Сказка на ночь

Прогремел выстрел.

Таисия, оскальзываясь на влажных корягах болотными сапогами, добралась до убитого рябчика и подняла с земли пестрое птичье тельце. Подбросив в ладони – легкое, нежно-пуховое – засунула в висящий за плечом рюкзак.

Сопки, поросшие начинающей желтеть лиственницей, напоминали худые спины зверей с местами потертой рыжей шкурой. Дырявый лес их больше не грел, во впалые бока поддувал резкий ветер.

Слабое солнце выглянуло ненадолго и тут же скрылось за слоями светло-сизых, стремительно несущихся облаков.

Опершись о дерево, Таисия вытряхнула из сапог нападавший туда лесной мусор.

Она шла протоптанной кабанами тропой вдоль слабенького, едва проглядывающего сквозь заросли кустов ручья. Лиственницы сменились толпой осин. Ручей ширился, набирал силу, громче и звучней проталкивал себя через камни. Промежутки между стволами светлели, и, наконец, открылся простор неба и серый треугольник воды.

Свежий прибрежный ветер заиграл с удвоенной силой. Осеннее море гнало к берегу безостановочные волны. Некоторые кудрявились барашками.

Таисия шла над кромкой воды по каменному гребню, ловко перескакивая с валуна на валун, пригибаясь от ветра. Округлые глыбы, поросшие похожим на изморозь лишайником, словно подталкивали ступни, придавая ногам хорошую скорость. Рюкзак при прыжках мягко ударял в спину.

Крупные белые чайки носились взад-вперед и вверх-вниз, едва не задевая лицо острыми крыльями. Слух резали их на редкость громкие и противные крики. Чайка – такая птица, что всегда кажется недовольной: сварливой, вздорной, спесивой. Словно мало ей рыбы в море, песчаных ложбин на берегу и вольного простора под облаками.

Сначала из-за густой кипы лиственниц показалась голова маяка. Затем он выступил целиком – круглая старая башня из белесого камня, устойчиво коренящаяся на самой высокой точке берега. Маяк напоминал часть старинного замка, что откололась от основного массива – впечатление портили лишь большие круглые окна наверху. Ноздреватый, изъеденный морской солью камень, казалось, был заложен в фундамент много веков назад.

В стороне от «замка» и под ним лепились несколько бревенчатых строений, изб и сараев, тоже не первой свежести. По аналогии их хотелось назвать домишками крестьян и ремесленников, обслуживающих нужды высокородных персон наверху.

Таисия толкнула незапертую дверь избы. В сенях вывалила на пол содержимое рюкзака: несколько растрепанных тушек рябчиков.

Зашла в комнату, стаскивая с плеча двустволку. Присев на лежанку, с наслаждением сбросила с ног тяжелые, с закатанными голенищами сапоги.

Пол комнаты покрывала потертая медвежья шкура. Два небольших окна с пожелтелыми треснувшими стеклами украшали занавески из рыбачьих сетей. Причудливые коряги и узорчатые камни – для красоты и уюта, валялись по углам. На подоконнике в банке с водой желтели ветви лиственниц и зеленели иглы кедра. Стол, заваленный беспорядочной грудой исписанных листков, транзистор и полка с книгами довершали убранство.

Одно окно, на две трети заполненное морем, уводило взгляд далеко-далеко. Другое упиралось в лохматый рыже-зеленый бок сопки.

– Дома, Тайка? – В дверь без стука заглянул старик лет шестидесяти.

– Как видишь, – откликнулась Таисия.

Старик прошагал в комнату и сел на самодельную табуретку о трех ножках.

Таисия, облаченная в мужскую рубашку и телогрейку из барсучьей шкуры с длинным черным мехом наружу, возилась у печи с дичью. Она надрезала рябчикам кожу и ловко снимала ее чулком, вместе с перьями.

– Сколько добыла ныне? – поинтересовался гость.

– Восемь рябцов. Кабанов видела за Колтыконом. Лиса мышковала. Совсем близко подпустила к себе – красивая, стервочка. Шубка – блеск!.. Белок по веткам шастало – тьма тьмущая. Кедр нынче урожайный, вот они и радуются, запасаются.

Очищенные и выпотрошенные тушки она побросала в большую кастрюлю с кипящей водой.

– Бульон из рябцов – это хорошо-о… – одобрил старик. – Плохо только, что ленишься – кожу снимаешь, а это самая вкуснота.

На старике был ватник и растоптанные белесые кирзачи. Судя по раскосым глазам и выпирающим скулам, в кровь его влилась изрядная струя туземной, корякской. В нечесаной седой шевелюре запутались сосновые иглы и рыбья чешуя, а на макушке красовалась вельветовая кепочка.

– Снял бы ватник, Акимыч, – предложила Таисия. – Жарко ведь.

Акимыч с готовностью стащил ватник, бросив его на пол. Поерзал ногами, удобнее устраиваясь на табуретке.

