Завтра не наступит никогда

Глава 1

Я с трудом разлепила свои опухшие веки и тут же была вынуждена их сощурить. Рассеянный свет опостылевшей серой комнаты резал с такой силой, что казалось, будто в глаза насыпали песка. Спустив босые ноги на холодный бетонный пол, я с силой давила на виски пальцами. Было больно. Зря я вчера плакала.

Я редко позволяла себе такую роскошь, но вчера на меня накатила злость, ненависть и невероятная горечь от того, что жизнь не удалась. Хотя впрочем, когда ты сидишь в промозглой камере и «наслаждаешься» видом неба в клеточку, жрешь нечто, что здесь принято называть едой, так или иначе начинаешь задумываться, что вся твоя жизнь и гроша ломаного не стоит.

Раньше такие мысли не покидали ни на минуту, но человек может привыкнуть ко всему и со временем боль отпускает.

Мой внутренний голос постоянно шептал мне (я шептала себе):

Никогда не буду счастлива…

Никогда не получу то, что хочу!

Никогда не буду любима.

Никогда не выйду отсюда!

Никогда!

Никогда…

Нельзя иметь все. Ни один человек на земле не может иметь все. Каждому всегда чего-то не хватает. Вот мне, например, не хватает многого, но у меня есть «Никогда», его-то у меня никто не отнимет.

Сегодня я выхожу на свободу, таким образом одно «никогда» уже исчезло. Возможно, со временем не станет и других «никогда», но полностью оно НИКОГДА не исчезнет.

C недавних пор Никогда стало моим другом. Когда мне скучно, я мысленно обращаюсь к нему:

– Никогда, а как скоро наступит «завтра»?

– Никогда, – равнодушно отвечает оно.

– Ты врешь! «Завтра» не может не наступить. Оно будет!

– Нет. «Завтра» никогда не наступит.

Оно смеется, а я грустно усмехаюсь и понимаю, что оно право. «Завтра» нет, оно никогда не наступит. Его ждут, а оно исчезает и превращается в «сегодня». «Сегодня» есть всегда – это настоящее, оно постоянно с тобой. «Завтра» не будет, а «вчера» уже было. «Сегодня» же есть каждый день и каждый день – «сегодня». Наверное, именно поэтому все дни так похожи, а зачастую и вовсе одинаковые, по крайней мере, у меня. Каждый день я вижу одно и то же, слышу одно и то же, делаю одно и то же. Так будет всегда, даже когда я выйду отсюда.

– Что, принцесса, уже почуяла запах свободы?

Мои размышления прервал низкий голос Зинки, моей сокамерницы и если можно так выразиться подруги.

Зинка имеет в нашей женской общине серьезный авторитет, и как только я прибыла сюда, она тут же попыталась меня сломить, проще говоря, показать кто тут главный. Но я сразу сказала себе: «Не буду терпеть!» И не терпела. Зинка в первый же день моего пребывания в колонии получила по морде. Через несколько секунд после моего удара, я поняла, какую ошибку совершила. Меня избили так, что я даже не в силах была пальцем пошевелить. Из камеры меня забрали в «лазарет». Когда пришло время возвращаться, я по понятным причинам стала ожидать продолжения. Но его, к моему величайшему удивлению, не последовало. Более того, на зоне меня никто больше не трогал. А немногим позже у нас с Зинкой состоялся разговор с глазу на глаз.

– Слышь, красотка, а ты молодец! – сказала она мне тогда.

– Что?

Я была крайне удивлена не столько тем, что она вообще заговорила со мной, а тем, что заговорила вполне миролюбивым тоном.

– В смысле, не каждый решится мне по роже заехать, – забавлялась она.

– Извините.

– Да ладно, забыли. Тебя тоже как следует помяли. Но ты ж понимаешь – авторитет. А это, девочка, дорогого стоит. Но ты не боись, тебя теперь здесь и пальцем никто не тронет, – заверила Зинка.

– Почему?

– Приглянулась ты мне. С характером? – подмигнула она.

– Есть немного.

– Ни хрена себе немного, так мне въехала! Не всякий мужик так сможет.

В ее тоне чувствовалось уважение, что отнюдь не вызывало во мне гордости, скорее смущение.

– Извини, – еще раз пропищала я.

– Я ж сказала, забудь, – отмахнулась Зинка. – Тебя как звать то?

– Диана.

– Вот это имечко! Как принцессу!

Зинка развеселилась, хлопнув в ладоши. С тех пор здесь меня иначе как принцессой Дианой никто не звал.

