– Отнеси это Добсону, он разберется, – сказал он равнодушно. Гарриет, однако, была встревожена приказом собирать вещи и уезжать.
– А если нам всё же придется собраться за восемь часов?
– Не придется.
Его спокойствие обеспокоило ее еще сильнее, но он оказался прав. Добсон сделал так, что приказ отозвали, и все британские подданные – кроме инженеров – смогли остаться в Бухаресте.
В тот день Гарриет не раз видела жен и детей этих инженеров в разных кафе. Дети капризничали и шалили, и румыны косились на них неодобрительно: у них не принято было водить детей в кафе. Женщины, которых только что выгнали из дома, выглядели совершенно оглушенными и вместе с тем словно питали какие-то надежды, как будто всё происходящее еще могло оказаться ошибкой и им разрешено будет вернуться. Вместо этого им пришлось погрузиться в поезд до Констанцы, а там отправиться морем в Стамбул.
Хотя румыны твердили, что подчиняются немецким приказам, ходили слухи, что немецкий министр заявил:
– Теперь мы знаем, как Кароль поступил бы с нами, проиграй мы войну.
Итак, инженеры отправились в безопасное место, пусть и неохотно. Гарриет порой жалела, что их с Гаем не изгнали вместе с ними.
Стоя на балконе, она полностью погрузилась в эти мысли, как вдруг весь город задрожал. На мгновение ей показалось, что балкон падает. Прямо перед собой она увидела – или вообразила – булыжники, которыми была вымощена площадь. В ужасе она попыталась ухватиться за что-то, но мир словно отделился от нее. Всё вокруг двигалось, и держаться было не за что. Это длилось несколько мгновений, после чего дрожь утихла.
Гарриет побежала в комнату и схватила сумку и перчатки. Оставаться на девятом этаже было невыносимо страшно. Ей нужно было почувствовать землю под ногами. Когда она выбежала на улицу, ей захотелось потрогать мостовую, раскаленную, словно пески Сахары.
Перейдя площадь и увидев, что здания стоят целые и невредимые, а люди ведут себя совершенно обыкновенно, она успокоилась и перестала видеть в произошедшем нечто сверхъестественное. Возможно, в этом материковом городе под пустым небом, укрывшемся за спиной Европы, землетрясения были обычным делом. Однако, встретив на Каля-Викторией Беллу Никулеску, она воскликнула, позабыв об охлаждении в их отношениях:
– Белла, вы почувствовали землетрясение?!
– Еще бы! – по своему обыкновению ответила Белла. – Перепугалась до полусмерти. Все только об этом и говорят. Кто-то сказал, что это и вовсе не землетрясение, а взрыв в Плоешти. Дескать, британцы взрывают нефтяные скважины. Будем надеяться, это не так. Нам и без того проблем хватает.
Первое волнение от их встречи улеглось, и Белла в замешательстве огляделась, опасаясь, что кто-нибудь их заметил. Гарриет почувствовала, что зря остановила подругу. Не зная, что сказать, они собирались уже было взаимно извиниться и разойтись, как вдруг их внимание привлекло залихватское пение вдали. Гарриет узнала мелодию песни про капитана. К ним приближались люди в зеленых рубашках.
– Кто это? – спросила Гарриет.
– «Железная гвардия», конечно. Наши местные фашисты.
– Я думала, с ними покончено.
– Нам только так сказали.
Наконец Гарриет узнала в этих зеленорубашечниках юношей, которых нередко встречала весной, – изгнанников, вернувшихся с тренировок в немецких концлагерях. Тогда они шатались по городу, потрепанные и всеми презираемые. Теперь же они маршировали посреди улицы, вынуждая автомобили жаться к обочине, распевали свой гимн и выглядели крайне агрессивно и самоуверенно.
Как и остальные прохожие, Белла и Гарриет молча ждали, пока колонна пройдет мимо. С утра она успела вырасти. Все смотрели на хорошо одетых и натренированных предводителей. Те, кто следовал за ними, уже не могли похвастаться униформой и шагали не в ногу, замыкали же шествие настоящие оборванцы, явно присоединившиеся к «Гвардии» этим же утром. Некоторые были одеты в натуральное тряпье. Они шаркали, спотыкались, нервно поглядывали на прохожих и ухмылялись, а их участие во всеобщем пении ограничивалось выкриками «Capitanul!». Для ироничных румын это было уже слишком. Люди начали отпускать замечания и фыркать, а потом и смеяться в открытую.
– Видели ли вы что-то подобное! – воскликнула Белла.
– А кто этот capitanul? – спросила Гарриет.
– Ну как же, лидер «Гвардии» Кодряну. Тот самый, надо сказать, кого по приказу Кароля «застрелили при попытке к бегству». Вместе с ним застрелили множество его приспешников. Некоторым удалось бежать в Германию, но движение тогда распалось. Кто бы подумал, что у них хватит духу вернуться? Кароль уже совсем теряет хватку.
Из замечаний окружающих было ясно, что они думают так же. Колонна удалилась, автомобили поползли следом, а пешеходы двинулись по своим делам. Издалека еще периодически доносились возгласы «Capitanul!», но потом стихли и они.
