем он начнет рассказывать, какие замечательные у него пылесосы и станет уговаривать их купить. Я всегда обещаю Тому подумать и перезвонить. Я знаю, что он ждет этого с нетерпением.

И, наконец, я звоню Брониславе. Бронислава – это ее не настоящее имя, а конспиративная кличка, которую я ей присвоил. Я сделал это, чтобы ненароком где-нибудь не проговориться. А настоящее ее имя Шерон Стоун. Может это имя тоже ненастоящее и ее папаша был не Стоуном, а Амброзини или Перельмутером, но под именем Стоун ее знает весь мир. Ее телефон мне под большим секретом дал человек, который назвался ее личным водопроводчиком. Я заплатил ему за это триста долларов. Он предупредил меня, чтобы я держал этот телефон в страшной тайне, потому что охотников звонить ей очень много, и, если они начнут ей надоедать, она быстренько поменяет номер – и я потеряю свои деньги. Еще он пытался продать мне туалетную бумагу из ее персонального туалета, но что мне вещи, пускай даже дорогие!

Я стараюсь не злоупотреблять звонками к Стоун. Я звоню ей только в минуты отчаяния, когда продолжать мою постылую жизнь мне кажется бессмысленным. Дрожащей рукой я набираю ее номер и слышу полный затаенной страсти голос, который говорит: «Оставьте мессидж». Ничего другого мне пока услышать не удалось. Но мне и этого достаточно. Это убеждает меня, что творчество, успех и большие деньги РЕАЛЬНО существуют в этой стране, а не являются выдумкой прессы. И, значит, и я имею шанс все это получить, если буду упорно работать.