– Умойся, – устало сказала она. – И не реви. Принеси ведёрко из прихожей.
Все уехали в лагерь без меня. Теперь меня не радовали любимые песни, не хотелось что-либо делать; спасали только книги, которые читала подряд. Закрывала последнюю страницу – брала следующую, лишь бы время шло быстрее, и скорее проходила моя обида.
В конце той, тяжкой для меня недели, ребята из нашей пятиэтажки за домом, на полянке между деревьев, собрались испечь картошку. Я по-прежнему грустила, всё вокруг казалось хмурым и безрадостным. Больше всего мне хотелось сесть в угол и сидеть там, отвернувшись к стене, но, видя, как они готовят костёр, вышла к друзьям, захватив перфокарты, словно обрывки моей несбывшейся мечты.
– Вот здорово! – обрадовался Вова моим вешкам для трассы, откладывая в сторону газету «Пионерская правда». – Хорошо, что принесла растопку, мне газеты нужны… Кстати, стихи мои в «Пионерке» напечатают, представляешь?
– Ты… молодец, это здорово! – нашла в себе силы улыбнуться.
Вдруг вместе со мною улыбнулось небо. На курносом лице мальчика появился рисунок из света и тени, словно сплетённый солнцем и клёном.
Присмотрелась к Вове. Как он ловко движется, управляясь с костром, и как играет рисунок на его лице: свет перетекает в тень и наоборот. Чёрная полоса… Белая… Финтифлюшки…
Потом присела на ящик и стала смотреть в огонь. Языки пламени вспыхивали, как разметка на трассе. А Вова ходил рядом и говорил, говорил, пытаясь меня растормошить: «Ты спросишь, почему уверен, что стихи появятся в газете? Прикинь, у меня редакция запросила фотографию!»
Последнее слово вдруг обожгло меня… и в памяти мгновенно прокрутилось несколько мгновений из недавнего злосчастного ремонта.
…Мама готовила завтрак; я в комнате освобождала сервант. Коробка от конфет внезапно выскользнула из рук, рассыпались бумаги. Села на корточки, не глядя, сгребла какие-то письма и положила на место. Рядом валялся диплом педучилища и фотография. Подняла её и встала у окна.
На снимке… да, это моя мама, но ещё худенькая, как тростинка, со стайкой ребятишек, на лесной поляне, окруживших её, доверчиво глядящих, улыбающихся… На обороте чернильным карандашом: «Экскурсия по природоведению, 1953 год».
Вообще-то в нашей семье фотографии размещены в альбомах, а самые важные – висят на стене. Почему же эта спрятана? Во время завтрака спросила о фотографии. Мама, помолчав, ответила:
– В молодости учила детей в далёкой деревне. Но проверяющий из района написал плохой отзыв о моей работе, и уволилась. Может, теперь бы разумнее поступила. А тогда вспылила: как это так – инспектор за один и тот же урок устно хвалил, а написал всё иначе? Это лицемерие. Будто крылья отрубили… А какие у меня были славные ребятишки!.. Короче, Яна, иди на инженера. Это надёжнее.
Я молча смотрела на маму. А если бы не нашла эту фотографию? Мама бы заговорила со мной об этом? Подумав, достала из портфеля калькулятор и протянула маме со словами:
– Забери, пожалуйста! Только не указывай мне дорогу, ладно? У меня – свой путь.
Мама лишь отмахнулась и убрала калькулятор в ящик стола.
…Я смотрела на костёр, в который Вова только что подложил несколько сухих веток. Мысль появилась у меня словно из ниоткуда. Важная мысль, такая важная, что я чуть не вскрикнула сквозь слезы: «Мамочка! Пойми: не хочу работать с железками! Это важно и нужно, но я – не хочу! Люблю лыжи, люблю бегать в лесу и хочу учить младших тому, что умею сама!» Но ведь мама хотела меня уберечь от предательства, она вовсе не от меня отмахнулась, не от моей мечты. Отмахнулась, потому что я её не понимала. А она – меня.
Вовин голос вернул меня в лето.
– А вот и картошка готова! Берёшь, Яна?
Я встала с ящика, сказала: «Да, Вова» – и разжала кулак, протягивая ему руку. Вова, обжигаясь, осторожно положил мне в ладонь картофелину, горячую, чёрную от золы, ароматную. Перекидывая её с ладони на ладонь, чтобы не обжечься, ощутила боль в горле и сразу вспомнила про ту сосну, и смолу из пореза на коре, и сосёнки вокруг. Мне так захотелось показать её Вове, ничего не объясняя и не говоря. Просто прийти с ним туда и показать.
Знала, что ничего никогда не расскажу Вове. И что ещё очень долго одна, без чьей-либо помощи буду решать важную задачу: если раненые сосны становятся лекарями и лечат людей, то кем становятся люди, чьи души ранены в самом детстве теми, кто желал им только добра?
Кипятильник
В воскресенье Яна проснулась с желанием навестить маму. Три дня назад у мамы резко поднялось глазное давление, и её увезли в больницу.
Так, семиклассница Яна впервые осталась в квартире одна. Вчера тоску развеяла лыжной прогулкой по местам, где раньше катались вместе.
Сейчас дочь не только хотела увидеть маму. Также, до обеда должна отнести ей чистую одежду, творог, яйца, смородину и морковь. Она откинула одеяло и с трудом села в кровати. «Что со мной?» Впервые в жизни болела поясница.
Девочка пошла скованно, осторожно, представляясь себе сломанным роботом. Горько усмехнулась: «Молодец, каталась вчера в короткой курточке, вот мышцы и застудила!»
Пока Яна варила овсянку на электрической плите, мыла стеклянную бутылку от кефира и ела кашу, запивая молоком из красно-синей пирамидки, часы пробили десять.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
