Черный квадрат. Стихи. Голоса в диалоге. Пьеса

Если ты не тренирован в геометрии,

ты не войдёшь в мой дом.

Начало

Черному Квадрату

Квадрат возник из столь многих точек!

Линия проходит через них в местах,

Сдвинутых влево и вправо! Первое измерение –

Эй просто извергающийся поток точек!

Но если ты схватишь одну из этих микро-клякс,

То можешь из этих молекул-атомов –

Не разрывая линию – тянуть её

На северо-восток – на юго-запад – и во все

Остальные стороны! Эй! Смотри, что происходит!

Видишь изменения? Ты создал Квадрат – плоский – это

Второе Измерение! Появился Квадрат Малевича –

Двумерное пространство! Это не остановки! Хватай

Его – этот Квадрат! Его просто размножить! Держи его

Покрепче! Казимиру Малевичу

Это далось легко! И он преобразил простой квадрат

В эмбрион смелой художественной абстракции Квадрата –

А потом в своё геометрическое искусство –

Супрематизм – где этот первый Квадрат –

Первая мельчайшая частица художественной жизни!

Или же это пиксель на мониторе пюпитра Казимира!

Как художнику ему были нужны напряжённые –

Размножающиеся, увеличивающиеся в числе квадраты!

Жажда четырёхугольных правосторонних зародышей –

Будущих обитателей многих музейных залов.

А это – Командир – Черный Квадрат на белом фоне!

И фон может быть Красным – фоном или квадратом

В абстракции сложных, необъективных полётов кисти!

Квадраты Малевича – это точки французского Пуантилиста

Жоржа Сёра. Но геометрический метод Малевича – не

Путать с душевным библейским настроением Шагала…

Оба необъяснимо, независимо творили в небольшом русском

Поселении в Витебске. Где родился Русский Авангард!

Да здравствует Черный Квадрат!

Галерея «The AGO»

Быть художником – значит верить в жизнь.

Канадское утро в Торонто! 9 ноября 2008 года!

Для местной галереи великое событие – трансформация

Архитектуры старого музея – «The AGO»[2]!

Грандиозное перерождение истории искусства уроженцем

Торонто – великим ныне архитектором Фрэнком Гери[3] –

Он вернулся на родину! Совсем недавно мы видели,

Что устанавливают стропила – врезая смело их в фасад

Трансформируемой галереи! И уже осветили длинный навес –

Зеркальную, лихо изогнутую полукрышу, в которой

Отражаются невысокие – 2–3 этажа – исторические здания

Другой стороны улицы Дандас. Фрэнк Гери вернулся в Торонто!

Помните – вышедший несколько лет назад фильм Сидни Поллака[4]

О Гери, даже, скорее, фильма о дуэте Гери и Поллака:

Это – своеобразная демонстрация архитектурного эскиза

С изображением, что сделал Гери для трансформации the AGO –

Зарисовки, наброски планов и фасадов перестройки

Существовавшего музея.

И лиричный Поллак вписал мотивы старой,

Прежней жизни Гери, что он помнит из его жизни в Торонто…

Вкусная рыба, которую бабушка Гери приносила

С Кенсингтонского городского рынка! Как это было давно!

Какие трогательные кадры! Детские воспоминания!

Эта рыба стала лейтмотивом многих архитектурных

Проектов ныне великого Гери! Например, отражающееся

В воде Рыба-здание в испанском Бильбао[5]!

А у the AGO рыбы нет! Друг Торонто, легендарный скульптор

Генри Мур создал в 70-х для галереи AGO гигантский Камень –

Камень, который сейчас здесь, и придаёт монументальный

Серьёзный ново-архитектурный облик фасаду здания.

Антти

Посвящается Антти, который был моим соседом

Я перелистываю страницу моей новой рукописи,

начинаю свое стихотворение

о бессмертии – потрясающе оптимистичная тема,

утро – я иду по длинному коридору нашего дома,

неслышные шаги по толстому ковру –

мои и моего соседа Антти,

я не хотел, чтобы

он умер.

