Дело табак
Денис Евгеньевич Рябцев
Роман «Дело табак» – это обширная и глубокая история о современном провинциальном укладе, написанная классическим русским языком. Главный герой – журналист – едет в рейсовом автобусе и оказывается запертым в заброшенном гараже производственной базы. Вместе с другими пассажирами. Безнадега обыкновенных людей, за которых некому заступиться, подчеркивает глубокий замысел произведения – констатацию всех противоречий современной действительности. Одновременно развивается повествование о заезжих политтехнологах, которые готовят местную партийную элиту к избирательной кампании, излагая курс полевого политического кунг-фу. Профессор экономики рассказывает о системных ошибках современности. Перед читателем разворачиваются яркие истории, которые помогают воспринимать контекст с безоговорочной достоверностью. Финал истории, в котором пленники получают избавление, оказывается совершенно неожиданным.
Денис Рябцев
Дело табак
* (все события и персонажи – плод литературной фантазии автора. Любое совпадение с реальными общественными и политическими деятелями – случайно).
Ликбез от заезжих технологов
Мандалаи подъехали на очередные выборы, чтобы с провинциальных нив соскребать самый смак от жирной пенки. Кто-то из них уже был вполне легализован в России и даже имел свой небольшой пельменный бизнес в Красноярске. Другие – спустились с Арарата, побросав на грядущее полугодие свои отары. Третьи – кубанские виртуозы сольфеджио и баяна, отложившие на время клавиры. Четвертые – юридической казуистики кружевные мастера, пятые – знакомые и подруги тех, кто имел свой полуфабрикатный бизнес и овечьи гурты в горах. В общем, полноценная кормовая цепь крутых специалистов политического продвижения, словно готовая академия с обозами хозяйственного обеспечения, имеющая на своем счету якобы не один десяток региональных и федеральных побед. Их липкие конечности уже тактильно ощущали пачки ароматного нала, которые они устанут заталкивать в свои потрепанные кожаные сумки. Чужеяды появились как-то сразу по всем фронтам, заняв город, разложив на большинстве поверхностей свою нарочито яблочную аппаратуру в виде айфонов и айбуков. В городе тут же закончились свободные гнезда в розетках, а оборот элитного алкоголя и фуа-гры в торговых сетях существенно пошел в гору. Появление пришлых носило формат такой неизбежности, что вся остальная местечковая шушера как-то сразу растеряла весь свой энтузиазм.
В Красном доме областной власти было устроено закрытое собрание с партийцами, местными активистами и лояльными средствами массовой информации, на котором представили главных теоретиков грядущей избирательной кампании от партии власти. Местные, понимая, что им напрямую уже не сосредоточить в своих карманах финансы, поспешили наладить с пришлыми технологами самое тесное взаимодействие по грядущему сотрудничеству.
– Это Богдан Левко, – объявил собравшимся губернатор, – Он будет начальником всей пропаганды. Стоит ли мне напоминать, что за результат выборов отвечаю лично я?
По залу распространилось глубокое понимание генерального тезиса. Богдан же – круглолицый карапуз лет тридцати с небольшим хвостиком, восседал рядом с главой региона, пытаясь демонстрировать интеллект и целеустремленность своих слегка жадных, но необычайно глубоких глаз. Родившийся в Якутске, он не имел никакого родства ни с белым генералом Толей Пепеляевым, ни с красным героем Ваней Стродом, но где-то на уровне элементарных частиц хранил наследственную память родной земли – нет ничего хуже сырого мороженого мяса и грязного, пропитанного страданием снега. Именно поэтому с самых грудничковых кудрей пухлые ножки Богдана уже тянули его прочь от улусов. Не наделенный талантом усердия, он рассчитывал всегда только на свое обаяние и умение держать крыло по восходящим термическим потокам. Этих данных вполне хватило, чтобы получить образование в одном из известных московских вузов и влиться в пеструю команду детей лейтенанта Шмидта, которые бороздили по стране с интеграционными проектами в сфере социально-политических концепций, евразийской интеграции, консалтинга и прочего помпезного ажура, который никого не делал лучше, но статусно наполнял любую повестку.
