Следопыт Бероев

© Данилюк С.А., 2022

© ООО «Издательство «Вече», 2022

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2022

Сайт издательства www.veche.ru

Студёные воды Арктики

Памяти кинооператора и путешественника А.П. Галаджева

В конце июня 1966 года кинооператор Олег Бероев вернулся в Москву из очередной командировки.

Незаметно подкатило двадцать семь лет. Друзья, с которыми в шестидесятом вместе поступал на операторский факультет ВГИКа, давно получили дипломы. А Олег, или – для друзей – Алик Бероев, всё переносил и переносил последние экзамены. Всё откладывал и откладывал получение диплома.

Давным-давно перевёлся он на заочное отделение, и вот уж пять лет работает оператором на «Центрнаучфильме».

В последние годы Бероеву и вовсе несказанно повезло. Жизнь свела с легендой – Владимиром Адольфовичем Шнейдеровым – ведущим телевизионного «Клуба кинопутешествий». Вот уж кто ценил Бероева. Ценил за ту же страсть, которой был одержим сам, – к путешествиям.

Страсть эта, вспыхнувшая в Альке в мальчишеском возрасте, казалась неугасимой.

Природу он обожал всякую. Алтайские горы, Селигерские озёра, Камчатские сопки, сплав по Енисею. За тягу к хребтам Тянь-Шаня даже получил шутливое прозвище – Бероев-Тянь-Шанский. Всё наполняло восторгом. Он бросался с места на место. Так гурман при виде обильного стола хватает одно блюдо за другим, боясь не напробоваться.

Олегу объясняли, что рано или поздно страсть к путешествиям, как и всякая страсть, должна иссякнуть. Ведь всё когда-то остывает. Даже солнце – источник всего живого – понемногу охлаждается. Таков закон природы. Такова же закономерность любой человеческой жизни.

Но вот уж десять лет кочует он по союзным долам и весям. И всё не может надышаться впечатлениями.

И по-прежнему, едва вернувшись из очередной поездки, он втыкает новую булавку в карту Советского Союза. Истыканную, будто вены наркомана.

Бероев жил взахлёб. Всё, чем увлекался, захватывало всерьёз и надолго. И в каждом новом деле стремился к совершенству. В стрельбе, боксе – выполнил мастерские нормативы; в верховой езде – запросто мог подменить на съемках каскадёра. Наверняка добился бы высоких результатов в спорте, если б над всем этим не довлела великая тяга к бродяжничеству.

Он легко находил новых друзей. Чаще всего приумножал их число в экстремальных экспедициях – там, где человек проявляется в полной мере.

Именно друзья закрепили за Бероевым репутацию вечного неуёмного бродяги.

Его любили женщины – за лёгкий нрав, азарт, весёлость. С этим парнем всегда было нескучно.

Олег, женолюб по натуре, отвечал взаимностью. Но к двадцати семи всё ещё оставался холост. Всякая жена жаждет стать главным в твоей жизни. А главным оставалась охота к перемене мест. И не было ещё случая, чтоб ради увлечения он отказался от нового путешествия. Потому место жены оставалось вакантным.

Вот и в июне 1966 года, по возвращении из Углича, он заметался по спёкшейся от зноя Москве. ВГИК опустел, и свалить что-то из залежалых экзаменов до осени было нереально. Разбежались друзья: кто на отдых, кто – с киногруппами.

К тому же зашли в тупик очередные отношения. Разорвать их напрочь, рывком, у деликатного Алика не получалось. Каждый день приходилось выслушивать новый ворох претензий, в которых, как в старых обрывках газет, давно не было свежей информации, зато с избытком – невыгоревших страстей.

Бероев пребывал в редком для себя пасмурном настроении. Рвался из опустевшей Москвы. Понимал, что документальные экспедиции давно разъехались по стране и неоткуда посреди лета взяться новому, чудесному предложению. И всё-таки гипнотизировал телефон.