– Да и выглядишь ты как куколка, – снова похвалила Зинка, – не чета мне.

– Ну что ты, – зачем-то соврала я. – Ты очень даже симпатичная.

На самом деле Зинка была жутко некрасивой. Короткие волосы, непонятно какого цвета, широкое лицо, тонкие губы, большой нос и маленькие глаза, да еще и какой-то кривой шрам не щеке. Правильно она сказала не чета мне. Если честно, именем обязана своей внешности. Мама часто рассказывала мне, что когда я родилась, то была похожа на маленького ангела, поэтому они с папой и выбрали такое необычное и нежное имя. Если говорить без лишней скромности, то с меня и сейчас можно картины писать. Мне двадцать пять, а выгляжу я лет на двадцать. Голубоглазая блондинка с красивым лицом и фигурой, хотя конечно несколько лет в колонии взяли свое. Я похудела, а волосы потеряли прежний блеск, кожа на некогда мягких руках стала жесткой и шершавой.

Зинка рассмеялась тогда. Можно сказать, хохотала так, что стены тряслись. Так уж рассмешил ее мой комплимент по поводу ее внешности.

– Это я-то симпатичная? Ну рассмешила! – она покачала лохматой головой и представилась: – Я – Зинка.

– Очень приятно.

– Знаешь, – предупредила она, – ты из себя интеллигентную то не корчи. Здесь твои манеры на фиг никому не нужны. Усекла?

– Усекла, – кивнула я.

– Ну и лады.

В последующие годы все действительно было относительно нормально. Зинка учила меня тюремным законам и жизни. И чувствовалась в ней какая-то мудрость, стойкость и правота. Она всегда любила повторять: «Чему быть, того не миновать». Именно так она отвечала мне, когда я спрашивала, почему она здесь. А Зинка, как я понимаю, сидела в тюрьме безвылазно. На свободу выходила как на отпуск, свое отгуляет и снова на зону.

Однажды я спросила ее:

– Зин, а тебе не надоело по тюрьмам скитаться? Неужели тебе не хочется быть свободным гражданином своей страны?

– Вот моя страна, – вполне серьезно отвечала она, обводя камеру рукой. – Мой дом и моя мама.

– Но почему? Неужели тебе не хочется иметь семью, детей?

Тогда Зинка рассказала мне историю своего детства. Поведала о матери алкоголичке, о вечно голодных буднях и первом сроке за воровство.

– Мне спокойнее здесь, – утверждала она. – Зона – моя семья.

Я не верила ей, потому что знала, так не бывает. Не может человек жить вот так и любить это. Зинка врала, возможно, не только мне, а что самое главное врала самой себе, просто так ей было легче проживать эту никчемную жизнь. Она часто и много говорила, рассказывала о чем-то, но всегда молчала о своих чувствах. Никогда не открывала ни перед кем свою душу, но и в чужую не лезла.

– Эй, Принцесса Диана, заснула что ли?

Зинкин голос вывел меня из ступора моих воспоминаний.

– Уж какое там, – отмахнулась я и шмыгнула носом. – Всю ночь не спала.

– Да, знаю. Слышала, как ты плакала. Что, никак не можешь поверить, что через несколько часов станешь вольной как ветер?

– Никогда не буду вольной, – чуть слышно сказала я больше для самой себя. – Душа моя всегда будет заперта в клетке.

Зинка молчала, она ждала, что я сама расскажу, и я решила на прощание немного приоткрыть для нее свою душу.

– Зин, ты же знаешь, по какой статье меня здесь прописали?

Зинка кивнула, хотя вопрос был риторическим, но я зачем-то решила озвучить это еще раз:

– Меня поймали, когда я перевозила сырье для изготовления наркотиков. Не буду врать, что все это дерьмо мне подсунули. Я прекрасно знала что везу, куда и зачем. Но я делала это вовсе не для того чтобы разжиться деньгами, даже наоборот я делала это за «просто так», по просьбе одного человека, очень дорогого мне. Не буду называть его имя, да это и ни к чему. Это просто любимый мой человек, которого я встретила однажды на свою беду. Что меня привлекло в нем? Я не знаю. Да, он красив, не спорю, но не на это я купилась. Я до сих пор задаю себе вопрос: «За что? За что я его люблю?» Но не нахожу ответа. Более того, я знаю, что его и любить то не за что. Он черствый, бездушный человек… – я запнулась.