По случаю в Бельгоград на собрание в Красный дом прибыл и главный московский технолог – Боря Бабель, за которым закрепилось амплуа знатока Гольфстрима федерального океана, и он должен был не просто курировать всю кампанию целиком, но правильно уловить и ретранслировать все пожелания Кремля, если в обозримом будущем таковые созреют. Борис проявил демократичный подход, в президиум не полез, а занял первый ряд зала заседаний, любуясь происходящим действом с места рядового зрителя. Его голова, попавшая в квадрат оконного света, выглядела отрезанной от вальяжно раскинутого на кресле тела и светилась оранжевыми ушами в ореоле утреннего абриса. Близко посаженные глаза от вертикали небольшого горбатого носа излучали уверенную непринужденность, а вкупе с тонким разрезом губ и торчком стоящим ежиком на макушке, лицо напоминало старый портрет рядового фрица, наспех запечатленный походной «Лейкой». На коленях Бабеля лежал простой лист, исполненный в цвете, на котором размашистым кеглем была воспроизведена программа консультационного семинара «Предвыборные стратегии и работа с убеждениями».
За спиной Бабеля, подпирая коленями спины друг друга, помимо активистов, понаехали на заседание вице министры, не импортозамещенные омбудсмены, руководители аппаратов и пока еще незарегистрированные кандидаты, бьющие копытом, чтобы не опоздать проявить себя.
– Итак, – объявил губернатор, – Предоставим слово нашим гостям.
Богдан, заулыбавшись, кивнул.
– Уважаемые коллеги, – начал он из президиума, – Мы открываем наш семинар с вводной лекции «Теория доминирующего стереотипа и образы», подготовленной ведущими политическими технологами нашей консалтинговой компании «Бабель». Предлагаю вашему вниманию небольшую презентацию для наглядности.
Богдан вытащил на всеобщее обозрение дистанционный брелок, призванный оживить проектор, но чуда, увы, не случилось и экран, расположенный у подножия пюпитра остался стоять мертвым. Левко ринулся к оборудованию, одновременно со своего места вскочил и Бабель. Эксперты, чуть не столкнувшись лбами у небольшого стола с ноутбуком, начали танцевать над клавишами, демонстрируя собравшимся задние кармашки на своих брюках. Через недолгую паузу блеклая картинка на тряпочном экране проявилась, и технологи потратили еще пару минут на организацию худо-бедного затемнения громадного окна зала заседаний.
– Ну, вот, – продолжая уже забытое публикой вступление, вновь приступил к повествованию Левко, – Как вы теперь видите, на первом слайде указано, что в основе стратегии всегда лежит ответ на элементарный вопрос – почему избиратели должны проголосовать именно за нашего кандидата или нашу партию?
Зал безразлично рассматривал слайд, который был маркирован корпоративной символикой консалтинговой компании, там же красовался человечек с шаром вместо головы. Нарисованный персонаж почесывал, видимо, затылок, выбирая один из пяти кирпичей, стоящих непосредственно перед ним.
Со своего первого ряда, развернув торс к залу, подал голос Бабель, который уже успел нацепить на лицо очки и теперь еще больше смахивал на обладателя «Шмайссера» со старой фотокарточки:
– Друзья, активнее, – замахал руками Борис, – включайтесь в работу. У кого есть ответ на заданный вопрос? Почему избиратели должны проголосовать именно за нашего кандидата или нашу партию?
С трибуны на собравшихся поднял глаза губернатор, оторвавшийся от просмотра своего планшета. Залу безудержно захотелось выступить с какими-либо неглупыми мыслями, и первые робкие запястья устремились вверх.
– Да, да, коллеги, смелее, – подбодрил делегатов Левко, – Не надо тянуть руки. Вставайте, предлагайте ответы.
Первая фигура из зала привела себя в вертикальное положение, передав сумочку сидящей рядом соратнице:
– Я думаю, – пространно начала женщина, – что…
– Прошу прощения, – перебил ее Бабель, которому неожиданно стало весело среди этих прекрасных людей, – Представляйтесь, пожалуйста! Имя, должность, номер паспорта.
