Последний рыцарь Тулузы

© Андреева Ю.И., 2016

© ООО «Издательство «Вече», 2017

1 июля 2005 года, во время ремонтных работ в знаменитых подвалах города Каркассон – юг Франции – был обнаружен тайник, в котором находились несколько книг принадлежащих так называемой Церкви Любви, уничтоженной во время Четвертого крестового похода против альбигойцев, и ларец с рукописью.

Судя по записям, имеющимся на пергаменте, в который была завернута рукопись, личным печатям и подписям, этим документом опальные катары дорожили словно сокровищем.

Это было свидетельство написанное телохранителем Раймона Шестого[1] Анри Лордатом о своем господине.

Рукопись проливает свет на одну из самых загадочных и одиозных фигур Средневековья – на графа Тулузы, герцога Нарбонна, маркиза Прованса Раймона Шестого, прославившегося своими шестью отлучениями от церкви[2], громкими разводами и пышными свадьбами, да еще тем, что умерев, по сей день самый богатый граф своего времени не удостоился даже могилы.

Неожиданное свидетельство Анри Лордата открывает правду о подлинной роли Раймона Шестого в истории Лангедока и его святой миссии.

В конце рукописи Анри Лордата сделаны три более поздние приписки:

свидетельство хранившего документ библиотекаря аббатства Сен-Хритиан, подписавшегося «брат Иосиф», подтверждающего верность предсказания астролога из Анжу, составившего гороскоп Раймона Шестого и предрекшего ужасную долю и благородную миссию ныне проклятого графа Тулузы. А также сообщающего, что уже после смерти автора в 1839 году церковь госпитальеров, в которой было захоронено обезглавленное тело Раймона Тулузского, была разрушена;

свидетельство магистра ордена иоаннитов о полном оправдании графа Тулузского папой Иннокентием Четвертым и признании его добрым католиком;

свидетельство опального епископа Церкви Любви города Каркассона Пьера де Шатору, сообщающего о том, что Раймон Тулузский был канонизирован церковью катаров, которая признавала его своим святым мучеником.

Свидетельство рыцаря ордена Иоаннитов Барона Графства де Фуа Анри Лордата О Раймоне шестом, графе Тулузском

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Во имя Непорочной Девы Марии и матери нашей Святой церкви. Аминь.

Мое настоящее имя Анри Лордат, хотя все вокруг знают меня под именем Анри Горгулья – так называют чудовище, окаменевающее днем и оживающее ночью. Горгульи часто претворяются безобидными статуями на крышах соборов и храмов, так что ни кому не приходит в голову, усомниться в их природе. Были и других прозвища, но с этим, меня похоже похоронят.

Я происхожу из одного из самых знатных домов Лангедока – баронов Лордат, ведущих свой род от богини луны Белиссены. Следовательно, я состою в родстве с графами де Фуа, а через них с благородным правителем Тулузы, ведущим свой род от легендарного готского князя Гурсио.

Мне доподлинно известно о том, что во всем графстве Фуа, не отыщется замка не принадлежащего сыновьям Белиссены. Я родственник баронов де Вердюн, Арнав и Рабат – самых сильных и влиятельных домов в графстве Фуа. Я седьмой законнорожденный сын Карла и Катрин Лордат.

Тем не менее я никогда в жизни не носил имени своих благородных родителей и не претендовал на их земли.

В детстве моими игрушками были наконечники стрел и кинжалы. Я был посажен на коня, раньше чем встал на ноги и начал ходить. А в шесть лет убивал мелкую дичь, охотясь в лесах и помогая тем принявшей меня на воспитание семье. В семь лет я впервые убил человека, этот день совпал с первым причастьем в общине катар, очистившим меня от греха. Как оказалось ненадолго.

Всю свою жизнь я был воином, более тридцати лет состоял при графе Тулузы Раймоне Шестом – том самом, что был отлучен от церкви шесть раз. И останки которого разворовали подлые крысы, а череп забрал аббат ордена госпитальеров, в сущности, та же крыса, только поздоровее и пожаднее. В сокровищнице госпитальеров по сей день хранится череп моего хозяина и друга. Не верите – проверьте. Нынешний приор показывает его гостям, словно какую-то редкую диковину. Череп графа Тулузы, который так и не нашел успокоения.