Запах кофе из открытой двери его квартиры,

его улыбающиеся глаза блестят из-под светлых северных бровей.

«Как твои дела? – мы рады видеть друг друга,

Недавно вместе ланчевали на Ст. Лоренс Маркет[6], –

«Когда в следующий раз по Спринг-Роллам пройдемся?»

Я так не хотел,

чтобы он умер,

но – это произошло два месяца назад – он мне всегда нравился,

мой спортивный сосед-финн Антти.

Что я могу сказать? Антти не знает,

что он умер, для него – для Антти – он бессмертный,

и потом я не

видел его мертвым.

Для меня он два месяца назад был живым – совсем живым,

Месяц, неделю назад, да и сейчас он жив – живее всех живых,

пока я сам жив – я чувствую запах утреннего кофе,

а не шокирующий

запах смерти.

Вечный бессмертный свет живет в моей памяти –

я так не хотел,

чтобы он умер…

Яблоко

Сэр Исаак Ньютон, гуляя по своему саду,

открыл систему гравитации,

увидев, как с яблоко падает с яблони.

Утро, день падения яблока, 300 лет назад –

Сад Сэра Исаака Ньютона…

Из открытого окна мелодия Пёрселла[7],

Яблоко падает на парик головы Ньютона!

О! Оно отскочило от головы,

И он разгадал сакральную загадку земного притяжения!

И яблоко полетело дальше – и долго падало!

И снова отскочило, от чего-то – и падало, падало…

По теории притяжения Ньютона

Земля сделала 300 оборотов вокруг своей оси,

И яблоко упало в Германии

В руки великого труженика Эйнштейна.

Новая теория притяжения

Показала связь массы и энергии – E=mc2.

Эйнштейн был счастлив – взял в руки любимую

Скрипку (не рояль своей матери) и запел:

Яблочко! О, яблочко!

Играй, моя любимая скрипка, защити

Наши беззащитные головы! Упавшее яблоко

Ньютона подтолкнуло меня на создание новой физики!

О, витебская скрипка! О, корова с теленком

В утробе! Я – старый скрипач

Со скрипкой в руках и теориями физики в голове!

Лечу в синем небе! Кто я?

Он не понимал, кто он – физик?

Или музыкант? Его душа музыкальна,

Поэтична и романтична, как Шуберта-Шумана!

Или в его галактической голове только математика-физика?

Яблоко! Яблоко! Яблоко!

E=mc2 E=mc2 E=mc2

Оси

(четвертной сонет)

Балерина

Элегантный снежно-белый лебедь – это искусство,

Но не бессмертное,

Что нам известно из ее последнего танца

«Умирающий лебедь» —

Балерина на пуантах

Трясет ножкой –

Птица, аккуратно складывающая

Свои усталые крылья

С беспомощными перьями –

Но на пуантах.

И ее пальцы тянутся

К последнему белому маскараду –

«Готов ли мой усыпанный снегом костюм

Для сегодняшнего представления?»

Ее последние слова,

Анна Павлова[8] чувствует

Свое затруднённое дыхание,

Ждёт, С замираньем сердца, вздохнуть свободно,

Чувствуя, как трепещут ломкие крылья

Под поднятыми плечами.

И вдруг лебединые крылья –

Подталкиваемые светом – раскрываются,

И балерина-лебедь

Улетает в снежное

Бесконечное небо.

Байрон

Компьютерный язык Ada[9] назван в честь

первой программистки Августы Ады Лавлейс.

Английский лорд Байрон – его последнее

Паломничество – вдыхает бунтарский воздух,

Смотрит на берег Эгейского моря – 1824 год.

Бурные волны смывают песок,

Отблески костра играют на не по годам состарившемся

Лице поэта и его длинных седых кудрях.

Луна ушла за облака, становится совсем темно,

Лишь волны блестят флуоресцентным светом.

Поэт поддерживает греков и выступает

Против турков-поработителей.

Точно так же, как в свое время поддерживал в палате лордов

Рабочих, угнетенных английской индустриализацией.