По залу пробежал легкий и тщательно сдерживаемый смешок.
– Это Зоя Онаньевна Фурер, – представил дамочку губернатор, – она успешно руководит рядом направлений работы в областном правительстве. Это я для приезжих рассказываю, потому что Зою Онаньевну в Бельгоградье знают все.
Фурер действительно носила медийное лицо, постоянно мелькавшее в праймах. Однако едва ли кто-то мог внятно сформулировать, какой круг вопросов находился в ее компетентном ведении.
– Избиратели должны голосовать за стабильность, – выдала на-гора Фурер, – Ведь известно, что только наша партия несет ответственность за то, что есть.
– Отлично, – вскочил со своего места Бабель, – А как вам общедомовые нужды, отмена компенсаций по уплате тарифов ЖКХ? Или вы думаете, что оппозиция простит нам это?
Фурер надула губы, потому что не готовилась к уточнениям.
– Я не прошу на этот вопрос ответить сейчас, – выручил ее технолог, – Но найти аргументы нам с вами непременно придется. За коммуналку, за рабочие места, за дороги. Нас будут полоскать по всем потенциально провальным темам. И желательно, чтобы наши тезисы не вызывали новых вопросов. Не укрепляли сомнения. Вот, о чем я хотел бы вас всех попросить. Зоя Онаньевна, спасибо, что вы включились в работу. Будем продолжать размышлять, делиться нашими мыслями. Мы для этого сюда и приехали, чтобы выработать общую модель поведения, которая приведет нас к победе. Присядьте, пожалуйста.
Зоя, бросив недовольный взгляд на губернатора и, поймав его одобрительный прищур, заняла свое место, зло выдернув сумку из рук сияющей помощницы, которая стала свидетелем неловкого выступления начальницы. Они, заместители, давно окрестили жеманную красотку «Змеей Особой Ядовитости». Но Зою наверху ценили за очарование, под которым умело пряталась святая невинность, позволяющая ей без обиняков требовать от избиркомов – явки, от казаков – сплоченности, от загсов – рождаемости. Она каким-то чудесным образом ставила важные точки в самых натужных и непримиримых конфликтах, умея сформулировать те некомпетентные глупости, которые становились самым удачным жизненным планом.
– Итак, – продолжил выступление Левко, – Борис сейчас наглядно показал, что нам надо основательно подумать над тезисами. И это – сложно. Очень сложно. Пусть это пока переварится в наших с вами головах. Вернемся же к презентации. Мы видим, что вопрос о том, почему именно за наших кандидатов должен проголосовать избиратель, это и есть основа нашей стратегии и генеральной линии. Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны понимать мотивы избирателей. Знать мотивы каждого невозможно, поэтому существуют модели электората, из которых и исходят разные подходы к подготовке стратегии.
Богдан продолжал напевать свой доклад, сравнимый по увлекательности лишь с курсом научного коммунизма, листал слайды и иногда подключал зал к интерактиву.
Ночной променад
Было около двух часов ночи. Редактор шел неспеша вдоль последнего ряда многоэтажек, заканчивающих город Бельгоград, и пространно рассматривал причудливые узоры грязного снега, образовавшиеся на еще недавно бодрых сугробах. Около полутора часов назад он еще спал на разложенном диване своей квартиры, не предполагая менять состояния до утра. Теперь же, придерживая сползающую с плеч сумку, он проходил мимо указателя Ленинского района, созданного еще в Советскую эпоху. Монументальный обжинок возвышался над сугробом, из которого торчали сухие верхушки прошлогоднего татарника, будто колючие пальцы спрятавшегося под саваном кощея. Еще час назад, ненароком разбуженный, он в который раз вынужден был выяснять отношения с женой после чего отправился прочь из дома куда глаза глядят.
Часы показывали три. Леди с автозаправки, получив последнюю сотню из кошелька пешехода, безразлично потребовала добавить двадцать рублей мелочью, чтобы она могла дать на сдачу полтинник. Поковырявшись по карманам, редактор набрал пятаков и получил взамен синюю купюру банка России и такого же цвета новую пачку отравы.