О нем молюсь я.

Сейчас, когда моего хозяина уже десять лет как нет на свете, и находятся трусы и клеветники, желающие поносить в своих вздорных памфлетах имя Раймона Шестого, мой долг – долг преданного вассала, дворянина, личного телохранителя и друга, рассказать наконец правду о своем сеньоре. Пока смерть не запечатала мне уста, пока тверда память и в моих жилах течет кровь славных сыновей Белиссены, а на знамени моего рода сияет полумесяц, возвышается неприступная крепость и плещется рыба.

Но прежде чем начать рассказывать о своем господине, мне придется поведать свою скорбную повесть. Рассказать о своей семье и злоключениях свалившихся на головы моих родителей. О своем рождении, и почему так приключилось, что я потерял дом, утратил фамильную честь и благословение семьи.

Дом у дороги

Мой отец, как я уже говорил, происходил из одного из самых знатных семейств Лангедока Лордат. Он был четвертым сыном прославленного Вильгельма Лордат, получившим от своих родителей лишь малую толику семейных богатств, а именно тощий кошелек, верный меч, да несколько десятков слуг. Желая умножить состояние и прославить во веки веков свое имя, он ввязался в повстанческую войну за французский трон, примкнув к одной из воюющих сторон. Силы были приблизительно равны, но как это часто случается, в последний момент пришла подмога к врагам в лице отрядов Генриха Второго Английского[3]. Перевес сил оказался решающим, сопротивление было подавлено, и компания, сея, потерпела крах, после чего мой отец был вынужден затаиться вместе со всей семьей, в крошечном замке в черных горах Тулузского графства, где он и прожил три ужасных года. За это время мои родители похоронили двух старших дочерей, не выдержавших голода и лишений, и зачали меня.

В день, когда я появился на свет, с восточной стороны от нашего замка поднялся черный дым. Горела деревня, отец хотел броситься на помощь людям, как это и подобает доброму сеньору и благородному рыцарю, но примчавшийся гонец сообщил, что к замку приближаются отряды его заклятого врага Генриха Второго, по устоявшейся привычке ураганившего в этих краях. Численность воинов, стоящих под знаменем с веткой цветущего дрока, превосходило число слуг моего отца в несколько десятков раз.

Отец приказал всем собираться, в этот момент его тяжелый взгляд упал на бедное, забрызганное кровью ложе жены, рядом с которым лежал новорожденный младенец, и уста произнесли приговор.

– Этот ребенок должен умереть, – отрезал отец и, грубо схватив младенца перчаткой для соколиной охоты, с которой он не расставался, повернулся к дверям.

– Ты не сделаешь этого! Ведь это твой сын! – закричала мать, из последних сил поднявшись на ложе.

– Сделаю. Оставаться здесь невозможно, с пятью десятками слуг я не могу защитить стены. А значит, мы должны отступить. Предстоит долгий и тяжелый переход. Ребенок все равно не выдержит. А мы – мы должны побеспокоиться о других детях, или ты хочешь, чтобы все они погибли? Оденьте госпожу, помогите ей лечь на телегу. – Не глядя, приказал он слугам и вышел во двор. Вслед за ним выскочил его преданный друг и верный вассал Мишель де Савер.

Граф небрежно сунул ему ребенка, приказав, бросить сына в ближайший колодец и догонять его.

Вокруг творилось что-то неописуемое – грязные крестьяне из соседних деревень ищущие спасения за стенами крошечного замка, лошади, повозки, домашняя скотина, грязная разъехавшаяся дорога, слезы и страх.

Надо ли говорить, что де Савер не посмел уничтожить младшего сына своего сеньора. Вместо этого он решил предоставить все судьбе. Он быстро сбежал с холма, на котором стоял замок, и, оказавшись на охотничьей тропе, исчез за деревьями, только его и видели.

Мишель де Савер отнес ребенка в одну из ближайших деревень, и оставил на попечение уже содержащей несколько ребятишек бабе, бросив в ее фартук монеты. А сам принялся догонять своего сюзерена, но так и не нашел его. В местечке, где граф должен был устроить привал, валялись обожженные трупы людей и животных. Еще дымились останки бедных хижин. Судя по всему, граф заранее заметил зарево и приказал свернуть с дороги, дабы не попадать из огня да в полымя.