И – загипнотизировал-таки.

В конце июня позвонил географ Игорь Тимашев, с которым сдружился после совместного путешествия в пятьдесят девятом году по Кодару.

– Алька, ты? Смотри-ка, в Москве! А я больше на всякий случай позвонил, – протянул хитрющий Игорь. – Дай, думаю, наберу от балды. Вдруг родной голос услышу.

– Не тяни! – поторопил Бероев. Игорь хмыкнул.

– Ну, если уж вовсе делать нечего! Вообще-то тебя Шнейдеров разыскивал. Пытался дозвониться. Но не застал дома. Вот мне перепоручил.

У Олега перехватило в горле. Он что-то поторапливающе рыкнул.

– Ладно уж, – смилостивился Игорь. – Только с тебя пузырь.

Как думаешь, существует слово на букву «Ы»?

– Ыстаннах-Хочо. Посёлок в Арктике!

– Скажи пожалуйста! – Игорь поразился. – А я б, хоть убей, не сообразил. Тогда Адольфыч прав, и – тебе карты в руки.

И уже другим, бодрым голосом предложил примкнуть к гидрогеологической экспедиции, направляющейся из порта Тикси в дельту Лены. Задача – через Оленёкский залив моря Лаптевых добраться до Ыстаннах-Хочо (Игорь намеренно с усилием выговорил диковинное название), где состоится закладка самой северной школы в Советском Союзе, и снять материал для «Клуба кинопутешествий».

– В каком ракурсе необходимо подать, тебя, само собой, учить не надо, – бросил Игорь. И всё-таки принялся инструктировать: – Образование проникло в самые недосягаемые уголки необъятной Родины. Якутята в нетерпении рвутся за парту.

– Это эвенкский посёлок.

– Значит, эвенкята рвутся, – не смутился Тимашев. – Выпускники всех педвузов страны дерутся за право распределиться в Якутию – дабы лично понести в массы… – Игорь сбился. – Так что – руки в ноги. Из Москвы вылетаешь до Хатанги. Оттуда – на Тикси… Да, – припомнил Игорь, – летите вместе с геологом.

– Кто такой?

– Откуда я знаю? Адольфыч диктовал что-то, да я по телефону не расслышал. А переспрашивать постеснялся. Геолог и есть геолог. Найдешь в аэропорту по рюкзаку и – что у них ещё? – борода да кайло? Ему на зимовье в дельту Лены. В Тикси вам обеспечат вертолёт. Адольфыч обо всём договорился. Сначала забросите геолога – до Зимовья, после тебя – до посёлка. Ну и – как обычно, по возвращении – все пляшут и поют. Шнейдеров писает кипятком от восхищения. Телезрители с открытым ртом прилипают к экрану. Очередной триумф кинооператора Бероева! Пам-пам-параба!..

– Будет резвиться! – оборвал песнь победы Бероев. – Руководитель экспедиции в курсе моего задания?

– Руководитель! – Тимашев поскучнел. – Вообще-то руководителем экспедиции – Потвин!

Выждал. Убедился, что фамилия эта Бероеву ничего не говорит.

– С говнецом мужичок, – неохотно признал Игорь. – Но выбирать не приходилось. Единственная экспедиция в те края. Тебя в неё геодезистом оформили. Ещё Шпаро, правда, пока в Тикси. Но тот со своими на мыс Челюскин летит. В общем, на месте разберёшься. Если Потвин заблажит что-нибудь, именем Шнейдерова козырнёшь, и – любой на изготовку! Проблем не будет!

У Бероева шевельнулся червячок. Уж больно благостен сделался вдруг Игорь.

– Так что, берёшься? А то мне ещё Адольфычу рапортовать.

Берется ли? Олег предвкушающе прикрыл глаза – судьба предвосхитила его желания. До Арктики он ещё не добирался. Бероев постоял у карты, с садистским наслаждением огладил пальцем точку под будущую булавку и бросился собирать вещи. Те, что совсем недавно разобрал.

