Она искренне не понимала, почему снизу гора не казалась такой высокой и непреступной – можно было разглядеть вершину, укрытую снежной шапкой, укутанную облаками. А теперь, когда смотрела вниз, голова кружилась уже не от недостатка кислорода, а от высоты, на которую забрались. И когда на пятнадцатый день покорение вершины состоялось, не сразу поверила Борзеевичу, который тут же посчитал в уме, сколько внизу осталось этажей.
Получалось, черепаха двигалась быстрее – в день не более ста этажей – триста метров. А расстояние, которое они преодолели за пятнадцать, человек прошел бы за два с половиной часа. Расчеты столбиком правоту Борзеевича подтвердили.
Дьявол тут же поучительно заметил, что всю дорогу пытался им сказать о том же, как всегда забыв упомянуть, что шли они не по ровной дороге, а поднимались по отвесным скалам, петляя и взбираясь на такие кручи, о которых в избах и не помыслили бы, и, если посчитать их, расстояние увеличивалось раз в десять.
Вид с горы открылся сказочный.
Земля, где осталось лето, с высоты казалась зелеными вытянутым в ленту лоскутками, обрезанными по краям. Но неровно, будто лето боролось с зимой, и снег накатывал на лето волнами. В той стороне, где она хоронила покойников, земля тоже подросла. Два самых больших массива почти срослись между собою, их разделял лишь узкий перешеек. Благодатная земля, по которой она прошла, пролегла как широкая дорога и тянулась до самого горизонта, наверное, до того места, где нашла избы и неугасимые поленья. Манька взирала на благодатную землю с радостью. Если так пойдет дальше, то скоро земля доберется до ее деревни, которая тоже стояла на берегу, и, может быть, когда-нибудь достанет моря-океана – и тогда вернутся она сможет безопасно.
Оказалось, что кроме тех двух селений, которыми часто любовалась по вечерам, сидя на берегу, в той же стороне были деревеньки много больше и населеннее. Она бы не разглядела их с вершины, но в каждом селении имелась церквушка с куполами, покрытыми золотым листом. Купола на солнце светилась, отражая свет яркими бликами, как зеркала, пуская в пространство солнечные зайчики. В бинокль, который Борзеевич не забыл прихватить, их было хорошо видно. Она на глаз смерила расстояние, вспомнив, что у них почти закончилось мыло и соль. Теперь, когда у нее была земля, все необходимое она могла выменивать на сельхозпродукцию. Вряд ли среди зимы люди отказались бы от свежих огурчиков, особенно если прийти в деревню перед праздниками.
Хотя… Она призадумалась – могли и побить!
Дьявол и Борзеевич восхищались исключительно зелеными пятнами на белом снегу. Деревни и городишки их не заинтересовали:
– Парочка вампиров, стайка оборотней и сотни четыре человек на закуску! – презрительно бросил Дьявол, заметив в ее взгляде тоску по людям.
– Не просто оборотни – там злые оборотни, – поддержал Борзеевич, оскалившись. – Мы их только-только разогрели. Им теперь себя оборотнями не чувствовать, пока нас на зуб не положат!
– Вот смотрите, – грустно укорила их Манька, – как не пасть человеку к ногам вампира, если вампиры великолепно просчитывают каждую мелочь, которой можно уловить человека в сети? Среди бескрайней земли их капища светятся, как маленькие звездочки. Там поп и попадья, там горят свечи в медных позолоченных подсвечниках. По всем стенам развешаны картины из жизни Йеси и его портреты. Маленькие просвирники и стопочка красненького винца, магазинчик, в котором продают свечки, иконки, кресты, книги о похождениях Спасителя… – вспомнив, сколько вытерпела издевательств, укорила: – Дьявол, там для человека маленькая надежда, что жизнь его хоть кому-то не безразлична и кто-то ее может облегчить.
Дьявол неопределенно хмыкнул, переглянувшись с Борзеевичем.
