Рассказы о Влодьзимеже Качмареке
Евгений Владимирович Макаренко
Повезло частному детективу, родившемуся в цивилизованной стране, где у каждого преступника имеются чётко выраженные мотивы и цели – такого негодяя искать легко и приятно. И совсем другое дело, если вы родились в Быдгоще, где безобиднейшие с виду люди, творят самую лютую и кровавую дичь по наитию и без злого умысла. И с такими справится только Влодьзимеж Качмарек – славный сын Польши и внук престарелого дедушки Ежи.
Рассказы о Влодьзимеже Качмареке
Евгений Владимирович Макаренко
Книга не пропагандирует употребление наркотиков, психотропных веществ или каких бы то ни было других запрещенных веществ. Автор категорически осуждает производство, распространение, употребление, рекламу и пропаганду запрещенных веществ.
Все персонажи и события книги являются вымышленными, любые совпадения – случайны.
© Евгений Владимирович Макаренко, 2023
ISBN 978-5-0059-6199-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Качмарек и Пан Вельзевульски
Во время большой перемены, когда другие детишки, уткнув носы в учебники и конспекты, готовились к предстоящей контрольной работе, Качмарек, от нечего делать вальяжно прогуливался по школьным коридорам, ровно до тех пор, пока не остановился у одной особенно заинтересовавшей его двери. Впрочем, заинтересовала его не сама дверь, а то, что было на ней написано. Влодьзимеж жестом остановил проходившую мимо полногрудую пани Плужек и попросил разъяснить, что именно означает слово «библиотека». Учительница хотела вначале рассказать Влодьзимежу про кладезь мудрости, мировую сокровищницу всех богатств человеческого духа, книжное отражение вселенной и даже немного затронуть житие вечнопамятного Иоганна Гутенберга, но, вспомнив с кем имеет дело, и, побоявшись травмировать неокрепший мозг вислоухого малютки, ограничилась словами об чрезвычайно огромном количестве всевозможных ценных книжек собранных когда-то и кем-то в одном месте. В ответ на новый вопрос Качмарека: по каким наиболее характерным признакам библиотеку следует отличать от пункта приёма макулатуры, полногрудая пани Плужек густо покраснела, задёргала левым глазом и, чудовищным усилием воли подавив в себе тягу к репрессиям, быстро скрылась за ближайшим поворотом.
Оставшись один, Качмарек осторожно надавил на ручку оказавшейся незапертой двери и вошёл внутрь. Первое о чём он подумал, расхаживая между полками, это то, что к его удивлению полногрудая пани Плужек не наврала про очень большое количество всевозможных книг собранных в одном месте. Взяв первый попавшийся под намётанную руку фолиант, Влодьзимеж сделал вывод, что весит он не менее килограмма, после чего выяснил у кустодиевской библиотекарши общее количество книг в библиотеке, и натренированным мозгом помножив названное ею число на один, невольно присвистнул, – хватало не только на триста восемь исполинских беляшей с картошкой, но ещё и оставалось кое-что на маленький, обильно посыпанный сахарной пудрой пончик. Огорчало, что за раз из библиотеки разрешалось вынести лишь одну книгу, но у никогда никуда не торопившегося третьеклассника Качмарека было полным полно времени. Выбрав самую интересную, судя по количеству разноцветных картинок, книжку, Влодьзимеж покинул доходное место, пообещав толстолицей библиотекарше вернуться не позднее, чем завтра после уроков и не один, а с папашей и быть может даже с дедушкой Ежи, если тот успеет к тому времен прийти в себя после сегодняшнего ужина.
Оказавшись дома, Качмарек накормил хлебными крошками хомяка Юстаса – своего нового лучшего друга, пойманного им на прошлой неделе в поле за Быдгощем, после того как папаша уже через десять секунд забыл, что высадил сына для отправления естественных нужд и укатил в беспросветную даль. Далее вынул из портфеля взятую в библиотеке книгу и за малым не разрыдался – только сейчас он обнаружил, что та была не бумажной, а целиком и полностью, от обложки до последней страницы – кожаной. Неликвид. Аккуратно укусив краешек манускрипта, Влодьзимеж, не смущаясь наколотого на обложке собора без крестов, сделал вывод что кожа либо свиная, либо телячья. Раскрыв книгу примерно посередине, школьник вслух прочитал написанную там большими красными буквами фразу. Подобных слов Качмарек в жизни ни разу не слышал, и тем более не понимал их значения, но они показались ему настолько ласкающими слух, что он прочёл их ещё дважды и как можно громче.