Когда вечером позвонила подруга с предложением встретиться и наладить, наконец, непростые отношения, Бероев печально сообщил: увы! Вылетает на Север с внезапным редакционным заданием от «Клуба кинопутешествий». И рад бы, как говорится, увильнуть, но сам Владимир Адольфович Шнейдеров! А легенде отказать ну никак! В общем, сплошное «увы».

Должно быть, сквозь показную грусть проглянуло такое нетерпение, что на другом конце тихо выругались. Короткие гудки возвестили об окончании ещё одного несбывшегося романчика. Что ж! Тоже удача!

Сгоняв на студию за кинокамерой, штативом, аккумулятором и цветной плёнкой, упаковав всё это вместе с карабином, вечный бродяга Олег Бероев 10 июля зарегистрировался на рейс до Хатанги.

Зал ожидания на Хатангу оказался полупустым. Среди ожидающих посадки всё больше семейные пары, возвращающиеся на Север из отпусков, да несколько командированных – судя по чемоданчикам-маломеркам. А вот никаких геологов Олег не обнаружил. Зато перед посадкой нежданно для себя повздорил со статной холёной девицей, укутанной по носик в импортный пуховик. Она стояла в очереди в буфет как раз впереди Олега, под обстрелом мужских глаз. Тех самых, семейных. Укрываясь от спутниц, мужья исподтишка бросали на попутчицу робкие взоры. До ответных взглядов надменная красавица не снисходила, но по вздёрнутой головке было очевидно, что флюиды по адресу доходят и она привычно и охотно купается в мужском восхищении.

Бероев услышал позвякивание о кафель, посмотрел под ноги. Из-под утеплённых, облегающих брюк выглядывали легкомысленные туфельки на «гвоздиках».

Бероев невольно прицокнул.

Брюнетка чутко скосилась. Раскосые карие глазищи, к тому же увеличенные макияжем, скользнули по Бероеву с холодным недоумением.

– Каблучки, должно быть, затачивали, чтоб на льдинах не скользить, – не удержался весельчак Алька.

Брюнетка вновь глянула, сверху вниз. Она была, пожалуй, с Олегом одного роста. Но каблучок приподнимал модницу над землёй на пяток лишних сантиметров, как шпиль зрительно приподнимает над прочими зданиями собор.

– Что? У вас, в горах, женщины каблуки не носят? – сыронизировала она.

Олег удивился. Барышня явно приняла его за кавказца. В Алькиных чертах – широкий овал, крупный, как говорят – «корабельный», нос, усики над губой – если и угадывался кавказец, то скорее потомок старинного армянского рода Тер-Таманянцев. Но угадывался очень отдалённо и больше намёком. За горца его ещё никто не принимал.

– В горах наверняка не носят, – подтвердил Бероев. – Если только на Ленинских горах. Но и там, по-моему, на каблучках по сугробам не рассекают.

– Скажи пожалуйста, какие мы места знаем! – Девица прыснула.

Бероев утёрся.

– Слюна, надеюсь, не ядовитая? – Он принялся злиться. – Вообще-то прикрываться надо бы.

– Может, и паранджу прикажешь надеть?! Дай вам, абрекам, волю!..

– Достаточно всунуть кляп. – Запас добросердечия в Бероеве иссяк. Избегая склоки, он поспешил выйти из очереди.

Вслед донеслось победное хмыканье.

Определённо ей нравилось безнаказанно подтрунивать над мужчинами.

Веселье продолжилось в салоне. Когда Олег, с упакованной аппаратурой и карабином в чехле, подошёл к своему месту, в кресле у иллюминатора сидела кареглазка. С увесистым рюкзаком в ногах.

При виде соседа по буфетной очереди лицо её исказилось от возмущения. Она вскочила.

