– Вот это да тебе! Антонида, гляди-кась, гость-то земляк почти!
– Поистине пути Господни неисповедимы!
– Из Смирновки, недалече от Раздольного. Слыхал?
– Про Смирновку не слышал, а вот в Раздольном бывал. Мой однокурсник оттуда – ездили к его родителям в гости… А на Аляске-то как оказались?
– Ну, слушай дале. Из Китая перебрались сперва в Бразилию, опосля в Николаевск – то в штате Орегон. Там много брата с нашего стада и поныне, да простору в нём маловато. Засим сюда и уехали – здесь, на воле, жизнь в радость. Жительствуем по большей части рыбалкой. Промышляем в море-окияне за 150–200 вёрст отсель. Я, правда, ужо не ходок – ноги подводят. Вот столярничаю, пимы из руна, кому потребно, катаю. За выход робята сетями до 600 пудов берут – то, пока море не встанет. А ежели мороз вдарит так, что море льдом покроет, на перемёт начнут. Наживку – на крючья, а лесу сквозь лунки тянут. Рыба, слава Богу, кормит, но всё тяжельче. Сам посуди: цена на горючку за 10 годов выросла с доллара до четырёх, одначе на рыбу без перемен. А ещё за промысловую лицензию заплати, катер и каждого, кто в море ходит, страхуй. В остатке – токмо на хлеб. Но Господь милостив, покуда без скудобы обретаемся.
– Ну что вы, деданя, всё про мужиков. Гость ещё подумает, что бабоньки без дела сидят, – встряла Антонида.
– Так и расскажи. Я, что ль, против?
– Да вы уж сами. Мне к детишкам пора.
Антонида встала, поклонилась и вышла.
– Что правда, то правда, домовитые оне у нас. – Опять заговорил дед после того, как за учительницей закрылась дверь. – Ткут полотна, холстины, сучат пряжу, шьют и вяжут токмо оне. И чадородьем не обижены. Вот у меня три сына, две дщери. Ело готовят тоже оне. Трапезничаем токмо своим. Потому все крепкие, здоровые. Лишь сахар, соль, муку берём у одноверца в лавке. В Василле есть такая. Она чистая. Да и туды мало ездим. Люд-то ноне в городе дичает. Иные просто в безумство впали. Не ведают, что творят! Поганят рот срамословием, табачным зельем. Блуд, как ржа, их души разъедает. Господи, упаси от сих бесовских искушений. Эх, слабнет народ… Знамо, идти вниз легче, чем наверх к Господу. Мы не курим, бражничаем токмо по великим праздникам. Брагу ставим на берёзовом соку. Одеваем всенепременно вот такие рубахи навыпуск с косым воротом и с пояском.
Дед Ермил, в подтверждение своих слов, встал на некоторое время во весь рост.
– Бород не бреем: Христос же с бородой!.. Бабы ходят в сарафанах, запонах. Замужние в платках, чтоб волос не казать. Девицы с косами и непокрытой головой. Американцы нас уважают за трудолюбие и честность. Но мы чужаков – людей не отеческой веры – в свою обчину не допускаем.
– А если человек не вашей веры, но добрый христианин, он, что, не может посвататься?
– Отчего же нет. Может, но прежде должен пройти обряд переправы, и ежели есть серьёзные намерения, испытуем три года по всей строгости. А до того молодые просто «дружат», как мы говорим – «играют».
– Я, пока шёл к вам, церкви что-то не видел.
– Оно и неудивительно. Наша церква в сосняке, отсюда не видать. Мы, мужики, ходим в неё каждый день, женский пол токмо по седьмицам. Тогда воссоединяемся в общей молитве и молимся с двух часов ночи до восьми-девяти утра, покуда все шесть слав не прочтём.
Ночная-то молитва доступнее Богу. По правде сказать, часть канонов первоисточного православия размылась временем, но основу блюдём крепко, без перемен. С этим у нас строго.
Тут дед замолчал.
– Дядя Ермил, может, ещё что расскажете? – обратился я с надеждой.