И вот этой безлунной ночью

Он чувствует, что настал конец его

Бунтарским скитаниям,

И электрические лучи –

Магнетически-упрямо ставшими нежной отроковицей,

Прикасаются к нему!

Кио это? О боже! Его дочь? О нет! Берег так пустынен!

Но поэт слышит голос своей девятилетней дочери Ады,

Он мечтает о встрече с ней, поэт мечтает о поэтессе,

Но он никогда не узнает, что графиня Анна Финч –

Его хрупкая дочь – станет великим математиком XIX века!

Дочь лорда Байрона Ада не будет поэтессой,

Ей суждено быть физиком, последовательницей Паскаля,

Графиней Лавлейс, создательницей первой компьютерной

программы.

Используйте язык программирования ADA!

Шансон

Сонет в честь Эдит Пиаф

Мы любим Париж в любое время года —

Летом, зимой, ясной весной и туманной осенью,

Любим кружево Эйфелевой башни, огни Мулен Руж,

Загадочную улыбку Джоконды в Лувре.

В серебряной волне Сены отражается серый гранит Cité[10],

Каменный Нотр-Дам с девочкой Гюго и её козочкой,

Принадлежащие только Парижу улицы, восстановленные

С их химерами горгулий падающей воды.

Более двух столетий – никакой суровой Бастилии,

Лишь прямые улицы, проторённые во времена

Градостроителя Жоржа Эжена Османа[11] —

Галоп мансард, парижская корона крыш.

Звуки Je t’aime ласточки-соловья Пиаф

Льются в небе и над фонарями ночных улиц,

Которые встают на дыбы, словно лошади,

Перед площадями в форме звезд!

Золушка

(реальная версия сказки)

Сын короля… его обращенные

к ней красивые слова никак не кончаются.

Музыка затихает – часы бьют полночь,

Сын короля в расстройстве – он потерял девушку!

Бежит девушка в красном платье,

Пищат мыши-лошади и крыса-кучер с бакенбардами – басит:

«Прыгай быстро, как олень!»

Поторопись! Беги! Бесконечный красный ковер

Уходит вниз по лестнице,

Каблуки скользят! Красный шёлковый шлейф мешает!

«Меня ждут крысы-мыши с тыквой?»

Нет, нет! Все еще никаких крыс-мышей!

Только торопись! Беги к своей карете!

Но на ступеньке уже её красная туфелька:

«Вернусь и заберу её!»

Нет, нет! Ковер твоей судьбы красный, как кровь,

И грубый, как крыса!

Торопись, беги, еще один удар часов, один последний шанс!

Красный ковер жжёт босую ногу:

«Меня ждут крысы-мыши с тыквой?»

Стрелка часов уже у полуночи. Поти бьет двенадцать!

Лошади-мыши готовы разбежаться –

Тыква треснула:

«Счастливого Дня Благодарения!»

Кучер в бакенбардах улыбается, дразнит девушку,

Лицо которой стало грязной от сажи,

А одежда превратилась в старые обноски.

Слёзы, падают на единственную туфельку:

«Меня ждут крысы-мыши с тыквой…»

Смерть

Какая смерть предпочтительнее всем остальным? Неожиданная.

Мертвое

Мертвое лицо

Мертвое лицо в обрамлении

Мертвое лицо в обрамлении травы

Мертвое лицо в обрамлении травы

Мертвое лицо в обрамлении травы – мухи

Мертвое лицо в обрамлении травы – мухи медленно

Мертвое лицо в обрамлении травы – мухи медленно ползают

Косые лучи утреннего солнца освещают серо-синюю кожу – жребий брошен

Косые лучи утреннего солнца освещают серо-синюю кожу – жребий

Косые лучи утреннего солнца освещают серо-синюю кожу –

Косые лучи утреннего солнца освещают серо-синюю

Косые лучи утреннего солнца освещают серо

Косые лучи утреннего солнца освещают

Косые лучи утреннего солнца

Косые лучи утреннего

Косые лучи

Косые

Сквозняк

Капли дождя выбивают барабанную дробь

И так высок прыжок, это балетное ПА!