– Слышала, что кавказцы слов не понимают. Но нельзя ж быть настолько назойливым! – процедила она. – Кадриться он затеял!.. А ну выпустите! И впредь попрошу забыть…

Оглашенная девица оттолкнула Олега. Перебралась на свободное кресло через пару рядов.

Уложив оборудование, Бероев прикорнул с намерением поспать. Из опыта знал, что в экспедиции сон про запас лишним не бывает.

Через час полёта объявили, что Ил-18 к месту назначения не прилетит. В Хатанге ремонтируется посадочная полоса.

Кругом зашумели.

Олег придержал за руку стюардессу.

– Девушка! А что, к ремонту приступили сразу после нашего взлёта?

Смешливая девчушка хихикнула.

– Да нет, по метеоусловиям закрыли. В ясную-то погоду на короткую полосу садимся.

Олег подманил её поближе.

– Просительная просьба. Как только узнаете, куда посадят, тут же конфиденциально… Как путешественник путешественнику…

– Как раз сейчас согласовывают. Скорее всего, в Амдерме сядем, – доверительно шепнула стюардесса и отправилась дальше по рядам.

– Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону, – промурлыкал Олег – в полной растерянности. В самом деле, угодить вместо Тикси на море Лаптевых на побережье Карского моря совсем не то же самое, что вместо Москвы приземлиться в Ленинграде.

Бероев пригорюнился.

Похоже, срывается задание. Формально его вины нет. Но кто говорит о вине, когда получено задание. Оно либо выполнено, либо нет. Невозможность выполнить – всего лишь смягчающее обстоятельство, относящее тебя в ранг неудачников и недотёп.

Кто-то опустился на соседнее кресло. Олег скосился. С удивлением обнаружил, что вернулась бешеная кареглазка. Опасливо отодвинулся.

– Только сейчас дошло – вы же кинооператор! – поделилась она откровением.

Ткнула пальцем на упакованную аппаратуру.

– Тот самый, конечно! Мне говорили, что лечу с каким-то киношником. Крутила, крутила башкой…

Олег промолчал, выжидая. Он, в свою очередь, сообразил, что перед ним геолог.

– А я-то с какого-то перепугу решила – нацмен! – Она заискивающе хихикнула. – Такие приставучие! Вообще без комплексов. Дети гор!

– Бероевы мы! – гортанно представился Олег. Девушка, поняв, что опять брякнула невпопад, осеклась.

– Чёрт! Что за день – всё лажаюсь и лажаюсь, – пожаловалась она. – Меня Виталина зовут. Виталина Ташевич. Родители мальчишку хотели. Даже имя приготовили. На меня и налепили. Вообще-то геолог я ещё тот. Только что «Губку» закончила. Лечу к мужу в экспедицию… – Теперь, стараясь загладить буфетное хамство, она затараторила без умолку: – Он доцент, у меня курсовую вёл. И тут мульку бросили, что в дельте Лены вроде нефть может быть. А он один из первых предсказал. Ещё за пять лет. В лекциях даже нам про это читал. Первым и сорвался. Теперь меня следом вызвал. Представляете, найти нефть в Якутии?! Это ж на всю жизнь – первопроходец! Как орден! – Она требовательно скосилась. Бероев продолжал отмалчиваться.

Тупое равнодушие попутчика наполнило Виталину новым раздражением.

– Да вы напрягитесь! Нефть в Якутии!.. Неужели не доходит? Просто убожество какое-то! – констатировала она, разочарованная. – Как вы вообще с такой узколобостью ВГИК закончили?

– А я и не закончил, – обрадовал её Бероев.

Виталина удовлетворенно фыркнула – дескать, ничего другого не ожидала.

Отругиваться Бероев не стал. И без того увидел, что девчонка смертельно напугана.

– Куда ж нас теперь привезут? – заискивающе спросила она.

– Должно быть, в бухту Диксон. – Удержаться от подкола Олег не смог.

Виталина сглотнула.

– А это далеко?

