В заповедных и дремучих
О.Покровский
Персонаж третьего плана из неизданной книги, ни разрешения, ни запрета на публикацию которой до сих пор не получил, написанной на реалиях мира Т.Пратчетта, герой русской народной сказки Емеля, сменивший имя на заморское Эмилио, превосходно справившись с поставленной старым волхвом задачей, становится теперь главным героем собственной истории. Традиционно несерьезной в стиле фэнтези, берущей начало в ордовских лесах, местности, которой сам Пратчетт никогда не касался. Но не ищите знакомых персонажей, героев и государств Плоского Мира в лесной затерянной Ордовии…
О.Покровский
В заповедных и дремучих
К северу находятся огромные леса, в которых живут два рода людей, именно: Моксель, не имеющие никакого закона, чистые язычники. Города у них нет, а живут они в маленьких хижинах в лесах.
Гильом де Рубрук «Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука», 1253г.
Мокшаны живут в привольных к лесному пчеловодству местах; есть также между ними действительно и такие пчеляки, кои имеют у себя по сту и по двести ульев…
Бывает чаще, что львиная доля произведений пишется о местах, в коих проживают наиболее богатые, влиятельные и амбициозные люди. Именно поэтому мало кто на диске плоского мира, кроме, разве что ближайших их соседей, и может рассказать вам об Ордвах. А народ, как сможете сделать для себя вывод, коли осилите повествование, древний, добрый и трудолюбивый…
Где бы ни плыла в безбрежной дали гигантская черепаха, слоны всегда прикрыты от палящего нещадно солнца диском. Следовательно, Мир, изначально плоский, находится в самом, что ни на есть центре мира. Точно так же и древняя Ордовия, лежащая в окружении болот и лесов ежедневно в свой час встречает рассвет. А поскольку именно в полдень светило вскарабкивается на самую верхотуру ордовских небес, мудрые древние жрецы поняли, что их племенам выпало счастье проживать в центре обитаемого мира. И рассудили предки, что богам, само собой, было, за какие заслуги поселить народ в столь престижном месте. Но размышлять и придумывать, чем же они богам угодили, ордва не стали. Они рожали детей, добывали свой хлеб и старались не оказаться уничтоженными и согнанными со своих исконных земель. Ни один из них даже и не ведал о слонах на панцире огромной черепахи. Шли века, летели десятилетия, мчались годы, приходили и уходили правители, рождались и исчезали империи…
Иной спросит в негодовании, отчего же в сказаниях о древнем Плоском Мире ни словом не обмолвился Мастер об этих племенах… Да и без того, уважаемые, сэр Пратчетт рассказал нам о такой уйме стран и народов, что хватит с лихвой на несколько томов историй с географиями. А Ордва – народец невеликий числом, в лесных дебрях преимущественно селящийся и потому малозаметный, да большинству вовсе неведомый, посему и малоинтересный.
Яркая букаха неутомимо карабкалась вверх по пальцу. Эмилио то и дело опускал палец вниз, и она меняла направление, но стоило устремить его к небу, та старалась подняться на самый верх. Когда это ей удалось, пятнистая спинка разделилась напополам, выпустив крылышки и насекомое исчезло, растаяв в жаркой синеве. Парень откинулся на спину и прикрыл лицо рукой. Долго ли еще ждать? В густом разнотравье жужжало, стрекотало, посвистывало, сверху шелестело и пощёлкивало, лес жил своей жизнью и до него, простого путника, забот мирозданию не было. Все истаяло, пропало, навстречу Емеле, то есть Эмилио неслись, переваливаясь с боку на бок и неслышно переговариваясь, незнакомые люди, берёзки, что давали лёгкую тень стали тоньше и выше ростом… дотянулись и тронули тонкой веткой лоб…
–Ну, вставай пришёл, хорош, паря, ночевать, – засыпающий вскочил, таращась на окружающих. Двое парней, одного, пожалуй, с ним возраста, оглядели Эмилио, повернулись и зашагали вглубь леса, не пригласив двинуться вослед. Помешкав, он поспешил за ними. Что там дальше будет, непонятно, но ждать боле не придется и это уже хорошо. Трое шли беззаботно через лес и, казалось, молодости под силу преодолеть любые препоны и расстояния…
«С давнего времени упражняются ордва в землепашестве, но живут не в городах, а в деревушках и весьма охотно строят жилища свои в лесах. Дворы, землепашество, небольшое скотоводство, домашняя рухлядь, пища и всё вообще расположение их от других окрестных народов не отличается. По большей части бывают и у их дворов такие же, как у тех, огородцы, в коих садят про себя обыкновенную поваренную зелень. Но к звериному промыслу не столько они прикрепляются, как иные. Ордовки упражняются равномерно в таких же делах, как прочие тамошние женщины, и притом подобные им в прилежании и искусстве. Народ сей несёт равную с соседями своими гражданскую тягость, да и в самом поведении им сообразен. Мокшаны живут в привольных к лесному пчеловодству местах; есть также между ними действительно и такие пчеляки, кои имеют у себя по сту и по двести ульев», – утверждают старинные путешественники.
Правы ли все из них и все ли бывали именно в ордовских землях- их совести дело, а соседи их записей тех по большей части не читывали и с ними общались, как между собой, с небольшими оговорками и особенностями.