Молодая босоногая пара –

Девочка и мальчик!

Незакрытое окно хлопает от предательского сквозняка,

Незаткрытая дверь стучит – качаясь – словно

Соло техно-музыки в молодёжном клубе.

Природа громко веселит юные сердца!

Капли дождя бьют, словно по барабану, выбивая ритм природы –

…………………………………………..

Как, пробираясь сквозь мужскую бороду-щетину тупой бритвой,

…………………………………………..

Или как из открытого крана давно не ремонтированных труб –

Многократный громкий стон боли проникающей воды,

Превращающийся

В звонкую ритмичную дробь капель в пустую ёмкость или

Звуки постукивания пальцами для ритма

текущего разговора…

Вода – дар щедрой природы –

Пропитала и сделала прозрачными рубашки

На спинах этих

Девочки и мальчика!

Прыжки разутых мокрых детских ног –

Под дождём застенчивого солнца,

Которое выглядывает из-под клубящихся рваных облаков.

«Дождь и солнце» – так называется их танец…

(Как говорят в этих случаях на английском, я еще не знаю,

Было бы неплохо узнать это выражение на моём

Новом языке.)

А девочка и мальчик всё ещё бегут

Под звуки техно-музыки дождя под облаками, –

Найдутся ли ещё слова для них?

Не отключай свой

Панасоник с волны «Новой Классики» FM 96 и 3!

Что скажет ещё комментатор Алекса Петренко?

Утонувший

(Сонет-элегия по мотивам Стиви Смит[13])

Когда человек умирает…

Губы улыбаются другой улыбкой.

Он утонул в реке – уже выйдя на тропу –

Дождливое воспоминание моего детства.

Помню, как эта смерть собрала людей в толпу,

В берёзовом лесу я оказался по соседству.

Я помню его – этого веселого мальчишку,

В толпе беззвучно рыдала его мать.

Он был так весел – ходил всегда в припрыжку.

А в омуте воды растерян – готовый жизнь отдать…

Мокрые деревья сохранили его в памяти своей.

Бело-чёрные стволы слышат его мёртвый крик –

«Как надо было жить, чтобы судьба была добрей?»

Его слова из синей пустоты мне напрямик!

Я не махал руками в реке моего детства,

Я утонул в реке моей жизни по соседству…

Элегия

Не спеши в Лепеши —

В Сандырях ночуешь.

Элегия моего предсонного гнезда –

Как еженощная судьба, я гашу свет.

Иду. Предчувствуя мою Элегию всегда,

И не могу сказать ей: «Хватит – нет!»

К моему установленному элементу сна,

В бескрайней грустной синеве,

Нет свидетелей – она приставлена одна,

Как найденная рифма в запутанной канве.

Легко летящие, из ваты, облака касаются

Замысла моей сегодняшней Элегии

Меланхолически прощаются

С уже не злободневной её стратегией.

Создать печальную кручину на плечах,

Стимулирующих полусонных облаков.

И новую Элегию впотьмах,

Из нарисованных докучных мотыльков.

Элегия, исследуя, преследует меня

И наливает полный стакан яда –

Кромешную бессонницу ко мне маня,

Чтоб не будить меня грохотом снаряда.

Стало быть, каждую ночь я умираю,

Судьба моя – поёт мне приговор,

Признаться, стихи я не запоминаю –

Элегия приснится и исчезнет – не я вор.

Элеонора

Вы, философы, счастливые люди.

Вы пишите на бумаге, а бумага – вещь терпеливая.

А я, несчастная императрица, вынуждена

писать на мягкой коже живых людей.

Почти конец войны.

Я – ещё юный школьник, живущий

В Казахстане с родителями. Мы очень далеки

От центра русского ядра – существования –

Далеки от фронта. Кругом я вижу тьму врагов.

Мы воюем с немецким фашизмом,

Но сюда сослали также

Поволжских немцев, которые в России

Со времён Екатерины – с XVIII века,

Поднять урожай российских

Сельских хозяйств.