Не правда! У него есть душа! Была… Я видела ее, я чувствовала…

– Душу нельзя увидеть, – заметило Никогда. – То, что ты якобы чувствовала, было фальшивкой.

Я зажмурилась, глубоко вдохнула и повторила:

– Бездушный человек, – убеждала я саму себя, – не умеющий любить и прощать. Он не знает что такое сострадание и чувство вины. Все что он делает, он делает только для себя. Для своего благополучия он не гнушается никакими средствами. Он ломает людей, заставляя делать то, что нужно и выгодно только ему. Я много раз хотела убежать, но возвращалась. Не могла без него. Мне было все равно кем быть при нем: любовницей, подчиненной или рабыней. Мне все было в радость, но в то же время это тяготило меня. Я делала все, о чем бы он ни попросил. А он просил, ему незачем было приказывать, я и так как верная собачонка выполняла команду служить, – я горько усмехнулась и продолжила: – Я делала все, чтобы ему угодить, а он никогда не дорожил мной. Когда меня поймали, он не сделал ни малейшей попытки отмазать меня или хотя бы как-то помочь. Он просто про меня забыл, выкинул как вещь, у которой кончился срок годности. А это осознавать всего больнее. Я понимаю, что одержима им, но ничего не могу с собой поделать.

Я тихо заплакала.

– А теперь, когда я выйду отсюда, я все равно не смогу начать новую жизнь. Я побоюсь начать что-либо. Боюсь того, что когда-нибудь он снова придет и попросит о чем-то, а я, все бросив, побегу выполнять его поручение. Знаешь, мне даже кажется, что я хочу этого. Хочу, чтобы сегодня он был первым кого я увижу на свободе. Хочу снова быть с ним. Хотя нет, не так. Никто не может быть с ним, он всегда один. А я хочу быть просто рядом.

– Да, подруга, – протянула Зинка, выслушав мое, теперь уже казавшееся смешным, откровение. – Ну ты и попала!

– Это точно, – согласилась я.

– Неужели никогда не хотелось убить его? – задала она глупый вопрос, по крайней мере, мне он показался таковым.

– Убить его, значит убить себя, – честно ответила я, на что Зинка просто опустила глаза и замолчала.

Не знаю, сколько мы вот так сидели в тишине, наверное, немного. Поднимать заключенных никто не спешил, значит, было еще время…

Время для чего?

Да ни для чего. Просто мне нравилось сидеть вот так и думать ни о чем, казалось, что время и вовсе остановилось, но это было не так.

– Климова, на выход! – пробасила мужеподобная привратница.

Мария Александровна, которую все за глаза называли «наша стража», была на редкость строгой и вредной бабой. Заключенных за людей она вообще не считала. Мы были для нее чем-то вроде грязи, к которой не только прикасаться, но и смотреть противно. Но в то же время жизнь она здесь никому не портила, и все свои обязанности выполняла строго как положено.

– Вот и все, – сказала я дрожащим голосом и обняла Зинку. – Прощай, подруга.

– Удачи тебе. Может, свидимся еще, – предположила она, – на воле.

– Даст Бог и свидимся, – прошептала я и резко отпрянула.

Было по-своему больно и тоскливо. Глупо, конечно, грустить, но за эти годы я привыкла быть здесь. Эта вонючая помойка стала моим домом, а Зинка моей семьей.

– Не смей нюни распускать, – неслось мне вдогонку.

Не буду! Не буду!

Глава 2

Когда я вышла за пределы тюрьмы, то увидела черный блестящий «Чероки», стоявший неподалеку. На душе стало неспокойно, а на лбу выступили капельки пота. Я глубоко вздохнула и двинулась с места.

– Эй! – донесся до меня мужской голос.

Я на минуту остановилась, но потом, так и не поворачиваясь, пошла дальше, ускорив свой шаг. Я знала, кричат мне, но все что мне хотелось сейчас – это стать невидимкой и поскорее исчезнуть отсюда.

– Диана! – снова услышала я. – Да постой же ты!

Ко мне кто-то бежал, не знаю почему, но ноги сами понесли меня прочь. Я бежала, не разбирая дороги и не оборачиваясь. Старые кроссовки терли ноги, но я не чувствовала боли. Я чувствовала лишь страх, я знала кто пришел за мной. Знала, что если сейчас не уйду, то снова стану пленницей.

Я слышала, как мой преследователь приближался, слышала его топот и частое дыхание. Он был совсем близко. Тут я обо что-то споткнулась и упала лицом в опавшую листву. Незнакомец повернул меня на спину и лег сверху.

