– Я боюсь его. Я бы не хотела, чтобы он что-нибудь узнал обо мне.
Этот захватывающе информативный рассказ о моем соседе был прерван миссис Мак-Ки, которая вдруг громко произнесла, указав на Кэтрин:
– Честер, я думаю, ты смог бы кое-что сделать с ней, – затараторила она, однако мистер Мак-Ки только устало кивнул головой в ее сторону и повернулся к Тому.
– Я бы еще поработал на Лонг-Айленде, если бы смог достать туда пропуск. Я прошу только об одном: чтобы мне дали старт.
– А вот, попросите Миртл об этом, – сказал Том, громко рассмеявшись, когда миссис Уилсон вошла в комнату с подносом. – Она даст вам рекомендательное письмо; ты ведь дашь, не так ли, Миртл?
– Я? Дам? Что я дам? – спросила она испуганно.
– Ты дашь Мак-Ки письмо-представление на имя твоего мужа, чтобы он смог сделать несколько фоторабот с ним. – Его губы беззвучно шевелились какое-то мгновение, пока он придумывал название фоторабот: «Джордж Б. Уилсон у бензоколонки», или как-то так.
Кэтрин наклонилась ко мне и прошептала мне на ухо:
– Ни он, ни она терпеть не могут тех, с кем состоят в браке.
– Терпеть не могут?
– Не то слово – не выносят! Она посмотрела сначала на Миртл, потом на Тома. – Я и говорю: зачем продолжать жить с тем, кого терпеть не можешь? На их месте я бы уже давно добилась развода и оформила свои отношения.
– Неужели и она не любит Уилсона?
Ответ на эту реплику был неожиданным. Он пришел от Миртл, которая услышала мой вопрос, и был грубым и непристойным.
– Вот видите! – сказала Кэтрин торжествующе. Потом снова понизила голос: – Это из-за его жены они не сходятся вместе. Она католичка, а католики не верят в развод.
Дэйзи не была католичкой, и я был немного шокирован изощренностью этой лжи.
– Когда они все-таки поженятся, – продолжала Кэтрин, – они уедут на Запад и поживут там какое-то время, пока скандал утихнет.
– Было бы благоразумнее уехать в Европу.
– О, вы любите Европу? – воскликнула она удивленно. – Я совсем недавно вернулась из Монте-Карло.
– Неужели?
– Буквально в прошлом году. Я ездила туда с одной подругой.
– Долго там пробыли?
– Нет, мы только приехали в Монте-Карло и почти сразу же уехали назад. Мы добирались туда через Марсель. У нас было тысяча двести долларов, когда мы отправились, и всего за два дня у нас их все выцыганили в частных номерах. С какими мытарствами мы возвращались назад, я не могу вам передать! Боже, как же противен мне тот город!
Поздневечернее небо в окне привлекло к себе мое внимание на какое-то мгновение своей голубизной, похожей на ласковую лазурь Средиземного моря, потом пронзительный голос миссис Мак-Ки резко вернул меня в комнату.
– Я тоже чуть не совершила ошибку, – заявила она с энтузиазмом. – Я чуть было не вышла замуж за одного жида-карлика, который домогался меня много лет. Я знала, что он ниже меня по сословию. Все мне говорили: «Люсиль, этот человек гораздо ниже тебя по положению в обществе!» Но, если бы я не встретила Честера, он бы точно заполучил меня.
– Да, но, видишь, – сказала Миртл Уилсон, качая головой вверх и вниз, – ты хотя бы не вышла за него замуж.
– Не вышла.
– Ну вот… а я вышла… – сказала Миртл двусмысленно. – В этом вся разница между твоим случаем и моим.
– Но зачем тебе нужно было делать это, Миртл?? – спросила Кэтрин. – Никто ж ведь тебя не принуждал.
Миртл задумалась.
– Я вышла за него, потому что думала, что он принадлежит к высшему сословию, – наконец, ответила она. – Я думала, он знает что-то о манерах людей с родословной, но он оказался недостойным даже лизать мне ноги.
– Ты какое-то время была без ума от него, – сказала Кэтрин.
– Без ума от него?! – воскликнула Миртл скептически. – Кто тебе сказал, что я была без ума от него? Да я была без ума от него не больше, чем вон от того мужчины.
Она вдруг указала пальцем на меня, и все посмотрели в мою сторону осуждающе. Я попытался показать всем видом, что не принимал никакого участия в ее прошлой жизни.
– Я была без ума единственный раз – когда вышла за него замуж. Я сразу поняла, что совершила ошибку. Он взял напрокат чей-то самый лучший костюм, чтобы жениться на мне, и никогда не говорил мне об этом; и вот однажды, когда его не было дома, этот человек явился за своим костюмом. – Она обвела комнату взглядом, чтобы увидеть, кто ее слушает. – «О, это точно ваш костюм? – спросила я. – Просто я впервые об этом слышу». Но я все же отдала ему этот костюм, после чего повалилась на кровать и проревела, как белуга, весь вечер.