Обыскав окрестные горы и два раза наталкиваясь на засаду, де Савер отказался наконец, от бесполезных поисков, решив спасать свою жизнь.

О графском ребенке он вспомнил через шесть лет, явившись за мной в дом к приемной матери. По его словам, я не умел говорить, но зато был высокого для своего возраста роста, и достаточно крепко сложен. Я хорошо лазил по деревьям, разоряя птичьи гнезда, ловил мышей и мог сразиться даже со здоровой крысой или вороной. Я сам смастерил для себя некое подобие пращи и умел поразить цель. Мало этого, однажды, бродя в окрестном лесу в поисках поживы я нашел нож, с которым затем не расставался, выхватывая его из-за пояса всякий раз, когда кто-то пытался отобрать мою добычу или сказать слово против.

Благодаря этим моим талантам приемная мать и ее пять воспитанников выжили во время страшного голода.

Моя приемная мать Мария дочь сапожника из Периге, вдова деревенского лекаря – я не помню ее лица, вообще ничего не помню об этой женщине. Хотя до сего дня сохранил в памяти образ первого голубя, которому я с голодухи, оторвал башку. Она считала меня маленьким дьяволенком, и не извела ядом как свою старшую воспитанницу, забеременевшую от звонаря, только потому, что я был ей полезен.

Слава войне и голоду, царившим в тех местах, я остался жив.

Мессен де Савер сообщил мне, что я должен идти с ним, а когда я заупрямился, схватил меня за шиворот и разоружив, поволок к своему коню. Но по дороге я с таким остервенением вцепился зубами в его перчатку, что вырвал добрый кусок кожи, после чего, проклиная все на свете, господин де Савер сел рядом со мной на камень и принялся уговаривать меня ехать добровольно, обещая подарить меч, и научить им пользоваться. Так я стал воспитанником де Савера, а заодно и его учеником.

К тому времени бывший вассал моего отца открыл нечто вроде школы, в которой готовил мальчишек к нелегкой воинской службе. Правда, воинов вокруг и без того было не мало, но ту подготовку, которую давал де Савер, богатые сеньоры и купцы, занимающиеся перепродажей молодых воинов, ценили на вес золота.

В школе сеньора де Савера наряду с владением мечом, ножом, луком, новым оружием арбалетом и всеми видами копий нас обучали различать, использовать и изготовлять яды. Мы развивали способность видеть в темноте и красться подобно диким кошкам. С легкостью ученики школы штурмовали самые непреступные стены и осуществляли поджоги. Так что, нас можно было использовать как в роли наемных убийц, так и в качестве военачальников, разведчиков и телохранителей.

Однако, я уже сказал, что ученики де Савера ценились на вес золота, а это значит, что далеко не каждый даже очень богатый человек мог позволить себе иметь такого слугу. Поэтому многие нанимали нас на разовые работы, после которых мы неизменно возвращались к своему учителю.

Когда же работы не было, мы искали тех, кого можно было взять в заложники, и, захватив, держали в специально оборудованном для этой цели доме в горах, пока родственники или сеньоры не желали заплатить за них выкуп. Поиском «жирных» занимались все ученики школы от мала до велика, ведь наводка давала верный процент с выкупа, так что можно было даже не участвовать в вылазке, а быть при барышах. Хорошее было время.

Таинственные путники

Однажды, когда я вернулся с очередного задания, данного мне учителем, а значит, принес ему звонкую монету, мессен де Савер велел мне отдыхать, положенные по договору семь дней без появления в ближайших замках и городах. Это была обычная мера, позволяющая убедиться в том, что за выполнившим работу учеником не было хвоста, а так же, что тот не объявлен в розыск.

В течение недели я был предоставлен самому себя, никто, даже сам де Савер не могли заставить меня выполнять даже самую незначительную работенку. Так что с самого утра я брал с собой верный лук и отправлялся на охоту или скакал на коне по лесам и горам, наслаждаясь свободой и покоем.

В тот день, о котором мне хотелось бы рассказать, я выслеживал лань. Деяние, мягко говоря, не приветствующееся в графских лесах де Фуа, во всяком случае, обнаружь меня за таким занятием замковые лучники, и на моей шкуре добавилось бы отметин.