– Ну ты и бегать! – выдохнул он. – Если б не грохнулась, ни за что бы не догнал!

Что ж, хотя бы честно.

Я посмотрела на парня. Он не был мне знаком, это точно, на лица у меня память хорошая. Молодой мужчина лет тридцати, с симпатичным лицом и очень красивыми глазами. Жаль только что блондин, это, конечно, еще никого не портило, просто я блондинов как-то не очень. Хотя какая мне разница…

– Ты че улепетывала то так? – спросил он, но я проигнорировала его вопрос.

– Может, слезешь? Тяжелый как шкаф!

– А ты что когда-нибудь под шкафом лежала? – не растерялся блондин и улыбнулся.

– Остроумный очень? – ощетинилась я и столкнула с себя этого придурка. – Тебе чего надо?

Я поднялась и отряхнула свое дурацкое, видавшее виды платье.

– Что, испачкала свое бальное платьице? – не удержался он от замечания, состроив ехидную рожу.

– Ты не ответил, – заметила я.

– Ты, между прочим, тоже, – не уступал блондин.

Я пожала плечами.

– Не хочешь отвечать, не отвечай. Мне плевать. Пока, – равнодушно бросила я и пошла прочь, хотя знала, что он не даст мне уйти. Так и вышло.

– Диана, – окликнул он, – Подожди. Мне велено тебе маляву передать, – уже вполне серьезно сказал он и протянул свернутый вчетверо листок бумаги.

– От кого?

– Там написано.

Я развернула лист и увидела знакомый почерк: «Садись в машину. Мой человек отвезет тебя ко мне», внизу стояла подпись «Игнат». Я исподлобья взглянула на блондина и тихо сказала:

– Поехали.

– Вот и все, птичка! – смеялось Никогда. – Щелк! Захлопнулся замочек твоей клетки!

***

Мы ехали уже минут тридцать. За окном машины мелькали деревья уже начавшие сбрасывать листву. Люблю осень. Мне нравится ее красота и разнообразие красок. Нравится теплый дождь и хмурое небо. Мне нравится ее одиночество, такое же, как мое.

Парень, которого как выяснилось, звали Олег, молча крутил баранку и посматривал на меня в зеркало. Если ему и хотелось расспросить меня о чем-то, то видя мою кислую физиономию, он этого не делал. На самом деле я просто сделала грозный вид, чтобы он не лез с разговором. Единственный с кем мне хотелось говорить, кто меня всегда понимал и ранил в ту же очередь, был Никогда.

– Скажи, Никогда, когда я буду счастливой?

– Никогда, – ответило оно злорадно.

– Но почему?

– Потому что Бог не любит тебя.

– Неправда, – запротестовала я. – Бог любит всех!

– Всех, – согласилось Никогда. – Но только не тебя.

– А когда Бог и меня полюбит?

– Никогда, – вновь засмеялось оно. – Тебя люблю только я!

Озадаченный Олег косился в мою сторону.

– Чего это ты там бормочешь?

– Я разговариваю, – невозмутимо ответила я.

– С кем интересно?

По его лицу было видно, что эта ситуация его очень забавляет.

– Ну уж точно не с тобой! – зло прошипела я.

– Да это и ежу ясно, – хохотнул Олег. – Ладно, потом как-нибудь расскажешь. Почти приехали уже.

Я увидела впереди какой-то поселок.

– Поселок для богатеньких, – уточнил Никогда и был прав. В ряды расположились не маленькие дачные домики, а огромные коттеджи.

– Так-так-так, – запел Никогда, – значит, дела у Игнатки идут неплохо. Я бы даже сказал очень неплохо, если он прикупил себе тут дачку. Выбить себе дом на подобном участке стоит денег, и не малых.

Олег остановил машину напротив большого дома из темно красного кирпича, внешне напоминающего уменьшенный аналог замка. Коттедж был окружен высоким забором. Да и вообще казался каким-то неприступным. Пока я стреляла глазами по сторонам, ворота открылись и мы въехали во двор.

– Выходи и иди в дом, а я пока машину отгоню.

Я ничего не ответила и вышла из машины, не закрыв дверцу и не взяв свой мешок с вещами. Медленными и нетвердыми шагами я шла к массивной двери. Я не стала ни стучать, ни звонить, я просто нажала на ручку. Дверь оказалась не заперта.

– Что ж, вход здесь свободный, – хохотнул дружок и задумчиво добавил: – Будет ли таким же свободным выход отсюда?