Олег скрыл усмешку: могучие геологи пошли. Всесторонние. На шпильке.

– В общем, не так чтоб очень. Диксон – Карское море, Тикси – море Лаптевых. Соседи по коммуналке! Если достать упряжку, за месяц-другой, глядишь, доберёмся.

– Хватит ваньку валять, умник! – рассердилась Виталина. – Не знаешь сам, так и катись!

В Амдерме выяснилось, что дальше везти пассажиров никто не собирается. Сгрузили – и с глаз долой, из сердца вон. Но к этому Олег оказался готов. Заветный блокнот с рукописной надписью на обложке – «Блатовод» – уже лежал в запасном кармане.

К 27 годам Бероев был достаточно опытен. И знал, что главная сила любого документалиста не в умении выставить фокус, установить ракурс; не в сноровке, с какой преодолеваешь водные и горные препятствия. А в телефонной книжке, которая распухает по мере приобретения связей.

После приземления Бероев прошёл напрямую к начальнику аэропорта и через него созвонился с руководителем главка в Министерстве гражданской авиации, которому пару лет назад случилось помочь. Объяснив ситуацию, попросил об ответной услуге.

– Хороша услуга, – раздалось на том конце провода.

– Если открытие школы в Арктике не пройдет в эфир, начнутся разборки, – деликатно напомнил Бероев. – Не сам же я себя в Амдерму вместо Хатанги забросил.

– Ладно, не дави. Без тебя мозги пухнут.

Связь прервалась.

– Отказал, конечно, – констатировал начальник аэропорта. – Да и немыслимо – самолёт за здорово живёшь найти. К тому же аэропорт наш по метеоусловиям закрываем. Сам видишь. – Он показал на свинцовое небо за стеклом. – Разместим, конечно, в гостинице, чин по чину. А дня через три-четыре, если повезёт…

– Вот что, – перебил Олег. Вытащил из карандашницы листочек для записей. Набросал пару предложений. Вернул на руководящий стол. – Со мной девушка, геолог. Когда подтвердят насчёт самолёта, пусть нам передадут так, как здесь написано, – по тексту. Сделаешь?

По лицу его скользнул весёлый лучик.

– Блажен, кто верует, – раздалось вслед.

В ожидании ответа из министерства Бероев решил прогуляться к морю. Виталина, боявшаяся оказаться брошенной, вызвалась составить ему компанию.

Прогуливаясь мимо притопленной баржи, они вышли к скалам, о которые где-то внизу, в тумане, билось с рёвом Карское море. Истошно орали невидимые чайки.

– По-моему, нам здорово повезло. Нежданно-негаданно ещё одно море увидели, – порадовался Олег.

– Это называется – повезло? – Виталина шла, вцепившись в спутника. Легкомысленные туфельки она сменила на замшевые сапоги – с каблуком пониже и потолще. Но и он то и дело подворачивался, то попадая меж камней, то застревая во мху.

– Конечно. Садись на скалы да грейся себе на полярном солнышке.

– Солнышко ты где разглядел? – Виталина подрагивала под студёными порывами ветра. В самом деле, они оказались посреди сплошного марева, так что свинцовая кромка меж небом и морем была едва различима. Да и скалы будто парили в промозглом воздухе. – Господи! Как же здесь люди-то живут?

– И здесь живут, и на Тикси живут. А геологи – мало этого – ещё и по тайге шастают.

Девушку перетряхнуло.

– А вот ещё полюбуйся – образчик наскальной надписи. – Бероев подкрутил бинокль, протянул попутчице. – Должно быть, от первобытных предков осталась.

На крутой базальтовой скале вкривь шла выведенная жёлтыми буквищами надпись: «Паскудина ты, Амдерма! Чтоб тебе…» Похабная часть утянулась за поворот скалы.

– Хамьё и быдло! – процедила Виталина. – Скажи ему на скалу просто так залезть – передрейфит. А вот чтоб похабень по себе оставить, чем угодно рискнёт.

