– Да не могу я назвать своё последнее желание! И не хочу!
– Почему? Подумайте, извольте объяснить сами себе, почему?
– Оставьте эту приторную вежливость! Тошнит. И что тут объяснять? Не хочу, потому что оно последнее…
– Простите, но обычно смертник, извините за напоминание, с восторгом, радо-стью, надеждой называет свои пожелания.
– Какие, например?
– Ну, скажем, подымить дорогущей сигарой…
– Я не курю.
– Поднять бокал вина многолетней выдержки или заказать целый ужин, изыскан-ные блюда…
– Ох-ох-ох! Вот тут возле изголовья вы пристроили для меня les Saintes Еcritures . А в Библии говорится, если помните: «Не заботьтесь о том, что вам есть и что пить». Во всей жизни не надо заботиться. А Вы мне предлагаете в конце жизни, перед самой смер-тью позаботиться о чревоугодии. Набью брюхо как следует, точнее, как не следует, и с тяжёлым желудком и подташниванием – под лезвие, под нож. Вот уж удовольствие-то! Вот уж последнее желание-то! – осуждённый не скрывал язвительной иронии.
– Но я же сказал, что выполним любое ваше желание! Можете заказать что-нибудь лёгкое: устриц, салат из королевских креветок с базиликом, салат из горячего козьего сы-ра в хрустящем тесте и ветчины-гриль. Или terrine de foie gras de canard mi-cuit…
– Вы меня с ума сведёте. Полупрожаренная печёнка утки? В моём желудке? Про-стите за невольную рифму. И как вы себе это представляете: я, с полным желудком ути-ной печени, засовываю злополучную голову в гильотину… Кстати, голову-то вы потом приклеиваете как-нибудь? Для похорон-то? Всё же на Страшный суд я хотел бы с голо-вой, а не только с телом. А до меня дошёл слух, что вы голову пристроите у меня между ног. Просто ужас какой-то!
– Пришьём, приклеим, присобачим, – Служитель опять не смог побороть раз-дражение, – но вы каждый раз поёте не о том! Теперь вы на будущем зациклились. Что будет – то будет. А сейчас перед вами большой выбор. Напомню: любое самое редкое блюдо. Подумайте, что бы вы хотели: salade de gеsiers de volaille…
– Салат из утиных желудочков? Нет, это не для меня!
– Уже лучше! Вы постепенно принимаете правила игры!
– Какой игры? Для вас моя казнь – игра?!
– Ну, тогда cassolette de douze escargots, beurre d’ail?
– Вы издеваетесь? Горшочек с двенадцатью улитками в чесночном масле? Меня вырвет, простите за подробности.
– А как вам куриные потрошка? Чем откликнулся ваш желудок при этих словах? Уж не говорю про пищевод.
– Оставьте ваш пожирательный натурализм Гаргантюа и Пантагрюелю. Меня вы-рвет, а не стошнит.
– Разница небольшая. Я навожу вас на мысль, что хорошо бы вам самим выбрать свои любимые или самые необычные блюда. Такие, о которых вы только мечтали, даже, может быть, никогда в жизни и не пробовали. Но мечтали вкусить, а? – Служитель сме-нил лёгкое раздражение на полузаметный налёт издевательства пополам с насме-шкой.
– А у меня в голове – одна картинка: мне отрубают черепушку, а тело с набитым желудком шлёпается на помост, или куда оно там у вас падает-то? В ящик? Прямо в гроб? Как вам такая сценка? Не лучше ли с пустым брюхом?
– Наше дело предложить, ваше дело – отказаться. Не хотите – не надо. И если вам так уж интересно, скажу, что четыре тела в год мы выдаём гильдии хирургов на науч-ные цели.
– Ужас! Чтобы меня патологоанатомы или даже студенты искромсали на кусочки! Кошмар!
– Будем надеяться, что вас похоронят на кладбище.
– А где именно?
