– Молодцы! Почините – выходите на дорогу! Подскочу к вам на машине! – категорически приказал я.
– Л-ладно…, – не по уставу ответил Волошин упавшим голосом.
Наш побитый ГАЗ-53 уже час как стоял «под парами». Я выбежал из канцелярии роты, вскочил в кабину и:
– Гони, Некрасов, со свистом! До немцев.
Через пару-тройку минут мы пролетели то место, против которого в полукилометре копошились в снегу оба солдата. А вскоре я опрашивал завмага Марту да завстоловой Клару Шульц, не знают ли они, куда пошли мои бойцы.
– Да, были…, обедали…, куда-то пошли часа в четыре…
– В четыре?! А мне звонили в шесть! Значит, рванём дальше, Некрасов.
А в это время солдаты замерзали. И кто из них предложил сдуру согреться водкой?
– Ну, по паре глотков – и на дорогу! О, потеплело! Давай ещё по два…
И тут их «развезло». Стоять на лыжах они уже не могли, да и сломать умудрились одну. Ползли к дороге по рыхлому снегу, выбиваясь из сил. Когти монтёрские бросили: тяжёлые, как якоря. А потом и сидор с инструментом и телефоном.
В сотне метров от дороги упёрлись они в стог сена. Сержант хотел смеяться от радости, но лицо уже прихватил мороз, и он лишь прошлёпал синими губами:
– Спасены!.. Сейчас, сейчас…
Волошин тупо царапал обледенелый стог, пытаясь разгрести сено. Тщетно: рукавицы скользили по корке смёрзшейся травы. И тогда он, уже не соображая, что делает, скинул рукавицы. Уже через три минуты пальцы ефрейтора заныли нестерпимо. Он скрестил руки, сунув ладони в подмышки, ткнулся лицом в зачаток норы в стогу и затих, засыпая.
А сержант, скинув рукавицы тоже, достал спички и пытался поджечь стог.
– Счас…, счас…, счас…, счас…, – еле шептал он. Спички ломались, не зажигаясь; головки, вспыхнув, тут же гасли. Он уже складывал их по три-четыре с тем же «успехом». И вдруг осознал, что осталось не больше дюжины крохотных осиновых палочек, и на их серных кончиках – его жизнь. Честно сказать, о товарище Шаранов уже не думал.
Тогда он сообразил: выскреб из карманов почти пустую пачку сигарет, а из нагрудного – письма из родного Горького от матери и любимой Анюты. «Последние», – с ужасом понял он, – последние в жизни моей». Сжал всё в рыхлый комок, придавил его к замороженному сену.
– Мамочка, Анютка, спасите!.. – взмолился он, поджигая бумагу. Письма вспыхнули; но он даже не почувствовал, как они обожгли ему ладонь. Крохотный участок сена стал обугливаться, но и бумага – тоже. Раздувать её слабым дыханием он уже не мог; пламя погасло. И в этот момент он увидел ротный грузовик. Казалось, свет фар, как оглобли, тащит машину за собой по дороге к тёплой казарме. Быстро, слишком быстро. И тогда он закричал:
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