Притаившись за кустом ракиты, я выслеживал крупную самку, с натянутой тетивой и готовой поразить цель стрелой, когда ее спугнули. Я повернул голову, на всякий случай не ослабляя тетивы.

Вскоре на тропинке появились всадники. Четверо невзрачно одетых мужчин, дама в мантилье и мальчишка лет шести в шерстяном плаще с увесистой серебряной цепью на груди. Кто они – эти люди? Враги или друзья? Они могли быть заказчиками учителя или случайно сбившимися с дороги гостями властелина этих мест благородного инфанта Фуа Раймона Роже. А значит, их следовало пропустить. С другой стороны – все шестеро могли быть шпионами, присланными с целью погубить учителя и школу.

Мальчишку я не исключал, так как сам сделался учеником де Савера в этом возрасте, а в десять лет в Тулузе ко мне уже приклеилось прозвище Черный Лис, и за мою голову было положено вознаграждение достойное тройного убийцы и поджигателя.

Когда путники приблизились к моему убежищу на столько, что я сумел различить, о чем они говорили, я понял, что дама и ее сын были пленниками подозрительной четверки.

Я освирепел! Ученикам школы мессена де Савер равно как и орудующим по соседству конкурентам, под страхом немедленной смерти, запрещалось нападать на людей близ его владений. Все мы свято чтили это правило, так как никто не хотел, чтобы по этим следам до нас добрались лучники. Но эти четверо – были еще и чужаками, которые по неосмотрительности или злой воле могли навести на школу гнев властей.

Не меняя положения тела, я выпустил одну за другой три стрелы, сразив трех разбойников, четвертый встретился с моим ножом, который я метнул ему в горло. После чего я вышел из своего убежища, желая успокоить даму.

Из сбивчивого рассказа госпожи, я понял, что они гости Раймона Роже, которые были перехвачены разбойниками, во время прогулки около ворот замка. Посочувствовав даме, я взял подусты ее лошадь, и, рассказывая глупые истории о рыцарях и дамах, которых знал предостаточно, вывел их на дорогу.

Когда до замка де Фуа оставалось рукой подать, я раскланялся с благородной сеньорой, ссылаясь на массу неотложных дел и скорбя о том, что не смогу проводить их хотя бы до ворот и получить заслуженную награду из рук достославного хозяина этих мест.

Дело в том, что Раймон Роже, хоть и являлся хорошим трубадуром, больше известным под именем Раймон Друт и галантным рыцарем прекрасных дам, но имел отличную зрительную память и весьма крутой нрав, и казнил бы меня без суда и следствия, окажись я в его власти. Поэтому я быстро нырнул в лес, и только меня и видели.

Кто бы мог предположить, что судьбе будет угодно, чтобы я встретился с ними уже через десять дней?

Лис в капкане

По истечении срока вынужденного безделья в лесах Фуа, я отправился к своей голубке прачке из Тулузы Люси, с которой встречался время от времени. Войдя в дом через черный ход, я как обычно огляделся по сторонам, проверил все запоры и засовы, и уж потом обнял и поцеловал свою милашку, сев с ней за стол, где меня ждал кувшин молодого вина.

Люси налила полную кружку, пристроившись рядом со мной и подперев пухленькую щечку кулачком, как она это любила делать. Но едва я отпил первый глоток, неизвестный яд свалил меня с ног, так что я даже не успел сунуть руку в кашель с противоядием.

Я очнулся на следующий день в подвале тулузского замка от того, что мне на голову начали лить холодную воду. Я был безоружен, шею и руки давили деревянные колодки, ноги были спутаны цепью. Все тело нещадно болело, левый глаз заплыл, губы распухли, во рту ощущался вкус крови. Должно быть, схватившие меня копейщики, прежде всего, отходили меня сапогами, а уж потом отправили в тюрьму.

Мне помогли напиться и потащили наверх в небольшую залу с камином и разложенными и развешенными повсюду орудиями пыток. В большом удобном кресле ближе к огню сидел сам тулузский граф. Я и прежде видел Раймона Пятого, и не смог бы спутать его ни с кем.

Стражники поставили меня на колени. Все это время я безуспешно пытался освободить руки. Если бы допрос затянулся, это можно было бы устроить. Рядом с Раймоном трудился писарь. Заметив на полу следы крови, я понял, что не первый здесь сегодня.