– На этом кладбище выделили специальный участок для казнённых. Там только безымянные холмики.
– И к чему такие меры?
– Почти у каждого знаменитого преступника есть масса почитателей и подража-телей, они устраивали сходки у могилы смертника.
– Но ведь тогда захоронения можно перепутать.
– Не беспокойтесь, в кладбищенских документах все могилы пронумерованы. Ошибки быть не может. Через несколько лет гроб выдают родственникам для перезахоро-нения. Так что для начала вы полежите во временном пристанище без имени.
– …Пристанище… без имени… временно, – эхом откликнулся приговорённый.
– Вы отвлекаете меня от главной темы. Насколько я понял, в предсмертный вечер вы предпочитаете остаться в своей камере в одиночестве. Тоже выход, – Служитель ус-тало подвёл итог разговора и встал вполоборота к двери.
– Постойте-постойте! Зачем же так сразу?! А другие смертники, какие желания заказывали?
– К чему вам это?
– И всё же…
– Ну… чаще всего дорогой обед, вино, сигары…
– А что-нибудь необычное? Не тривиальное?
– Ну… один художник попросил, чтобы ему в камеру на всю ночь принесли кар-тину Делакруа из музея.
– И принесли? – впервые за время диалога в голосе приговорённого прорезался живой интерес.
– Конечно, на то оно и последнее – это желание. Правда, ему доставили хоро-шую копию.
– Предсмертное надувательство, значит. А ещё?
– Да вы над своим пожеланием подумайте. К чему Вам чужие, заимствованные?! Не надо повторяться.
– Вы правы опять. Не надо подражать, повторять. Repetitio est mater studiorum, то есть повторенье – мать ученья. А я бы сказал: повторенье – мачеха ученья: repetitio est noverca studiorum. Хотя какое тут ученье? Умереть по-человечески? Но под гильотиной, как ни готовься, по-человечески не умрёшь. Уж лучше бы плаха да топор. Это как-то гу-маннее. Живой палач. Менее механично, что ли. Как вы там её любовно называете: mad-ame Guillotine, la Veuve или Дева, Дама, Национальная бритва, Мебель правосудия, Луи-зетта? А Луизетта потому, что Луи XVI подписал указ об использовании гильотины для смертной казни, а через год с небольшим сам просунул шею под её барашек? Надо же! И тут придумали ласковое название. Для тяжеленного убийственного лезвия. И гребень волны – барашек, и тут опять он… Кстати, Вы всерьёз сказали о Новой Зеландии?
– Серьёзно, конечно.
– Но ведь на пароходе от Марселя или Бреста это несколько месяцев пути туда-обратно. И так Вы продлите мне жизнь! А если корабль утонет и пошлют новый, то…
– Размечтались! Это с одной стороны, хорошо, что воображение проснулось и за-работало. Значит, скоро родится последнее желание. Я говорил о лучших ресторанах Па-рижа. Там всё есть. Через час-два стол будет накрыт.
– То есть выбора практически нет. Ужин, вино, сигары – вот и весь ваш нехит-рый assortiment, – не без ехидства констатировал смертник.
Они помолчали. Один терпеливо ждал, косясь на дверь, другой разглядывал опо-стылевшие стены своего наихудшего жилища в земной жизни.
– Есть желание! – вдруг оживлённо воскликнул приговорённый. – Последний вечер я хочу провести с нашей королевой, с императрицей Евгенией !
– Помилуйте, последнее желание должно оставаться в пределах разумного. Вы же это понимаете. Вам дали свидание с роднёй. Вы провели с ними целый час. Кстати, это не входит в последнее желание. Будьте же разумны. Теперь осталось конечное, финальное, так сказать, пожелание. Обычно это праздничный ужин. Некоторые просят и завтрак. Впрочем, это всё не имеет значения: Impеratrice Eugеnie более не является нашей королевой, в начале сентября она навсегда отбыла в Англию.