Проходивший мимо лесовик-трёхтысячник протяжно прогудел.

– Кому это он? – заинтересовалась Виталина.

– Так отдают гудок по погибшим кораблям.

Виталина поднялась.

– Знобит что-то. Как думаешь, может, хоть в Москву назад отправят… Никак к нам?

В ватнике, наброшенном на китель, к ним спешил взъерошенный начальник аэропорта.

– Кто из вас геолог Ташевич? – вопросил он.

Виталина, переменившись в лице, кивнула.

– Для вас сообщение. Завтра утром прибудет самолёт, чтоб перевести вас на Тикси.

Совершенно ошеломлённая Виталина сглотнула.

– А кто… приказал? – выговорила она.

– Команда из Москвы, – уклонился от ответа начальник аэропорта. Припал к уху Бероева. – А ты силён. Сам замминистра распорядился борт изыскать… Ну, побежал! Попутчиков вам пошукаю.

С озабоченным видом, выдирая микропорки из клейкой грязи, он поспешил вперёд.

Виталина с гордым видом обернулась к Бероеву. Показала язык.

– Надо же, как любит. – Она озадаченно повела головкой.

На другое утро, 18 июля, самолёт Ил-14 стартовал на военный аэродром Тикси.

Едва взлетели, Бероев показал вниз, на скалу, на которой сидели накануне.

Из-под воды торчали проржавелые обломки затонувшего на рифах буксира. Выше, на скале, крупными жёлтыми буквами были выведены фамилии, с одной и той же датой смерти.

– Похоже, надпись оставили те немногие, кто выжил, – догадался Бероев. Виталина зябко поёжилась.

Причудливо арктическое лето. Взлетели из Амдермы в сплошном свинце.

По соседству – в Тикси – приземлились при штилевом море и под палящим солнцем. Даже символ порта – каменный, промёрзший насквозь якорь, казалось, отогревается в тепле. На рейде красовались океанские корабли – ледокол привёл первый караван.

Возле двухэтажного здания гостиницы «Маяк» на вытоптанной площадке рубились через сетку в волейбол. Совсем как в июльской Москве – в кедах, плавках и маечках.

Игроки, бросив игру, сгрудились, разглядывая жидкую цепочку прилетевших. При виде статной, броской Виталины волейболисты оживились, приосанились. Замахали приглашающе. Виталина закивала в ответ.

Усталая, помятая администраторша гостиницы долго водила пальцем по списку подлежащих размещению.

– Нету, – посочувствовала она. – Экспедиция Шпаро есть. Вот – до мыса Челюскин полетят. А остальные… Так, должно быть, вам в общежитие надо! – сообразила она. – Здесь только которые по спискам. А туда всех подешевле селят.

Впрочем, удостоверение кинооператора подействовало безотказно: на Бероева и Виталину выделили по койке в двухместных номерах – мужском и женском.

А когда Олег пустил в ход особый аргумент – буклет с актёрами «Мосфильма», – в загашнике обнаружился одноместный номер. Виталина встревожилась.

– Забирай себе, – не споря, отдал Олег. – Мне всё равно по делам бегать. Придётся пропавшую экспедицию разыскивать.

Обрадованная Виталина подхватила рюкзак:

– А я в волейбол пока поиграю. Старые кости разомну.

Дурёха разудало подмигнула сорокапятилетней администраторше. И та, помрачневшая, отвела глаза, пожалев о напрасно отданном резерве.

Бероев наскоро помылся под прохладным душем, натянул свежую рубашку.

Уложился он в какие-то двадцать минут. Но когда вышел из гостиницы, Виталина уже варилась в волейбольной гуще – в раздельном купальничке она распоряжалась своей мужской командой. Все мячи летели в неё, и она азартно принимала, подпрыгивая. При каждом прыжке полные груди аппетитно колыхались.