– Итак, неужели сам Черный Лис пожаловал в мой курятник? – Раймон с довольным видом рассматривал меня, взгляд его при этом был вполне дружелюбным. Это наводило на мысль, что хозяин Тулузы давно уже принял решение на мой счет. – Признавайся шельмец, дом цирюльника у площади ты поджог? Девку у жида ты упер? Я уже не говорю о разбоях на большой дороге. Сколько же времени мои доблестные рыцари за тобой поганцем бегать должны? Ну – отвечай, не то прикажу раздеть донага и нашпигую твою задницу раскаленными углями. Черти в аду застонут.

– Его вина давно уже доказана, ваша милость, – поднял голову писарь, – пока этот ухарь в подвале отлеживался, сюда приходили и жид и цирюльник и лучники, что его в прошлый раз упустили. Они уж его опознали что надо, едва стражники подоспели, а то пришлось бы вместо суда закапывать где-нибудь у большой дороги.

– Ну, если вина доказана – приказываю повесить мерзавца. – Граф махнул в мою сторону платком. – Все понял, сучье отродье? Вопросов нет? А нет, так нет, хуже кислого уксуса ты мне надоел.

«Повесить», – записал в свою книжку писарь.

– Ладно, с этим покончено, давай следующего.

– Прошу прощения, господин де Савер, за которым вы изволили посылать, сейчас в приемном зале и ожидает вас. Так может, примите его перед следующим разбойником или… – Писарь смотрел сквозь меня своими прозрачными рыбьими глазами, так, словно жизнь моя уже закончилась, и сам я не что иное, как бесплотный дух.

– Стефан!

К графу подлетел дежуривший у дверей паж.

– Стефан, мальчик мой, скажи господину де Саверу, чтобы спустился сюда. Он мне срочно нужен. Так что поторапливайся, милый, одна нога здесь, другая там…

Паж поклонился и выскочил вон.

«Мишель де Савер здесь! В замке! У графа! – Это могло дать шанс, но могло и отобрать последнюю надежду». Я напряг мышцы, и превозмогая боль, постарался вытянуть кисть правой руки, выворачивая сустав большого пальца и чуть не теряя при этом сознания от боли.

Учитель не заставил себя долго ждать. Вскоре я различил его шаги. Он вошел в зальчик, демонстративно оттолкнув замешкавшегося пажа, и закрыл за собой дверь.

– Простите меня, мессен, – де Савер отвесил Тулузскому глубокий поклон, – но при моей работе крайне нежелательно, чтобы меня кто-то здесь видел, и слышал наши разговоры.

– Да, да, мой друг. Я все понимаю. – Раймон подал учителю свою худую, унизанную перстнями руку, которую де Савер церемонно поцеловал. – Наша тайна не выйдет из этих стен. Петра из Нанта ты хорошо знаешь, – он небрежно кивнул в сторону писаря, – что же касается этого молодчика, то он будет повешен в самое ближайшее время. Впрочем, если ты опасаешься, что он выдаст нас во время казни, я распоряжусь, чтобы сначала ему отрезали язык. – Граф чарующе улыбнулся.

Учитель кинул небрежный взгляд в мою сторону, я затаил дыхания, ожидая, что он метнет мне в горло нож.

– Хорошо, ваша милость, если вы желаете говорить здесь, я также не имею возражений. Итак, из вашей шифровки я понял, что вы желаете получить от меня парня годного на роль телохранителя для вас и вашего старшего сына.

– Да, это так. Мне нужен человек, который будет оставаться в моем распоряжении долгие годы. В моем, эн Мишель, а не в вашем. И я бы хотел сам платить этому парню, с тем, чтобы вы не забирали от него денег за учебу, или за что вы там обычно забираете.

– Я беру пятьдесят процентов, – развел руками де Савер. В течение каких-нибудь десяти лет, в то время как, если вы выплатите мне эту сумму вперед, а парень нарвется на нож или позволит себя укокошить, каким-нибудь иным способом, вы же сами начнете требовать с меня неустойку. А так – все чинно и благородно – он служит, я получаю деньги. Он погиб – я ничего не получаю. Зачем мне вводить вас в такие расходы? Это было бы неблагородно с моей стороны и несправедливо по отношению к моему главному заказчику и господину.