Юстас заверещал и в ужасе забился в дальний угол клетки. За окном поднялся ветер, сверкнула молния, и прогремел гром. За спиной Качмарека кто-то вежливо закашлял. Влодьзимеж обернулся и увидел высокого мужчину с козлиной мордой и рогами, торчащими из-под густой шевелюры, и подумал, что это к нему в гости для чего-то нагрянул директор школы, но приглядевшись, понял, что ошибается – у директора ноги обычно заканчивались начищенными до блеска лакированными туфлями, а не испачканными глиной копытами.
– Разрешите представиться – Кшиштоф Вельзевульски. – Сказал мужчина и протянул Качмареку лохматую руку.
Догадавшись, что только что, сам того не желая, призвал дьявола, Влодьзимеж не на шутку перепугался и попросил гостя покинуть помещение, но тот объяснил, что так дела не делаются. В принципе, Качмарек и сам это прекрасно понимал. Вельзевульски, раз уж он оказался здесь, предложил мальчику исполнить любое его желание на выбор. В качестве примеров Дьявол озвучил наиболее популярные у народа просьбы: счёт в банке, любовь распрекрасной девы, автомобиль. Немного поразмыслив, Качмарек заявил пану Вельзевульски, что ему нужно три.
– Автомобиля? – Уточнил рогатый.
– По физкультуре. – Не моргнув глазом, ответил школьник.
От неожиданности у Дьявола запершило в горле, и он попросил стакан воды или, на худой конец, пива, но тут же передумал, вспомнив, что у него с собой есть. Опустошив флягу с огненной, и удобно усевшись в кресле, Вельзевульски принялся выслушивать рассказ Качмарека, и не без удивления узнал, что, из-за чересчур лёгкого веса, мальчик без труда подтягивается пятьдесят раз каждой рукой. Но учебная программа составлена настолько безграмотно и подло, что нормативы по подтягиваниям выполняются раз в три месяца, а бегать приходится каждый день и в какую бы сторону невезучий Влодьзимеж не бежал, ветер практически постоянно дует ему в щуплую грудь, невзирая на то, что беговая дорожка, если посмотреть на неё с высоты птичьего полёта, имеет идеальную круглую форму.
– Иной раз, в ненастную погоду не то, что финишировать – стартовать не удаётся. – Грустно подытожил Качмарек.
Выслушав, сей душераздирающий рассказ, пан Вельзевульски встал и с самым задумчивым видом длительное время ходил взад-вперёд по комнате, после чего заявил, что, наконец, придумал, как помочь Влодьзимежу, но в качестве оплаты за услугу потребовал душу.
Быстренько составив договор на бланке с гербовой печатью СССР, Вельзевульски протянул Качмареку искусной работы нож, каковым Влодьзимеж должен был повредить капилляр на указательном пальце и скрепить документ выступившей на поверхность кровью. Взяв в руки нож, мальчик тут же отложил его в сторону – пришла его очередь, ходить по комнате взад-вперёд с самым задумчивым видом. Дилемма, какую необходимо было разрешить Качмареку, заключалась в том, что без души ему – столь доброму, обаятельному и юному, ну, никак нельзя, но ведь и без тройки по физкультуре тоже! Размышления Влодьзимежа затянулись настолько, что если в их начале Вельзевульски просто хотел в туалет, то теперь почти что пустился в пляс, выбивая на паркетном полу копытами разухабистую чечётку. В итоге Кшиштоф не выдержал и спросил Качмарека, где именно в их доме располагается уборная, но ответ на, казалось бы, элементарный вопрос вышел настолько витиеватым, что нечистому ничего не оставалось, как затребовать подробнейшую план-схему дома, с нанесёнными на ней стрелочками и указателями.
Строго следуя по стрелке в поисках унитаза, Вельзевульски и не заметил, как оказался в лесопарковой зоне на краю города. Светало. Грязно выругавшись и справив нужду под кустом орешника, Дьявол быстро вернулся обратно, где невинно улыбающийся Качмарек вручил ему, как полагается оформленный договор и продемонстрировал перевязанный куском грязной простыни пальчик. Пан Кшиштоф и Влодьзимеж пожали друг другу руки и расстались.
В тот же день, придя в учебное заведение к середине третьего урока, не выспавшийся Качмарек узнал от одноклассников, что несколько часов назад, по какой-то нелепой случайности, каждый из трёх школьных учителей физкультуры, спеша на работу, угодил в жуткую автокатастрофу, причём в одну и ту же. Но детвора радовалась недолго, потому как им тут же представили присланного на замену преподавателя, в котором Влодьзимеж без особого труда узнал своего ночного посетителя.