– Этого Кодряну пытались выставить героем, – рассказывала тем временем Белла. – Это, конечно, было непросто. Я его как-то видела. Омерзительное зрелище: сальные волосы висят, да к тому же небрит. Кстати, вы недавно упоминали сына Дракеров. Забавное совпадение. Через пару дней мне пришло письмо от Никко, он тоже недавно о нем слышал. Его, оказывается, забрали в армию. (Дракер наверняка покупал ему отсрочку. Все они такие!) В общем, мальчик дезертировал, и теперь военные его ищут. Им приказано найти его во что бы то ни стало. Видимо, дело в деньгах, которые записаны на его имя. Его заставят отписать их.
– А если он откажется?
– Не посмеет. Никко говорит, что его могут расстрелять за дезертирство.
– Румыния же не воюет.
– Да, но в стране чрезвычайное положение. Объявлена мобилизация. В общем, его хотят найти. И тогда он уже точно исчезнет с концами. Что ж! – Белла выбросила из головы мысли о Саше и сменила тему. – Хочу поехать в Синаю[19 - Синая – известный горнолыжный курорт в Румынии.]. Надоело сидеть в этой жаре и ждать, пока что-то произойдет. Я считаю, что ничего так и не будет. Надо, чтобы Гай отвез вас в горы.
– Мы не можем уехать. Он открыл летнюю школу.
– А кто у него учится в это время года?
– Довольно много студентов.
– Евреи, наверное?
– Да, в основном евреи.
Белла скривила губы и подняла брови.
– На вашем месте, дорогая, я бы не стала поощрять подобное. Если «Железная гвардия» снова разбушуется, сложно предсказать, что произойдет. В прошлый раз они охотились на еврейских студентов. К тому же они не только антисемиты: они и против британцев настроены.
Она кивнула с мрачным и значительным видом, после чего, удостоверившись, что произвела впечатление, просияла.
– Мне пора! – прощебетала она. – Меня ждет парикмахерша.
Подняв руку, она прощально пошевелила пальцами и удалилась в сторону площади.
Гарриет не в силах была двинуться с места. Прохожие толкали ее, а она стояла, остолбенев от ужаса, перепуганная нависшими со всех сторон опасностями. Опасным было соседство Саши и Якимова, потенциального доносчика; она не знала, какая кара полагается за укрывательство дезертира, но воображала Гая в одной из тех жутких тюрем, про которые рассказывал Кляйн; еще более реальную опасность представляли марширующие по городу гвардисты.
Первым ее порывом было броситься к Гаю и умолить его закрыть летнюю школу, но она знала, что так поступать нельзя. Гай не обрадуется ее вмешательству. Он отобрал у нее роль в пьесе, так как «мужчина не может работать со своей женой». Она побрела куда-то, готовясь к решительным действиям, сама еще не зная каким.
Дойдя до Британского бюро пропаганды, она остановилась, потому что вспомнила про Инчкейпа: тот при желании мог бы закрыть летнюю школу. Почему бы не обратиться к нему?
Несколько минут она разглядывала выставленные в окнах фотографии линкоров и модель Дюнкерка. Они красовались здесь уже месяц, и не похоже было, чтобы в ближайшее время их чем-то заменили.
Она медлила не потому, что боялась Инчкейпа, – она переживала из-за Гая. Ей уже приходилось прибегать к помощи Инчкейпа для того, чтобы положить конец деятельности мужа. Из-за этого произошла их первая ссора. Готова ли она ко второй?
Самое важное, сказала она себе, что ее вмешательство в прошлом уберегло Гая от опасной ситуации. Возможно, сейчас такой же случай.
Она вошла в Бюро. Секретарша Инчкейпа вязала, сидя за пишущей машинкой; при виде Гарриет она изобразила неуверенность. Возможно, господин директор слишком занят, чтобы принимать посетителей.
– Я его не задержу, – сказала Гарриет и взбежала по лестнице прежде, чем секретарша успела позвонить начальнику. Инчкейп в рубашке и брюках лежал на диване в окружении томов «A la Recherche du Temps Perdu»[20 - «В поисках утраченного времени» (франц.) – семитомный роман Марселя Пруста.]. Увидев ее, он неохотно поднялся и надел пиджак, висевший на спинке стула.
– Привет, миссис Пи, – сказал он с улыбкой, отнюдь не скрывавшей его раздражение.
Гарриет не была здесь с того дня, когда они с Гаем приходили посмотреть похороны Кэлинеску. Тогда здесь царил беспорядок, рабочие крепили полки. Теперь всё было выкрашено в белый цвет, полки уставлены книгами, а на полу лежал ковер нежного сизого оттенка. На бидермейеровском[21 - То есть выполненном в стиле Biedermeier, характерном для Германии и Австрии первой половины XIX века.] письменном столе среди открытых книг лежали рейтеровские[22 - «Рейтер» – одно из крупнейших в мире новостных агентств, основанное в Лондоне в середине XIX века.] газеты.
– Что привело вас сюда? – спросил Инчкейп.