Отдавая пятаки, герой вспомнил, как много лет назад, может быть спустя полугодие после свадьбы, они с женой с трудом перебивались между зарплатами. Деньги по стране задерживали всем, народ непостижимым образом сохранял себя. Те, у кого получалось не оказаться на коленях в лесах за какие-либо долги соседям и родственникам. Последыши поколения победителей в который раз всей нацией выживали вопреки, копошась на грядках, делая по случаям продуктовые запасы, решая спорные вопросы у бандитов, которые тогда в Бельгограде представляли реальную власть. Молодая семья, ожидавшая уже свою первую девочку, снимала у прижимистой бабки часть засыпного дома без удобств, полного мышей и сквозняков. Мыли посуду и друг друга в тазах заранее подогретой на печи приносной водой. Мучились со снегом, которого было безобразно много и сугробы вокруг узкой дорожки к туалету вырастали в два человеческих роста. В один из дней, исчерпав остатки рачительно сберегаемых финансов, пузатая половинка нашла за подкладкой своей дамской сумки пятак. Редактор собрался за хлебом, который в ту пору еще умещался ценой в обозначенный грош. Яркий свет морозного дня, добытчик несет пятачок в магазин, стараясь не растянуться во весь рост на скользких арыках замороженной колеи и промоин от нечистот, которые весь околоток плескал на дорогу. Переулок Тракторный тупым клином примыкал к проспекту Ленина, оканчиваясь ветхим забором брошенного Завода сверл, на котором местная фанатка Джулия давным-давно сделала размашистую надпись «Джон Леннон стрит». Здесь, у начала Комсомольской площади, стоял одноногий красный капюшон таксофона с трубкой, прикрепленной к убойной скобе дополнительной цепью. Антивандальный механизм, видимо, приспособили сами жители. Молодой борзописец доскакал до распроданного Дома культуры – сталинского строения с колоннами, где у входа висела бордовая табличка, исполненная в стилистике популярных в девяностые сигарет «Магна». «Волна», – сообщала вывеска, – двадцать четыре часа». У входа восседала на деревянном ящике старуха, торговавшая пятью сортами сигарет поштучно и жареными семечками в газетных кульках. Она была завернута в дырявый пуховый платок по самый нос, где от мороза образовался снежный нарост.
– Семушки, – лениво произнесла торговка в пустоту, – когда памфлетист проходил мимо, – Пятьдесят маленький, рубь большой.
В холле шопа, разделенного на лотки и отделы, было многолюдно. Под барельефами звезд и серпов, потерявших былой лоск, толпились извечные бабки с сумками-тележками, мужички-чекушнички, чьи-то сопливые дети, выпрашивающие у мамаш китайский аляпистый ширпотреб в виде человеков-пауков и ядовитой жвачки. Пахло кислой капустой и сырой штукатуркой, как в лучших деревенских амбарах. У хлебного места под гордой ксерокопией «Бельгоградский каравай», заключенной в прозрачный файл и придавленной скотчем к колонне, стояло человека четыре. Терпеливая публика ожидала, когда столетняя фурия определится, наконец, какую булку ей взять сегодня. Бывалая, решившись на отрубной, столь же долго искала платок с мелочью, шлепая себя по бокам.
– Что ж ты, душенька-душа, мимо Рая прошла, – запел громко в противоположном конце холла местный сумасшедший по кличке Коля, – Мимо рая прошла, почто в Рай не зашла?
– Коля, мать твою, – выкрикнул кто-то из толпы, очевидно радуясь песне.
– Древеса растут купарисовые… – не обращал внимания сдергоумок, продолжая выводить мелодию удивительно пронзительным и многогранным голосом. И читалась за ним без фальши вся Русь Святая, так и стоявшая есть так, как есть – в естестве своем прекрасная.
– Вам чего? – бросила хлебница писателю, до которого меж делом дошел черед.
– Дарницкий, – спохватился филолог, выкладывая пятак на столешницу.
– На них птички сидят – птички райские…
– Четыре пятьдесят, – сообщила продавщица, – Ой! Это фальшивая монета. Я такую не приму.
– Чего? – заморгал рифмоплет.
– Они песенки поют херувимские…