– Погодь, – промычал он сквозь зубы. – Чтой-то колено опять ломит, мочи нет… Тепла, видать, недостаёт. Вот ведь оно, паря, студёно море как откликается…
Старик встал, прихрамывая, подошёл к большой белёной печи, отодвинул заслонку. Набил чрево берёзовыми поленьями, подсунул завиток бересты и запалил огонь.
Вернувшись на место, продолжил свою неторопливую, обстоятельную речь, иногда всё же морщась от боли.
Из нашей дальнейшей беседы я с удивлением узнал, что старательство на Аляске живо и им по-прежнему занимаются тысячи людей, но в их общине этот промысел не прижился. Как признался дед: «Пытал и я фарт, однакось бросил – понял, угарное то дело. Пьяным становишься. А вот в соседствующей с нами деревне баптистов половина мужиков каждый год с июня по август с лотками по ручьям шатается – золотарят».
Оказывается, золотоносные земли, а это широкая полоса, охватывающая долину и притоки Юкона, разбиты на участки площадью 40 акров (16 га) и любой американец, решивший испытать судьбу, может, заплатив 250 долларов, взять такой участок в аренду и мыть золото. На нём разрешается даже ставить лёгкие постройки, но по окончании договора старатель обязан вернуть его в исходном виде (отвалы по берегам выровнять, постройки убрать, лес, срубленный для хозяйственных нужд, восстановить посадкой саженцев).
Берёзовский старец, видя, с каким интересом я слушаю и заношу в блокнот его сказы, настолько воодушевился, что поведал мне об одном, малоизвестном, способе добычи: «Опосля паводка, токмо спадёт и посветлеет вода, ходи по речке в броднях с трубой. Труба та не простая – с одного конца закрыта стеклом. Держишь тот конец в воде и высматриваешь жёлтые блёстки, а как узреешь, не зевай – греби ковшом. В уловистом месте случается достать с четверть фунта[7 - Фунт (старорусская мера веса) – примерно 410 граммов.] шлихового золота. Иной раз и самородки попадаются – невеликие, с ноготь. Главное – на верное место выйти. Самые уловистые обычно в затишке у водоворотов. Однакось сей способ годится токмо с неделю – покуда рыжуха в песок не ушла. Ещё одна верная наводка на злато – чёрно-жёлтый, искристый песок, его пиритом кличут. Коль увидишь, не сумлевайся – рыжуха рядом».
Ещё от деда я узнал, что старательский сезон на Аляске скоротечен – три месяца. За это время лоточник в среднем намывает на 25 тысяч долларов (это приблизительно 3/4 килограмма золота). Работа каторжная: впроголодь, в ледяной воде, в окружении беспощадных туч гнуса, обычно с ночёвками в тесной палатке, но увлечённых, вернее сказать, больных этим занятием на Аляске, как и 100 лет назад, тысячи.
Чтобы вы, уважаемый читатель, могли оценить, сколь образны и мудры услышанные мной высказывания старца, позволю себе привести ещё несколько его дословно записанных суждений: «В семье не должно быть ”Я”. Должно быть “Мы”»; «Живём, а не видим, что солнце светит»; «Наг родился, наг уйдёшь»; «Господь любит всех»; «Стыденье – главная девичья краса»; «Чем больше радеешь, тем ближе к Богу»…
Заметив, что старик заговорил медленнее, с остановками, я понял, что пора завершать беседу. Тем более что Сергей уже заждался меня. Прежде чем проститься, достал из сумки дилогию о староверах «Золото Алдана», подписал её и вручил деду. Прочитав аннотацию к книге, тот подивился:
– Как так? Татарин, а об нас написал!
– Жизнь подвигла к этой теме. Ваши одноверцы в 1971 году на Сихотэ-Алине спасли меня с другом с Юрой Сотниковым от голодной смерти. Даже пожив у них всего три дня, я понял, насколько искажено в миру представление о старообрядцах. Потом судьба подарила ещё несколько встреч с вашим братом. Многовековая преданность отеческим идеалам, трудолюбие, сметливость, терпение, позволяющие жить в достатке даже на бесплодных землях, не могли не вызвать искреннего восхищения. Со временем вызрело желание поделиться своими наблюдениями и мыслями.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