– Представь, Манька, если бы я был таким маленьким, нарисованным, и все, чем бы был, память о том, как я уходил в Небытие… – он скривился в презрительной усмешке. – Я не такой, и слава мне! Вот я! – он раскинул руки, и плащ его разлетелся во все стороны, и Манька вдруг явственно ощутила, как летит навстречу пространство, пронзая землю, уходит и вверх, и вниз, и во все стороны. – А это он! – Дьявол кивнул на маленькую звездочку на земле. – Разве звездочка может что-то изменить? Ты правильно заметила – звездочка. Звездочки светят, но согревают только планету, которая крутится подле самого бока. Я не звезда, я интересный собеседник, спутник, исстари прихожу и открываю один и тот же Закон. Не для того, чтобы уговорить жить по Нему, но, чтобы жил по Нему сам. В Законе прописано: если человек правильно позвал, я должен прийти и вечерять с ним. Нет закона свободы – есть свобода в рамках Закона – Закон защищает человека. А если нарушает Закон, то да, ему надо искать надежду и защиту. Закон будет преследовать его повсюду, даже там, где он носит на плечах своего безногого Бога, которому можно нарисовать усики, бородку, украсть или выставить на аукцион.
– Ну тогда плюнул бы как-нибудь в это капище! – возмутилась Манька до глубины души.
– А я плюю… Церкви разваливаются, их обворовывают, там так же убивают и бьются за власть. Мой Храм – Дьявол постучал по Манькиному лбу, – вот здесь. Но разве я не должен сказать человеку: там твой Бог, и там, и еще тут – подбери! Человек все время думает: Бог со мной! И каждый день сомневается: со мной ли Бог? И каждую минуту ищет в каждом своем деле: помогает ли ему его Бог? И если у него получилось что-то, он думает: да, Бог со мной! Не получилось: о, где же Бог?! Неужели тебе нужна такая свобода? – Дьявол недоуменно пожал плечами. – А такой Бог?
– Я не о тебе сейчас, я о себе и о людях, – рассердилась Манька. – Где-то там мой конец и начало. Наверное, это тоже Закон, что мне всегда будет не хватать себя самой.
– Твой конец и начало забил тебя насмерть, чтобы ты искала его всю жизнь и никогда не нашла, – фыркнул он. – Нашла, о чем жалеть!
– Да как же не пожалеть, если часть меня это он!
– А я говорю, не стоит! – строго произнес Дьявол. – Был такой человек, Иосиф. Его продали в рабство. В рабстве его уделом стала темница. Он тяготился, но не умер, как другие узники – я был с ним. Прошло много лет, и однажды никто не смог стать, как Иосиф. Он сделал фараона своим мечом, отомстив обидчикам. И однажды люди, которые продали его в рабство, пришли к нему и молились. Не фараону! Иосиф не унижался, лишь могущество показал он врагам. И распорядился им, как человек.
Манька смерила Дьявола с головы до пят скептическим взглядом, уныло пробормотав:
– Это тот, с которого началось рабство в Три шестом государстве? Благодать была, иди на все четыре стороны. Так нет, пошли, продались чужеземцу, еще и спасибо сказали! Уж не Дьявол ли закончил их золотые дни?! – криво усмехнулась она.
– Ну, тогда еще люди по земле ходили. Человеками были и не обижали друг друга. Задолжал – отработай, но, если не смог, на седьмой год обязан был человек простить человеку долг. Смотри, кому даешь. Помогали друг другу, не притесняли. Люди с такой скоростью не плодились и не размножались, а работник в хозяйстве нужен всегда – вот и приманивали, и выкупали. И сразу землю бери, жену, дом строй. В то время – «раб», в этом – «гостербайтер», только тогда звучало слово с уважением. Работник от раба немногим отличается – корень-то один.
– И что, Иосиф в государстве всех гостербайтерами сделал? – усмехнулась Манька.
– Должниками. Не от радости. Вампиров в стране развелось… И тогда были вампиры, но кто бы позволил руки распускать? Отлавливали, лечили и наказывали – и не беспечно. Как-то же и по чьему-то наущению посадили невиновного Иосифа в темницу. Война с вампирами уже тогда шла повсюду. Ничем не брезговали и подменяли одну идеологию другой. Но у человека был выбор, и никому бы в голову не пришло утверждать, что он Бог. Другие были люди. Выбор у человека есть – в пользу Истины или болезни.
– А семь лет кто в государственную казну зерно сдавал?
– Они и сдавали. Десятину обязаны были. И учителя были, и жрецы, и сироты с вдовами. Помогали же. И от вампиров охранялись. И если имел человек в себе Божье слово, то уважали его. Посуди сама, кто такой Иосиф? Чужеземец, но тот, кто владел Божьим словом, став его вестником. А первый хозяин поставил его над всем домом. И в темнице был поставлен над всеми. Фараон поставил его над всем царством. И ни один не сомневался, что имеет право. Ценили человека за ум, за работоспособность, за беззлобность. А какой вампир стал бы поднимать человека? Да хоть семи пядей во лбу, не нужен ему человек. Приходил народ к Божьему человеку со своими проблемами и учился жертву положить, умывать лицо свое и руки, а не за отпущением греха.