На пустовавшей прежде судейской вышке разместился бритоголовый мужчина с раскрасневшимся под полярным солнцем лицом. На вышку он забрался, должно быть, судить. Но, засмотревшись на прыжки Виталины, то и дело забывал объявить счёт.

Посёлок Тикси казался вымершим. Как всякий арктический посёлок, разнообразием архитектуры не баловал.

По центру, как положено, заасфальтированный пятачок с традиционным Лениным перед зданием советско-партийных органов и выцветшим плакатом на фасаде – «Никто не забыт, ничто не забыто. 1941–1945», за ним – Управление флотом Тиксинского морского порта – градообразующее сердце всего посёлка.

Далее Бероев, справляясь у редких прохожих, свернул на улицу Севморпути.

Идти пришлось вдоль двухэтажных домов: ядовито-жёлтых и ярко-синих, – стоящих на подзатопленных сваях. Как успел узнать Олег, в яркие цвета дома красят, чтобы зимой, в пургу, легче было различить собственный дом. А для верности и верёвки меж ними протягивают. Впрочем, красили, похоже, давным-давно, потому что штукатурка слезала по стенам хлопьями, будто старая змеиная кожа. Зато перед домами чья-то истомившаяся по красоте рука посадила низкорослые ивовые кустарнички вперемежку с жёлтым мытником.

А вот за следующим поворотом следов человеческой заботы не оказалось вовсе. У покосившихся заборов были навалены кучи слежалого мусора и грязно-серые ломти льда. Лёд в летней Арктике тает со скоростью три сантиметра в сутки и растаять полностью до новых морозов не успевает.

Исчезла и улица. То есть градостроительные границы её, обозначенные столбами, сохранялись. Но идти приходилось по самой серёдке, балансируя по дорожке из перевёрнутых ящиков, кирпичей и досок. Причудливую конструкцию проложили поверх слякоти, проступившей из вечной мерзлоты.

Бероев уж отчаялся разыскать здание общежития, когда при очередном повороте упёрся в дощатый барак, правая, покосившаяся сторона которого зияла гнилыми, без стёкол рамами. Зато над уцелевшей частью красовалась крупная, под стеклом табличка – «Общежитие Управления флотом ТМП». Внутри тёмного коридора потянуло запахом плесени и сыростью.

Коридор пустовал. Но в ближайшей от входа большой, на десяток панцирных коек, комнате сбились люди в свитерах и штормовках.

На скрип двери обернулись.

– Здравствуй, пропавшая экспедиция. Пол-Арктики облетел, тебя разыскивая, – с порога пошутил Олег. Хотя вид сваленного в беспорядке оборудования и скаток повода для веселья не прибавлял.

– Ещё денёк-другой – и впрямь пропадём. – Худощавый бородач подбросил в чадящую печь поленце.

Олег – общительный, улыбчивый – быстро перезнакомился со всеми. А вот начальника экспедиции товарища Потвина увидеть не довелось. Ему с усмешкой разъяснили, что Потвин, затолкав экспедицию в барак, сам поселился в гостинице. Поближе к начальству, чтобы «держать руку на пульсе».

– Как раз неделю и держит, – уточнил бородач. – Ещё две-три таких же недели с рукой на пульсе, и можно прямо из барака назад в Москву. Сезон вот-вот потеряем. В общем, в переводе с матерного, организация на грани провала.

В гостиницу Олег вернулся ближе к вечеру. Правда, с добычей. Как члену экспедиции ему выделили новенький комплект армейского оборудования.

Смеркалось. Волейбольный пятачок опустел. Зато в фойе гостиницы и в буфете стало многолюдно.

От администраторши Бероев узнал, что Иван Павлович Потвин размещен в полулюксе на втором этаже. На стук в дверь выглянул тот самый бритоголовый с судейской вышки. В белой, с несвежим воротничком рубахе, из-под расстёгнутых верхних пуговиц интенсивно пёрла густая растительность.