Внутри я прошла по немногочисленным ступеням и оказалась в довольно большом помещении. Это была гостиная. Несмотря на такой грозный вид дома снаружи, он был очень уютным внутри. В камине трещали дрова, на стенах висели картины, пол застилал пушистый бежевый ковер, на который я ступила своей грязной обувью.

Но не это я заметила сначала. Первым что, а точнее кого я увидела, был Игнат. Он небрежно сидел в широком кресле, немного наклонив голову набок. Его темные, слегка прищуренные глаза изучающее скользили по мне. Они обволакивали, гипнотизировали. В какой-то момент мне захотелось, чтобы на мне было не старое тряпье, а дорогое платье и туфли, стильный макияж и прическа. Но я тут же постаралась отбросить эту нелепую мысль, это глупое желание. Ему все равно во что я одета.

– Ну, здравствуй, – прохрипела я, глядя на его холеное смуглое лицо.

– Привет, – ответил он равнодушно.

Никогда не преминуло заметить:

– М-да, в наши объятия он не спешит.

Я усмехнулась и уточнила:

– Не рад меня видеть?

– Ну почему же.

Игнат поднялся и подошел ко мне. Чтобы заглянуть ему в лицо пришлось задрать голову. Игнат был высоким, под метр девяносто, с широкими плечами и поджарым телосложением. Его иссиня черные волосы были идеально уложены и зачесаны назад, лишь одна прядка падала на лоб. Так и хотелось протянуть руку и поправить ее. Игнат будто прочел это желание в моих глазах и усмехнулся. Мой взгляд сразу упал на его губы, они были полные и симметричные, верхняя чуть тоньше нижней. За этими мягкими губами, как я уже знала, скрывался самый настоящий звериный оскал. Его щеки покрывала двухдневная щетина. Хотелось провести по ней пальцами и ощутить какая она колючая, а еще лучше прижаться к ней щекой. Но я не сделала и этого. Мой взгляд прошел вдоль его прямого носа от заостренных крыльев ноздрей до межбровья. Брови у него были прямые и такие же черные, как и волосы. Сейчас между ними залегла складочка, которая почти всегда находилась на его лице, и из-за которой он выглядел хмурым. Разглаживалась она лишь тогда, когда он усмехался. Вот два выражения, которыми он удостаивал меня. Наконец я упала в черный омут его глаз, они были как бездонный колодец, опасные и таинственные. Глаза самого дьявола.

Между нами расстояние в двадцать сантиметров, я могла бы сделать полшага и обнять его. Унизится снова, дать понять, что простила…

– Дать понять какая ты идиотка, – просвистело Никогда, чем отрезвило меня. Я сделала шаг назад и отошла к дивану. Мне срочно требовалось присесть. Под коленями появилась противная дрожь.

Игнат не повел и бровью и продолжил:

– Отряд заметил потерю бойца, а дела тем временем размножаются со скоростью света. Поэтому ты очень даже вовремя вернулась в наши ряды. У меня есть дело к тебе.

– Только дело? Ай-яй-яй, мы так долго не виделись, а ты даже не соскучился по мне? Ну, хоть чуточку?

– Мне не хватало тебя, – ответил он просто.

– Да неужели?

Я тоже старалась выглядеть равнодушно, но чувствовала, как злость начинает медленно подниматься во мне.

– Сомневаюсь, что в мое отсутствие некому было выполнять твои поручения, – язвительно прошипела я.

– Ты права. У меня всегда было много людей. Не спорю, они хорошо делают свое дело, но ты делаешь это как-то по-особенному.

– Да? – протянула я, – по-особенному говоришь?

Игнатий кивнул.

– Конечно. И потом стоит отдать тебе должное, ты всегда все делала хорошо.

– Хотя один раз я все-таки прокололась, – напомнила я.

– Да. В последний раз ты меня очень подвела.

– И дорого за это поплатилась.

Игнат развернулся и пошел к бару.

– Да ладно, что вспоминать, – бросил он через плечо. – Что было, то было. Забудем. Тебе налить что-нибудь?

Я ничего не ответила, но Игнат истолковал мое молчание как положительный ответ.

– Как обычно? – уточнил он.

– Неужели ты до сих пор помнишь мои вкусы?

– На память пока не жалуюсь.

Вскоре он протянул мне бокал мартини с оливкой и сел рядом. Я не торопясь сделала несколько глотков и снова взглянула на него.