– Ей на самом деле нужно уйти от него, – сделала заключение Кэтрин, обратившись ко мне. – Они живут в том гараже уже одиннадцать лет. И Том – ее первый в жизни возлюбленный.
Бутылка виски – уже вторая – пользовалась теперь постоянным спросом у всех присутствущих, кроме Кэтрин, которой «и без всякого виски было очень хорошо». Том вызвал дворника и отправил его за этими знаменитыми сэндвичами, каждый из которых уже сам по себе является полноценным ужином. Мне очень хотелось выбраться отсюда и пройтись пешком на восток, к Парку, в мягком свете сумерек, но каждый раз, когда я уже готов был уйти, я увязал в каком-то совершенно ненужном и крикливом споре, который тянул меня, будто веревками, обратно в кресло. К тому же, ряд наших ярко светящихся высоко над городом желтых окон, должно быть, вносил свою долю секретности в тайные человеческие дела в глазах случайного наблюдателя на темнеющих улицах, и таким наблюдателем, смотрящим вверх на эти окна и изумляющимся, был также и я. Я находился одновременно и внутри, и снаружи; меня одновременно и завораживало, и отталкивало это неистощимое разнообразие жизни.
Миртл пододвинула свой стул к моему так, что я стал ощущать ее горячее дыхание, и вдруг из уст ее полился рассказ о ее первой встрече с Томом.
– Мы сидели в вагоне на двух одноместных сиденьях, которые всегда расположены друг против друга в самом конце вагона. Я ехала в Нью-Йорк к сестре, думая переночевать у нее. Он был во фраке и лакированных кожаных туфлях, так что я не могла отвести от него глаз, но каждый раз, когда он смотрел в мою сторону, я делала вид, что рассматриваю рекламу над его головой. Когда мы подъехали к вокзалу, он сидел уже рядом со мной, и его белая манишка прижималась к моей руке, так что я сказала ему, что позову полицию, но он знал, что я вру. Я была настолько взволнована, что когда села в такси вместе с ним, я даже не заметила, что сажусь в такси, а не спускаюсь в метро. В моей голове пульсировала только одна мысль: «Ты живешь один раз; ты живешь один раз».
Она повернулась к миссис Мак-Ки, и комната зазвенела от ее притворного смеха.
– Моя дорогая! – воскликнула она, – Я отдам тебе это платье сразу, как только оно мне надоест. Завтра мне нужно купить себе еще одно. Мне нужно составить список всего, что мне надо купить и за что заплатить. Значит, так: массаж, завивка, ошейник для собаки, а также одна из тех прелестных маленьких пепельниц, у которых нужно нажимать пружинку, а также венок с черным шелковым бантом на могилу матери, который простоит все лето. Мне нужно написать список, чтобы не забыть, что мне нужно сделать.
На часах было девять, когда она это говорила, и почти сразу после этого я взглянул на свои часы, и они показывали уже десять. Мистер Мак-Ки спал на стуле, упершись локтями в колени и соединив пальцы рук в замок, как на фотографии человека действия. Достав свой носовой платок, я вытер с его щеки остатки засохшей пены, которые не давали мне покоя весь вечер.
Маленькая собачка сидела на столе, смотря своими слепыми глазами сквозь завесу дыма, и тихо повизгивала время от времени. Люди исчезали, вновь появлялись, строили планы пойти куда-то и потом теряли друг друга, снова искали друг друга, находя друг друга на расстоянии нескольких футов от себя. Где-то ближе к полуночи Том Бьюкенен и миссис Уилсон уже стояли лицом к лицу, обсуждая на повышенных тонах, имеет ли вообще миссис Уилсон право произносить имя Дэйзи.
– Дэйзи! Дэйзи! Дэйзи! – выкрикивала миссис Уилсон. – Я буду произносить это имя, когда только захочу! Дэйзи! Дэй…
Сделав быстрое и ловкое движение открытой ладонью, Том Бьюкенен сломал ей нос.
Потом были кровавые полотенца на полу ванной комнаты, громко возмущающиеся женские голоса, и заглушающий весь этот шум прерывающийся вой от боли. Мистер Мак-Ки пробудился от своей дремоты и в оцепенении направился к двери. Пройдя половину пути, он повернулся и некоторое время неподвижно смотрел на происходящее: на свою жену с Кэтрин, как они со средствами первой помощи бегали по комнате, заставленной мебелью, постоянно натыкаясь на нее и ругаясь, и на распластавшуюся на кушетке фигуру, истекающую кровью и пытающуюся застелить экземпляром «Городских сплетен» гобелен с видами Версаля. Потом мистер Мак-Ки повернулся и продолжил свой путь к выходной двери. Взяв свою шляпу с канделябра, я последовал за ним.
– Приходите когда-нибудь на обед, – предложил он, когда мы вздыхали от томления, спускаясь в лифте.
– Куда?
– К ним или к нам.
– Не трогайте руками рычаг! – резко произнес мальчик-лифтер.
– Прошу прощения! – сказал мистер Мак-Ки с достоинством, – я не знал, что трогаю рычаг.