– Я заплачу тебе то, что должен будет заплатить он. Только дай мне лучшего своего ученика. Слышишь де Савер – самого лучшего. Речь идет о моем будущем и о будущем моего рода!..

– У меня есть такой человек. – Скромно поклонился де Савер, бросив на меня быстрый, словно кинжал, взгляд.

В этот момент я вывернул второй палец, и высвободив руку, начал распутывать веревки стягивающие колодки.

– Когда же ты сможешь предоставить его мне?

– Прямо сейчас. – Де Савер вновь поклонился Раймону. – Разрешите представить, лучший ученик моей школы Анри Горгулья, больше известный под прозвищем Черный Лис.

В этот момент колодки со звоном упали на пол, а я, на сколько это позволяла цепь на ногах, склонился перед своим новым сюзереном в церемониальном поклоне.

– Но это же поджигатель и убийца! Это разбойник с большой дороги и растлитель малолетних! Вся Тулуза от него плачет! Он семь лет в розыске, и только сейчас…

– Да. Вам известно, что моих учеников нередко нанимают и для таких дел, – не моргнув глазом, продолжил де Савер. – Этот парень прекрасно владеет любым видом оружия, он молод, силен, пронырлив и крайне умен. Кроме того, он происходит из одного из самых известных домов Лангедока, в чем я готов дать свое поручительство. Признаться, я бы не посмел рекомендовать вам простолюдина. Юноша – сын старого барона Карла Лордат, живущего ныне святой жизнью среди катар, у которого я много лет служил, младший брат нынешнего барона Пьера Лордат.

– Но… – Граф был в явном замешательстве. – Но я же повелел повесить этого негодяя.

– Так повесьте, – усмехнулся де Савер. – Что у нас мало негодяев? Повесьте кого-нибудь, назвав его Лисом. Можно даже сначала, как вы предлагали, вырезать ему язык, чтобы не болтал лишнего, а потом повесить. Лис умрет, а у вас появится новый телохранитель, скажем, присланный из Англии. Как вам такая версия?

– Что ж… – Граф оглядел меня с головы до ног. – Лучший ученик стало быть? Да… что разбойничек, будишь служить мне и моему сыну? Присягнешь или с лавки сиганешь? Что выбираешь – крест целовать или мертвым лежать?

– Присягаю служить вашей милости верой и правдой до самой моей смерти. – После этих слов я сорвал с ног цепи и упал на колени, перед своим новым господином, целуя его одежды.

Надо отдать должное Раймону Тулузскому – зная мою репутацию и догадываясь о физической силе и подготовке, он не шелохнулся, когда я повалился перед ним ниц и даже дружелюбно протянул мне руку для поцелуя.

– Служи, мой друг. Служи. Не то всю вашу школу под корень вырежу, мне без толковых людей плоховато будет, но и вам, коль предадите, не жить. – С этими словами он поднялся и, сняв с себя плащ, покрыл им мои плечи. Вместе мы вышли из пыточного зала. Я старался не хромать, разминая на ходу затекшие ноги. При виде моего побитого лица служанки прятали глаза.

Раймон шел передо мной не оборачиваясь. Если бы было нужно, я мог бы убить его сотню раз. Но я не собирался этого делать. Сбылась заветная мечта. Я на службе, оправдан и обелен. Черный Лис умер, Анри Горгулья будет жить. Прощай ночные вылазки, одноразовые заработки. Прощай густые леса и беспрестанная опасность. Теперь я смогу жить как все люди, завести свой домишко, подкопить деньжат, жениться, наплодить кучу детишек и разобраться, наконец, со своей настоящей семьей вышвырнувшей меня из своей жизни. Аллилуйя!

Мы остановились около изукрашенной деревянными цветами двери, у которой Раймон постучался, и когда служанка открыла дверь, вошел сам, велев нам следовать за ним. Посреди небольшой залы за вышиванием сидела дама. Рядом с ней на полу играл в деревянных рыцарей мальчишка.

Дама приветливо улыбнулась нам, сказав пару слов Раймону, и избегая смотреть на мою побитую физиономию, в то время как ребенок вдруг вскочил со своего места, и, издав боевой клич, бросился ко мне.

– Папа, папа! Это же тот самый рыцарь, который спас нас с матушкой от грабителей! Мама – подтверди!