– И что случилось, если так хорошо было?
– Негоже поднимать вампира, который искал знания не для себя, а для того, чтобы убивать душу человека. Сказано – убей, если человек в поле убил другого человека преднамеренно. Они думали: вот поймет вампир, что хорошо быть человеком, что пора ему лечится, и придет, и поклонится, или обиженный им помощи попросит. Но презренный металл не дает покоя ни вампиру, ни проклятому. Дали человеку знания, вышел и понял: если кровь пущу, завтра душа его придет ко мне и полюбит, как душу свою. И не разбирали, шли за вампиром. Одного подкопал вор и унес, а он не подсчитал убытки, второй – убит, дал накрыть себя крышкой гроба. Если полюбился человек, сначала посмотри, что представляет из себя в земле твоей, а не полюбился, кто поливает его грязью. Люди легко соглашаются, зачастую не понимая, что грязью облиты сами, а хвалится в нем ужас. Если человек не ищет меня, почему я должен его жалеть? Закон для всех – это уже не человек, это камрад нечисти. Не так сложно преклонить ухо к вампиру и послушать, о чем он шепчет. Какой вампир смог бы стать Богом? Сколько их было? Все они рано или поздно становятся удобрением, а бинты их горят не хуже бумаги. От меня нельзя укрыться, а вампиры жадные существа – даже прах соблазняет их, которому они умудряются найти применение. Сказал: не сотвори себе кумира, будь как Бог, потому что создан по образу и подобию – а человек все время ищет кого-то, кто бы встал над ним и повел за собой.
– Нашел с кем сравнить… Еще была такая история: жил-был народ, беспечно, ибо ты был среди них. И нашли на него вампиры и убили всех до одного, и камня на камне не оставили – и канул народ в лету. Что же ты не учил их драться? Иосиф… Иосиф был исключением из правил, а тот народ – правилом.
– Разве я не учу? – возмутился Дьявол. – Я учу защищаться! Но попробуй-ка тебя заставить! Всегда так: хорошо человеку – и он уже забыл о врагах. Ты тоже Иосиф: продана в рабство и брошена в темницу, но люди, которые продали тебя, никогда не раскаются. Видишь ли, в твоем случае рубище тебе готовил отец. Так зачем показывать ему и тем, кто был с ним, свою боль? Твой конец и начало – земля, а не бог, который устроил себя на ней. Все они – мертвое жужжание, рана, которая стала язвой.
– Ну, земля хранит Бога…
– Земля прозрачней кристалла, который ты видела. Она не хранит, но имеет запись. А рисует она точно так же, как прямолинейный камень, который в кармане у Борзеевича. Если там шевелится что-то нечитабельное – это мерзость, если у тебя чувства, с которыми не можешь сладить – это тоже мерзость.
– А ты, Борзеевич, что молчишь? – Манька повернулась к Борзеевичу, который жмурился от солнца, разглядывая еще одну гору – выше той, которую, наконец-то, покорили.
– Ну… даже не знаю. Не многие изнуряют себя. Вот ты, знала, что у тебя железо не сношено, но было тебе хорошо – и не жалела о нем, не вспоминала даже, пылилось на чердаке… Так и люди. Им плохо, но жить пока можно – и не ищут спасения. А ведь это железо не только твои гири, и вампир с этой гирей живет. Просто эта гиря для тебя ад, а для него рай. Но так ли ему хорошо с ней, если он больной? В сумасшедших домах и такие есть, которые блаженно пускают пузыри и не могут выйти из этого состояния. Помнить о ближнем каждый день надо, а если вампир – каждую минуту. А народ разве помнит, что завтра к нему придет или Бог, или враг, или брат… Он думает: «вот придет, и разберемся», забывая о том, что враг не придет неподготовленный – прежде он подкопает фундамент.
Он кисло улыбнулся, заметив, как Манька недовольно пнула снег, метя в него. Скатал в руке комок и передумал бросать. Вспоминая о далеком прошлом, он чувствовал свое поражение, и, наверно, сожалел о своем богатом убранстве, от которого остались одни лохмотья. Но что мог сделать человек, окруженный врагом, привязанный к столбу с разложенным под ним хворостом? Весь мир привязан к этому костру, если не слышит крики о помощи. Человек поставил над собой человека, и теперь человек решает его судьбу. Но человек не Бог, он не способен влезть в шкуру другого и почувствовать его боль.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