– А Витька опять загулял?

Таисия не ответила.

– Загулял… – радостно повторил сам себе. – Веселятся там с Анатолем. Четвертый день ни слуху ни духу.

– Он запчасти для двигателя достает.

– Запчасти! – Акимыч хмыкнул. – Эти запчасти они аж в позапрошлый раз привезли. Веришь ты ему, как дурочка малолетняя, веришь…

Таисия подбросила в печь дров, громко хлопнув чугунной заслонкой.

– Запчасти!.. Толька рассказывал, какие там в баре запчасти встречаются. Еще жаловался, что самые симпатичные Витьке достаются, а ему уж вторым сортом.

– Дед! – попросила Таисия, повернувшись к болтливому гостю румяным от печного жара лицом.

– Что «дед»? – не унимался старик. – Была б ты убогая какая: кривенькая, косенькая, горбатая – тогда понятно: терпи и молчи в тряпочку. А то ведь – девка молодая, симпатичная, всё при тебе. Будь я моложе на тридцатник, я бы глаз на тебя положил. Да и не только глаз. Честно скажу: не пропустил бы. Да-а… Женской гордости в тебе нет, Таисия.

Таисия покраснела еще больше, уже от гнева. Сдержавшись, нагнулась опять к печи и кипящему бульону с рябцами.

– В тебе, дед, тоже много чего нет.

– Это чего же?

– Сколько ты прожил, а не подобрел. Наоборот даже: ядовитости добавилось. В старости люди обычно добрые становятся. Выходит, жизнь у тебя прошла зря.

– Не зря! – обиженно возразил старик.

Таисия помешала булькающее варево.

– Если человек родился злым и злым умер, значит, жизнь его прошла зря.

– Умная какая! Это Витька тебе так сказал?

– Своим умом дошла.

– Да нету у тебя его, ума-то! Вовсе наоборот всё, – запыхтел Акимыч. – Человек рождается добрым. Мяконький, слабенький, добренький… Мелких в колясочке видела? Ко всем без разбору ручонки тянет, всем лыбится. А уж потом его жизнь так насобачит, что на других начинает клыками махать. Чтобы скопившееся у него, наболевшее-то – излить.

– Акимыч! Ну, изливай ты скопившееся, только почему на меня все время?!

– А некуда больше, – старик простодушно пожал плечом. – Народу-то здесь – тьфу. Да и не только на тебя, если вдуматься. С Кешкой колченогим на той неделе хорошо погрызлись, когда в поселок приезжал.

– Дождешься: выгоню я тебя в конце концов! Вот прямо сейчас вместе со сплетнями твоими грязными и выгоню. И не пущу больше!

Акимыч замялся. Искоса метнул взор на кастрюлю, уже испускавшую мясные запахи.

– Сразу и выгоню… Грозная какая! Вовсе не изливаю я на тебя ничего. Мне, может, жалко тебя. Ты вот тут деликатесы всякие ему готовишь, рябцов в ананасе, да грузди с подливочкой, а он в это время…

Таисия пинком ноги распахнула дверь.

Старик смолк.

Моторка с бодрым тарахтением неслась по заливу. Толик раскинулся на корме, закинув длинные локти за голову. Вытянутые ноги покоились на скамейке напротив.

– «Ты называ-ла меня своим ма-леньким маль-чиком, – напевал он, по-кошачьи растягивая гласные. – Ну а себя – непоследли-вым солнечным зай-чиком…» Неплохо проветрились, Вить, да? Дней через десять однако опять надо бы выбраться. А то скоро лед станет, и – зимняя спячка. Прощайте, девочки, до весны!.. Хорошо, есть кому подменять нас на маяке. Здорово ты Тайку всему обучил, не хуже мужика разбирается.

Виктор молча кивнул.

– Свой парень Тайка… Красивая баба Тайка… Редкое сочетание, скажи, Вить?

Виктор предостерегающе нахмурился.

– Да не, я не в том смысле! – Толик расхохотался. – Всё нормально, кэп. Всё спокойно. Это я от зависти. Мне, если и попадались преданные телки, то сплошь страшненькие, как смертный грех. И баба у тебя красивая, и делаешь все, что хочешь. И всю жизнь наверное, делаешь, что захочешь. Скажешь, нет?

– Скажу «да».

Толик опять рассмеялся. Холодная водяная пыль летела в глаза. Он прищурился и шмыгнул носом.

– «Ален Делон говорит по-французски»… – пропел Толик. – Здорово у них получается, скажи? Если аппаратура фирменная, да врубить как следует – до копчика пробирает! Мне бы так научиться. «Ален Делон, Ален Делон не пьет тройной одеколон… Ален Делон говорит по-французски…»

Он бороздил кулаком по воде, вызывая сноп брызг.

Акимыч с аппетитом обгладывал хрупкие кости рябчика. Пальцами отделял волокнистое белое мясо, влюбленно глядел на него оживившимися от еды глазами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.