Эти люди жили среди нас так долго!

Почему вдруг оказались врагами?

Моя детская задача!

Вот, например, моя школьная подруга

С нерусским именем Нора.

И она немка – Элеонора!

О! С красивыми вражескими ногами

И светлыми кудрями!

Её спортивно-привлекательное тело!

Это тело врага?

Школьные парни-хулиганы ее ненавидят,

Считая врагом. Они её дразнят и часто бьют.

Она никогда не плачет!

Её мать работает в нашем лазарете – делает уколы!

А этим утром я видел отца Норы.

Я знаю, что он живет в ближайшем лагере.

Ему разрешено навещать свою семью.

Он бежал вдоль нашей казахской речки –

Довольно мелкой.

Песок летел в разные стороны из-под его ног,

Он бежал словно под энергичную музыку Вагнера,

Игравшую у него в голове.

Конечно, я тогда не знал Вагнера.

Но слышал, что Гитлер его любит,

Тогда на нашем старом скрипучем патефоне –

Только мелодии Чайковского.

Тем не менее, он бежит

Под ритм музыки врага. Он улыбнулся,

Посмотрев на мое удивленное лицо.

Он слишком дружелюбно улыбнулся мне.

Но от кого он тогда бежал? От Красной армии!

Но почему так бодро?

Линия фронта уже практически в Германии.

И почему он улыбался мне?

Ему велела наша общая Екатерина?

Нет! Она давно умерла, я знаю это по учёбе в школе.

Если бы не умерла, то тогда была бы с нами и вместе

С местными немцами против наших врагов.

Иду я вдоль реки к русско-казахской школе…

Экскурсия

Архитектура – это перенесенная в пространство воля эпохи.

Уже много столетий назад архитектура устала от

Тектонических напутствий – правил – диктата Гравитации –

Колонна (что по-русски столб) и балка (на которой крыша).

Первая арка – это каменная пещера или первый дикий –

Вырезанный, вынутый природой – или человеком – камень,

А затем – тщательно декоративно игриво-иерографично,

Зверино-птично, золото-кремово, скульптурно-каменно –

Это Люксор. Египет. Затем – первое гордое ионических или

Дорических колонн сооружение на побережье моря – где

Утонул Эгей! Далее – крадущаяся, сакрально вьющаяся,

Идущая на цыпочках – Готика! Или уже время – жёлто-белой

Классики с ампиром? Но я у вертикальных кружев

Эйфелевой башни. В Париже – покупаю сэндвич

За 15 франков! Затем – в Нью-Йорке – время,

Когда я могу любоваться Классическими ордерами –

Искуственно, но зато искусно наложенными на высокие

Американские фасады Чикагской Школы Луиса

Генри Салливана[15]! О! ЭЙ! Hello! Корбюзье в Москве!

После русской революции! И Башня Третьего

Интернационала Татлина[16]двадцатых прославляет

Конструктивистскую Россию! Музейная реликвия на все

Времена! О! И мы устаем от постоянного бдения –

Бессонного притяжения Земли! А в космосе – сложная

Игра галактик, миров и антимиров, формул Ньютона,

Эйнштейна! Но кто-то из нас смотрит на землю

С иронической усмешкой! «Эй! Достаточно!» «Вперёд!»

«Другое долголетие!» «Нулевой вес!» «Нет гравитации!»

И в воздухе на крыльях полёт иных домов, как в цирке!

Архитекторы приветствуют свой деконструктивизм!

Заха Хадид[17], Питер Айзенман[18], Фрэнк Гери, Рем Колхас[19].

Эвридика

O, горе,

Я убил мою Эвридику[20]

Повернул голову – взглянуть,

И мои слезы полились, как солёный дождь!

Я уже соляной столб!

Я глух,

Я нем,

Я не слышу звуки моей лютни,

O коварная Змея!

Я убью тебя своей Волшебной флейтой!

Как Орфей потерял свою Эвридику?

Играя на лире?

Читая свои стихи?

Напевая Гомера песни?