В такую-то лесную деревеньку о чуть больше дюжине свежесрубленных домишков и доставили усталого Эмилио провожатые. Пуреш и Баюш задержались лишь на мгновение у дома старшины и повели чужака дальше, на постой определив в единственную старенькую пустую избушку. На вопрос же о том, когда можно будет идти дальше, парни пожали плечами, и заверили, что скоро, до зимы- наверняка, но жизнь его все эти дни будет не хуже, чем последнее время. Герой наш не то, что рад был такое услыхать, но малость всё же успокоился. Ранней зимой, стащивши с несущейся печи арканом, его забрали в полон на непонятном языке говорившие люди и держали несколько месяцев на воде и сухих лепешках, привязанным кожаными постромками к десятку таких же молодых бедолаг. С каждой стороны длинной жерди через одного пленники были еще и стреножены жёсткой веревкой. Тут уж не так и сложно жить не хуже, чем в полоне… К тому же, тем временем и хозяйка подоспела, захлопотала старушка, забегала. Понял Эмилио, что голодным его, по крайней мере, не оставят и волнения- тревоги отлетели прочь. Жить стало приятно. Ждать решения судьбы даже интересно. Он улыбнулся, и заснул.
Снова и снова щерился пленникам в лицо холёный всадник, а они чуть не плача стояли, наклонив головы к длинной свежесваленной лесине. Каждый был привязан к ней жёсткой верёвкой, натирающей шею и принимающейся душить при любом движении. Вторая колодка, к коей у каждого второго с обоих сторон привязана была одна ноги, мешала идти и била по щиколоткам. Как бы пригодилось, как бы кстати пришлось щучье веленье, кабы Емелино хотенье не было забыто в пылу погони и пленения начисто. Только страх, досада и жалость к себе, непутёвому, щемила сердце. И снова, в бессчётный уже раз, переживая былое как наяву, шагал он во сне с новыми своими товарищами по неволе в неведомые земли чтобы сделаться чьим-то бессловесным рабом…
Голос хозяйки избушки вырвал его из горестных снов и бросил на лавку тёмного домика ордовской лесной деревушки. От приснившегося ли, а скорее от краткого освежающего сна, либо благодаря запахам, коими наполнилась теперь избушка, неимоверно хотелось есть. Эмилио потянулся, встал, расправил косточки.
–Как, милок, зовут? – старушка-хозяйка повернулась и оказалась много моложе, нежели думал он о ней прежде.
–Еме… Эмилио.
– Ага, Емеля и будешь. Неча мне тут турусы разводить, да язык коверкать. «Старушка» сняла крышку с небольшого чугунка и слюни у парня потекли обильнее. Наскоро умывшись, уселся он на указанное место и руки его перестали подчиняться голове, вероломно переметнувшись на службу к брюху. И еда капитулировала, не теряя нимало достоинства, перекочевав со стола в более приличествующее ей место, сделав дыхание тяжёлым, а мысли легкими.
–Пуховиков нетути, а тюфячок мяконький найдешь в чуланчике. Хозяйка унесла опустевшую посуду, вернулась, собрала со стола. – Сегодня-завтра можешь отдыхать. Ничем тебя неволить не станут, а там… Хочешь- веники резать, хочешь- на сено. Емилио поклонился «старушке» и вывалился за дверь.
Разлившись по небосводу, солнечный свет не мог не достичь самых лесных низов. Падало, стекало, капало и просачивалось солнечно сквозь кроны дерев и листву, полыхало красным на ягодах, изумрудами на каждой травинке, прочими самоцветами на цветках, метёлках, кисточках да серёжках. Пересвистывались, как и раньше, птахи, жужжали, стрекотали и попискивали другие мелкие невидимки. Деревья перешёптывались и кивали согласно непричёсанными головами. Детские голоса долетали из леса обрывками фраз, звонким смехом… Идти Эмилио было некуда. Непроходимый лес одинаково скрывал его от и от тех, кто его разыскивал, и тех… кто тоже его искал. Только цели у тех и других, пожалуй, разные.
Весь мир, полагаю, знает историю о том, как поймал в свое время деревенский увалень щуку и отпустил ее в реку, поддавшись на уговоры. И многие помнят, что щука та отблагодарила Эмилио, на Родине, правда, тогда звали его на свой привычный лад Емелей, возможностью щучьим велением и его, Емелиным хотением выполнять неисполнимые в принципе желания… Неисполнимые, если не захотеть сильно-пресильно. Именно с желанием и настроем на чудо у парня и были проблемы.
Если дело, скажем, касалось выпроваживанием младшего, каковым он был в семье, из дому за дровами, тут у любого получится захотеть, не расставаться с теплой печкой в трескучий мороз… И печь послушно везла его в заснеженный лес. Дальше же, особенно в случае, когда необходимо было желание придумать, веление-хотение не шло, и простое дело, не говоря уж о чудесах, оставалось несделанным. Надо ли говорить, сколько пришлось вынести человеку и каких трудов стоило жить и трудиться наравне с братьями и односельчанами. Но склонности к крестьянствованию у себя Емеля не замечал, в один прекрасный день собрал тощую сиротскую суму и подался с благословения старших в город.
Большая жизнь принимала всех и затягивала в водоворот кажущихся важными дел навсегда. Белкой в колесе иной так и прокрутится на одной улице в погоне за лучшей жизнью, а догонит ее только на тихом погосте, где уж никто тебе не помешает вволю выспаться. Мало, кто, очнувшись и бросив город возвращался к веками освящённому крестьянскому житию. И Емеля, пришедши, сменивший имя на звучно иноземное «Эмилио», не оставлял даже самой мысли о возвращении. При своей смекалке и способности находить малотрудные занятия, сыром в масле надеялся кататься в наискорейшем будущем. Но совсем по-другому считал город. Требовался ему народец неутомимый, вынужденно трудолюбивый, да за гроши от зари до зари вкалывать готовый.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
