– О нет, господин. Мне его некому было дать.
– В таком случае нарекаю тебя именем. Имя тебе да будет… Диггер.
Дракон аж весь засветился:
– Благодарю тебя, мой господин! Это прекрасное древнее имя драконов… Я твой слуга навек!
– Тогда подожди меня тут, пока я не вернусь. Я думаю, что целый век ждать не придется.
И герцог Рено приказал своим вассалам ударить боевыми топорами во врата.
– Именем Главного Советника, откройте! – взревели в один голос Кевин и Костнер.
Во вратах отверзлось малое неприметное окошечко, и противный голосок осведомился:
– Перепились до синих гламуров, грязное быдло?
И окошечко захлопнулось.
Рыцарь Костнер что было мочи замолотил по вратам – так, что в стороны полетела деревянная щепа да ошметки ржавчины:
– Открывай, падаль, кто б ты ни был! Здесь великий герцог, и, если ты хоть на мгновение промедлишь, я выверну твою поганую шкуру наизнанку и набью ее сенной трухой!
За вратами послышалась странная возня. Наконец окошечко открылось на полпальца, не шире, и тот же, но уже с ноткой растерянности голосок осторожно поинтересовался:
– Бредд и Пит, разве это не вы, парни?
Еще один удар топора в ворота и очередной вопль герцогских вассалов убедили привратника, что ломятся к нему вовсе не Бредд и не Пит.
Герцог, стоя чуть в сторонке, наблюдал эту сцену со смесью легкого неутомительного гнева и сарказма. Однако когда врата открылись и кипящие гневом Кевин и Костнер кинулись на привратника с намерением изрубить его в куски за непослушание, герцог Рено счел нужным вмешаться лично.
У его ног скорчился плюгавый мужичонка, заросший волосами, торчащими во все стороны из-под старого шлема. Занесших было топоры рыцарей, герцог остановил мановением руки, а коротышку небрежно ткнул в плечо острым носком блестящего сапога:
– Встань!
– Ой, не встану! Ой, помилуйте! Ой, проститевиноватбольшенебуду! Обознался! – приглушенно вопил привратник. – Ой, пощадите! Не губите! Ой!
– Встань, когда тебе приказывает великий герцог! – терпеливо повторил Рено. – И не бойся. Никто без моего приказа тебя не тронет.
Мужичонка встал, и оказалось, что росточком он чуть выше герцогского сапога. Физиономия привратника так заросла бородой и бровями, что рассмотреть ее не представлялось никакой возможности. Да герцог и не всматривался в физиономию – он с первого раза определил, кто перед ним стоит.
– Гноттиб?
– Да, мой господин. Гноттиб Оттмар к услугам вашим, господин…
– Ты подумай! – ахнул старый вояка Костнер. – А я-то считал, что все гноттибы давно повывелись, потому как золото, алмазы да сладкие темные плитки в горах уже, почитай, двести лет никто из них не добывает…
– Истинно так, о славный рыцарь! – Мужичонка поклонился в его сторону. – При королеве Офонарелле нас объявили вне закона и забрали все наши рудники и сокровищницы, объявив их королевским достоянием. С тех пор все гноттибы потихоньку перемерли на каторге. Правда, некоторым вроде меня, недостойного вашего раба, удается занять приличную должность и даже обзавестись семьей.
– У тебя есть семья? – спросил герцог, рассеянно оглядываясь кругом. Бесконечные грязные стены с решетками, каменные колодцы, тропинки между чередой тюремных построек… Воистину лабиринт.
– Есть, о господин, – ответил меж тем гноттиб и снова завопил: – Не губите! Пощадите!
– Я вовсе не собираюсь никого губить, – холодно сказал герцог. – Мне просто нужен проводник, который хорошо знает самую короткую и хотя бы относительно чистую дорогу к местам заключения опасных государственных преступников.
– Папочка, я смогу показать дорогу! – раздался откуда-то из дровяного завала тонкий голосок, и пред очи герцога явилась девочка ростом не выше десяти даймов, в сереньком заплатанном, но чистом платьишке и с косыночкой на пушистых волосах.
– Аванта, кто тебя просил вылезать? – обреченно поглядел на дочку гноттиб. – Я сам послужил бы господину.
– Тебе надо сидеть у врат, – резонно, как взрослая, заявила Аванта, после чего присела в поклоне перед господами. – Я знаю дорогу. Я туда часто ношу заключенным пищу.
– Разве нет для того охранников? – удивился Кевин.
– Были, добрый рыцарь, – вздохнул гноттиб. – Да только постепенно перемерли все: кто от болезней, кого пырнули заточкой матерые беззаконники, коим уж и терять нечего, а кто спился… Да и просто помирали от старости, это ведь только наше племя по триста лет живет. А новых людей для охраны давно не присылают. Остались вон только Бредд да Пит, с которыми я вас спутал, да и те как уйдут в воровской кабачок, так и не знаешь, вернутся ли…
– Довольно разговоров, – решительно бросил герцог. – Девочка, веди нас к узилищу, в котором заключен Уильям Магнус Гогейтис.
На лице гноттибов – папы и дочки – читалось недоумение.
– Я никого из тамошних дяденек по именам не знаю, – растерянно сказала девочка. – У них у всех прозвища смешные.
– Он был ученым, – добавил для ясности герцог. – И магом.
– А-а! – обрадовалась Аванта. – Так тут его прозвали Чумной Вилли! Потому что он все время толкует про какие-то непонятные вещи.
Герцог облегченно выдохнул:
– Он жив?
– Да. Я отведу вас к нему.
Чумной Вилли, бывший некогда магистром Уильямом Магнусом Гогейтисом, сидел в каморке с окошечком, дававшим света ровно столько, сколько надобно, чтоб не ослепнуть, и, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону, что-то бормотал себе под нос:
А сад зарастает жасмином,
Тот к небу приравненный сад…
Ты стал безмятежным и смирным,
Чему удивляешься сам.
Ты пьешь с ней вино на веранде,
Где вечер, и столик, и плющ…
И ты позабыл, чего ради
Когда-то был столь всемогущ.
И ты позволяешь покорно
Себя забавлять и сердить.
И возглас забытый: «По коням!»
Тебя перестанет будить.
И ночью, блаженством измучен,
Ты шепчешь о давней тоске.
И лунный ласкающий лучик
