Не видно края и конца…
Мы – Казаки и почитаем
Память Сибирского Отца!
У святых стен Кремля родного
Об Ермаке звучит пусть Слово!
Мыс Сибер
Вблизи Тобольска мыс седой скорбит над Иртышом;
Скользит к подножью склон крутой под ивы с камышом.
Вгрызаясь в крутоярь холма, Иртыш смывал пласты;
Топил прибрежные дома, крушил плахи-мосты.
На пустыре, где был Кашлык, руины да бурьян;
Белёсой дымкою проник в урочище туман.
Застил колючую траву, у перекопи ров;
Подземной кузницы трубу, землянки ветхий кров.
На мыс Сибер, едва ступив, испытываю страх;
Мороз по коже ощутив, слабею я в ногах.
Передо мной в крестах погост, внутри «Роза ветров»;
Сибер на капище похож в схождении миров.
Здесь всемогущий Исполин, дух мусульман Искер:
Над прахом ханства властелин в святилище Сибер.
А я – чужак, причал не мой, что разом одичал,
Окутанный промозглой тьмой, дух сильно осерчал.
В холодном мраке стыла ночь, заполонивши свет…
Прошу Хуннами сгинуть прочь, шепчу молитву вслед.
Пространство, разомкнувшись вдруг, несло к реке меня;
Предобморочный сердца стук корил, за всё кляня.
Не чувствуя ни рук, ни ног, лишь едкий липкий пот;
Молюсь душою: «Спаси Бог…», в надежде, что спасёт.
В устье Сибирки дикий луг, вблизи журчит родник.
Вновь ощущения: сабли, лук, чувалы-стрелы, крик…
Тревожный говор и ходьба, желанный мирный быт;
Фактура времени груба, в нём клад Кучума скрыт.
Шаманы, шейхи и князья, лихой казак Ермак:
У каждого одна стезя – Тобольск и Абалак.
Луна следит за мной, устав лить серебро в Иртыш;
Светлеет, явно запоздав, кочующая тишь.
Сибер, в сединах задремав, навеял тяжесть дум.
Изгнание с мыса я, познав, в досаде, как Кучум.
Пояснения:
Кашлык – столица татарского ханства,
где царём был Кучум.
Искер, Хуннами – духи.
Капище, урочище – место, где шаманы приносили
жертвы Богам.
Фактура – очередной этап времени.
Ермак – атаман казаков, покоривший Сибирь
и объединивший её с Русью во время царствования
Иоанна Грозного.
Сибирка – мелкий приток Иртыша.
Поездка в Сетово
Спешу в село, не глядя на морозы,
К своим друзьям на выходные дни.
За электричкой вслед бегут берёзы
Да полустанков редкие огни.
Иртыш, Сузгун, мелькающие дебри;
Печален свет бледнеющей луны.
На снежной дали вереницей гребни
Вновь станут талом мартовской весны.
В порывах ветра облачная вата
Плывёт за край лесистого холма.
Под белой шалью дремлющее плато,
Где так добротно срублены дома.
Со скрипом поезд замер у платформы,
Махнул флажком дежурный проводник;
Поправив полы тёмной униформы,
Он приподнял короткий воротник.
Гудок, железо резко сгрохотало,
А я, свернув к ступенчатой меже,
Заторопилась дальше от вокзала
И потеплело разом на душе.
Снег щедро выстлал пухлые сугробы,
Запорошил пунктирные пути.
Среди осин рябинки, как зазнобы,
Пленят красой, что глаз не отвести.
Целует солнце их тугие гроздья;
Искрит, играя светом, бахрома…
Из подворотни зарычал от злости,
Чужих, учуяв, грозный доберман.
А от колонки нёс мужик в фуфайке
Ведро с подмёрзшей по краям водой.
Я, поравнявшись с ним у ближней стайки,
Приветливо кивнула головой.
Он, шмыгнув носом, глянул исподлобья,
Вдруг растянув улыбку до ушей:
«Сестрёнка, ты… айда в наше угодье,