– У меня, Игнатий, с памятью тоже все в порядке, – я повертела бокал в руке, поочередно смотря то на него, то на Игната и продолжила: – а ты говоришь, забудем. Что было, то прошло. Только вот мне этого никогда не забыть. Не выкинуть из своей жизни и памяти. Не так-то легко вычеркнуть три года тюремной жизни.

– Понимаю, – кивнул он.

Но я знала, что ничего ему не понятно, ведь он и не пытался понять.

– Но теперь ты снова свободна. Надо продолжать жить, чем-то заниматься. Поэтому вернемся к моему поручению…

– С чего ты взял, что я буду его выполнять? – перебила я.

– С того, что я попрошу тебя об этом.

– Как у тебя все просто! Ты попросишь – я сделаю. Ведь так? Вот только с какой стати мне нужно помогать тебе? Ты же мне не помог! А я, смею тебе напомнить, выполняла твое поручение, твою просьбу. Ты даже пальцем не пошевелил, – я разошлась и уже не могла остановиться, – малейшей попытки не предпринял, чтобы спасти меня. А ты не думал, как мне было тяжело? Что я чувствовала, сидя в этой помойке, в этой крысиной дыре, в полной противоположности того к чему я привыкла? Три года я отмотала за то, что ты мне поручил! Ты подписал меня на эту грязную работу, а когда я упала, не подал руки. Ты перешагнул через меня, как через вещь, тряпку, ненужный мусор! А теперь ты, значит, решил, что во мне все-таки есть толика полезности? Что меня можно использовать еще раз? Помогать тебе, знаешь ли, себе дороже. С чего ты взял, что я снова подпишусь на это?

– Ты предана мне, – сказал он, ничуть не впечатленный моей тирадой. – Ты любишь меня. Любила и будешь любить.

Это был удар ниже пояса. Опустив голову, я тихо прошептала:

– Да, люблю. И это моя беда.

Он рассмеялся:

– Не драматизируй! Неужели любовь можно назвать бедой?

– Можно, – тихо ответила я, глядя ему в глаза. – По крайней мере, в моем случае. Любовь без взаимности приносит одни страдания. Я тебя люблю, а ты…

– А я позволяю тебе любить меня, – продолжил он.

– Лучше бы ты прогнал меня, вышвырнул вон, мне было бы гораздо легче.

Он скривился.

– Ты же знаешь, я этого не сделаю.

– Да, знаю, и ничего не могу с этим поделать.

– Не грусти! Смотри в будущее с оптимизмом. Я слышал, любовь творит чудеса. Возможно, когда-нибудь я тебя отпущу, а может, и вообще влюблюсь без памяти.

Каждое его слово был как удар.

– А разве ты способен любить?

Когда-то я думала, что способен. Когда-то я думала, что Ига любит меня.

– Ты – жалкая, – сказало Никогда по слогам.

– Наверное, – ответил Игнат, смеясь. – Я ведь такой же человек, как и ты.

Не такой же! Не такой же…

В глазах защипало. Я призвала всю свою волю, только бы не разреветься перед ним. Я и так выглядела жальче некуда. Еще и Никогда травит.

– Мне нужно принять душ, – резко сменила я тему разговора, – и только потом мы поговорим.

– Ты изменилась, – заметил он. – Стала ставить условия? Посмелела?

– Подросла.

– Даже так?

– Да.

– Что ж, – согласился он, – все люди меняются. Возможно, и я стал другим.

– Разве такое может быть?

Он снова усмехнулся.

– На свете нет ничего невозможного, любовь моя.

– Так где я могу привести себя в порядок?

– Второй этаж, на лево, последняя дверь. Через полчаса жду тебя к ужину.

Ничего не сказав, я стала подниматься по лестнице.

– Ты не сказала «нет», – произнес он мне в спину.

– Я не сказала «да», – ответила я, слегка повернув голову.

– Но ведь скажешь, верно?

– У меня есть еще немного времени, чтобы подумать.

И даже спиной я чувствовала его усмешку.

Глава 3

Я вошла в комнату, на которую указал мне Игнат. Я не стала подробно рассматривать ее и сразу прошла в ванную. Пустив воду, я быстро скинула с себя одежду, которая висела на мне тяжким грузом. Насыпав в огромную ванну много пенящего средства, с удовольствием погрузилась в горячую воду.

Как же я об этом мечтала сидя в тюрьме! Впрочем, я много о чем мечтала. Ну по крайней мере мои материальные мечты в скором времени осуществятся. Ведь я буду работать на Игната, а это значит, что у меня будет все, кроме него самого.