Увидев красоту Персефоны[21] в темном царстве?

Улыбаясь битве богов и чудовищ?

Наблюдая полет ангелов?

Осень

Осень падающих листьев,

Осень нашего в упадке духа

Или нашей долгой и усталой летней жизни!

O! Осень кажется нам сном,

Вынужденным касаться горьких воспоминаний,

Серо-цветной дождь желто-коричневых листьев –

Промозгло-холодый-колючий дождь

Нашего биофизического сезона года

Для размышления о прошлом,

Музеев миллионы с изображениями неповторимой осени!

О состоянии полу-умершей погасившей цвет природы,

Не закрывай глаза, чтобы увидеть текущий ручеёк

По стеклу окна.

И унесенный ветром лист летит –

Чтобы встретить другой в полёте лист –

Догоняя друга методично, разрывая тёплое от гниения

Лиственное одеяло, которое укрыло землю

Под сенью утешения густого плотного тумана Тернера[22].

Живая, яркая мгла над его морем-океаном –

Медленно движутся, ползут невидимые облака,

Или нам ближе тоска грустных обвисших лиц

Эль Греко[23]? Это осень! Ярко-серебристая тоска!

Скульптурные томящиеся осенние овалы,

Рождённые в солнечной пляшущей Испании?

Почему овалы так печальны? Случайная любовь

Дала им жизнь? Но ОСЕНЬ! Всё покрыто осенним

Урожаем на полотнах реалистов,

Всё – как на самом деле!

Судьба

(судьба Анны Карениной)

…смерть человека вызывает какое-то отупение…

O парадокс! Так ясно!

Мое сердце мне сказало! Теперь я знаю! Он торопился

К своей невесте! Я знаю, наша любовь –

Всего лишь убежавшее его тщеславие!

O мои бесконечные страдания!

Я знаю, что должна сделать! Да! Туда! Вниз!

O моя подземная молитва!

O час пик!

Эта пчелиная платформа моей ближайшей станции метро!

Туда! Трудно пройти! Ранний вечер!

Время возвращения с рабочих мест!

Толпа навстречу!

Грохот убежавшего освободителя!

Эй! Следующий!

Эй! Не закрывайся страшный рот!

Ты – в смерть проход!

Когда зажжёт глаза тот зверь, грохоча громоподобно!

Глупые люди мельтешат туда-сюда!

O, наконец! Ко мне!

Сюда ведёт моя судьба!

О гильотина! Холод, лёд, туман!

Это моё холодное, мёртвое дыхание?

Или же уже

Проехавшего сквозь меня локомотива!

Толпа! Толпа прибывших!

Это мужчины и женщины! Спешат!

Домой? К их гнездам! К их детям? О! Детский голос!

Сквозь толпу! Противоположная платформа?

O! Мой Сережа!

Мой Сережа! «Мама!» Но на другой платформе!

Мой третий поезд? Два глаза –

Пронзительных прожекторов спешащего чудовища!

Толкай меня, могильная толпа! Глуши серёжин

Голос на другой платформе! О солнце! Солнце! Оно

Вышло из-под перемалывающего смерть жернова!

Четыре

Под каждым окошком поют соловьи…

Моё синее – такое сине-зеленое небо,

Этой холодной сегодняшней Осенью выглядит Летом –

С ледяной эйфорией бегущих ручьёв,

С осенне-весеннего сердца приветом.

Прозрачно осенне-тёплое безвременье

Когда как на беду проснувшись – весенний соловей

Сладко поёт в осенних любящих сердцах,

Своим весенним альт-сопрано без затей…

Нет уже листьев – осенняя радость

И грусть поникших унылых ветвей –

Но Осень Любови быть может сильнее,

Чем то, что весною поёт Соловей.

Любовь – двух пар мосфильмовских сердец –

Старый киноцеллулоид – «Сердцах четырёх»

Не Голливуд – а в нём – мосфильмовские звёзды –

В 1941-ом – фильм-комедия пришла врасплох!

Жизнь потекла по весенним законам,