И Шань все же что-то недоговаривал. Ну ничего, позднее узнаем.
– Он князь, как Дадешкалиани? – спросил Фуль Хун Га.
– Он дворянин высокого звания, – ответил Муравьев и подумал: «Вот и вози после этого с собой князей; с другими офицерами дела не хотят иметь…»
– Да. Но… знаете… ваш офицер говорит не на нашем языке, – сказал вдруг И Шань. – Это мои чиновники утверждают.
– Они его не поняли? – багровея, нервно и требовательно спросил Муравьев.
И Шань смолчал.
– Мы поняли его, – сказал генерал Дзираминга.
– Как же вы его поняли, если он говорит не на вашем языке?
– Старались и поняли, как нам было приказано.
– Его сиятельство князь И Шань понимал Сибирцева. А вам помогали толмачи?
– Толмачи, как люди небольшого звания, не принимают участия в государственных разговорах.
И Шань молчал.
«Дел еще много, – подумал Муравьев, – закончим возиться с маньчжурами, и благодарственные молебны придется слушать во всех ротах и эскадронах». Генеральская баржа иллюминирована. Сегодня предстоят салюты. И Шань всегда просит не стрелять громко, зря, поберечь снаряды на случай встречи с врагами и не пугать местных жителей.
– Си Ли Фу говорит по-кантонски, не так, как у нас считается правильным, как говорят в Пекине, – объяснил Фуль Хун Га.
У Николая Николаевича отлегло от души. Ах, не так, как в столице! Это понятно! Экий бюрократизм!
– Пишет ли мой офицер по-китайски?
– Да, он письменно объясняется.
Муравьев и князь И Шань уединились для отдыха в спальном салоне. С ними переводчик Шишмарев.
– Но вы, генерал-губернатор и управляющий пяти величайших провинций империи, давно ли знаете Си Ли Фу? – спросил И Шань.
– Конечно.
– Он человек вашего народа?
– Да.
– Вы уверены?
– Вполне. Он верно служит государю.
– Моим чиновникам кажется, что он нерусский.
– Он не немец.
– Да, конечно.
– За кого его приняли?
– Ах, черт возьми! Вот я забыл название этого народа. Только что мы с вами о них говорили. Из тех морских пиратов, которые взяли Кантон.
– Они решили, что он англичанин?
– Да.
– Почему так показалось?
– Со мной есть чиновники, служившие в Кантоне. Они заметили, что он говорит по-кантонски. Но неправильно, не точно как в Кантоне, а по-гонконгски. Значит, он учил язык на юге, от кантонских китайцев, убежавших в Гонконг. Но и по-гонконгски он говорит не чисто, а с английским акцентом. Это вселяет опасения. Я должен вас предупредить…
«Что они к нему привязались!» – подумал Муравьев.
– Есть ли в вашем великом государстве особые чиновники, проверяющие сведения, которые сообщают о себе подчиненные? – спросил князь И Шань.
«Но что их так Сибирцев всполошил?»
– Есть. А у вас?
– У нас много.
– А не сходят ли они с ума от постоянной подозрительности, не заходит ли у вас ум за разум, и не мерещатся ли вам всюду тайные враги?
И Шань сжал губы, на вид отупел, стал как истукан.
– Наши чиновники никогда не сходят с ума, находясь на службе.
– А я слыхал, что даже самих себя многие подозревают.
И Шань вежливо и хитро заулыбался:
– А вашим чиновникам было бы известно, если мама этого офицера когда-нибудь в юности… встречалась со знатным иностранцем?
– В нашем великом государстве нравственность высока и ничего подобного не случается.
Муравьев сказал, что офицер был с адмиралом Путятиным в Японии, сидел у англичан в плену в Гонконге. Потом с другими пленными отправлен был к королеве Виктории.
– Будьте с ним осторожны, генерал и посол. Я не хочу, чтобы англичане узнали про наш договор раньше, чем наши государи.
«Эка что!»
– Может быть, настоящего Сибирцева, когда он воевал, взяли в плен и там подменили? В ваших странах все люди походят друг на друга. Их трудно различить по лицам. Вслушайтесь, генерал, он говорит по-русски не чисто, с западным акцентом. Мне показалось, что он по-гонконгски знает лучше, чем по-русски.
«Черт знает что им лезет в голову после того, как англичане задали им кровавую баню, – подумал Муравьев. – И Шань, который выказал себя умным дипломатом, буквально одурел, когда речь зашла про бдительность и благонадежность. Пуганая ворона куста боится. И меня чуть не сбил с толку. Ведь они по-русски знают мало, а берутся судить о нашем языке, словно служат в Петербурге в Академии наук».