Технически, у Качмарека мало что изменилось – его как сносило ветром с беговой дорожки, так и продолжало сносить, как прыгал он в длину спиной вперед в обратную сторону, так и продолжил прыгать, но вот те оценки, какие, несмотря ни на что, ставил ему в журнал Вельзевульски, не могли не радовать. Окончив четверть с единственной тройкой в дневнике, Влодьзимеж радостно объявил папаше и дедушке Ежи, что теперь он хоть в целом и остался двоечником, но уже не таким круглым как незадолго до этого. По этому поводу неделю пировала вся улица, и кто-то даже, по пьяной лавочке, предложил подписать петицию с требованием переименовать одну из площадей Варшавы в честь лихого быдгощского физкультурника.
Когда впервые после начала празднеств, Качмарек попал в свою комнату он, помимо всеми забытого и растерявшего от бескормицы жировые запасы Юстаса, обнаружил забравшегося с копытами на кровать пана Вельзевульски и понял, что настал час расплаты за оглушительный успех.
Кшиштоф, без долгих прелюдий подошёл к молившему о пощаде Влодьзимежу, и загробным голосом принялся читать длинное мудрёное заклинание. После того, как Вельзевульски заткнулся, Качмарек, утирая слёзы, проанализировал внутренние и внешние изменения и пришёл к заключению, что остался таким как и прежде – добрым, обаятельным и покладистым, чего нельзя было сказать о Юстасе, кровью которого трусливый школьник и скрепил когда-то договор с Дьяволом. Будто с цепи сорвавшийся хомяк, пища во всё горло, могучими лапками крушил убранство клетки, а закончив, раздвинул прутья, и, вышибив плечом все попавшиеся ему на пути двери, выбежал на улицу и скрылся в неизвестном направлении.
Пан Вельзевульски долго сидел на краю кровати, закрыв козлиную морду мохнатыми лапами и думал о чём-то своём, после чего встал и зацокал копытами к выходу. На пороге он остановился, повернулся к Качмареку и сказал, что остаётся в их школе до конца учебного года и предупредил, что до летних каникул по понедельникам, средам и пятницам, то есть в те дни, когда у Качмарека по расписанию бывает физкультура, в Быдгоще ожидаются ураганные ветры до семидесяти метров в секунду и ливни с градом. Качмарек хотел было ответить, что в такую погоду физкультур не бывает, но вовремя одумался и промолчал.
– Теперь будут. – Непонятно к чему сказал Вельзевульски и удалился…
* * *
Если хомяки умеют слагать сказания и легенды, то, наверняка, через них, от поколения к поколению, тысячу лет будут передаваться рассказы о Юстасе – великом предводителе и могучем воине, объединившем в жестокой борьбе некогда разрозненные хомячьи племена, поработившем Прибалтику и, по слухам, продавшем душу самому Дьяволу.
Специальный агент Качмарек
В силу того, что в польском языке практически все слова состоят из шипящих, а любимой буквой Качмарека была «Ы», три-четыре ошибки в каждом слове, шестьсот-семьсот за диктант были для мальчугана нормой, что доставляло немало неприятностей как полногрудой пани Плужек, так и всему педагогическому коллективу их школы. Ибо родители остальных быдгощских двоечников никак не могли взять в толк, почему их недалёкие чада, делающие в диктантах, каких-то шестьдесят-семьдесят ошибок, получают те же оценки, что и Влодьзимеж, а потому регулярно являлись в образовательное учреждение, как для разъяснения сложившейся ситуации, так и для дебоша. И когда, очень скоро, под их давлением в разряд троечников были переведены все те, кто хотя бы мало-мальски учился лучше Качмарека, пришла очередь возмущаться родителей троечников обычных и далее уже по отработанной схеме. А после того, как образовательные стандарты снизились настолько, что учащемуся, для получения золотой медали, достаточно было мочь отличить химическую формулу воды от портрета Николая Коперника, началась инспирированная родителями массовая эвакуация ботаников в соседние Слупск и Грудзёндз, и Быдгощ возглавил список самым динамично тупеющих городов Европы. И виной всех этих огромных метаморфоз и колоссальных неприятностей был крохотный Влодьзимеж Качмарек, и с этим нужно было что-то делать.
В очередной раз, оставшись после уроков, Качмарек узнал от полногрудой пани Плужек, о том, что его пожизненно исключают из школы и тут же заплакал. Сначала от радости, а потом, вспомнив обещание папаши в случае чего в очередной раз убить сына, от страха за свою жизнь. Мольбы не помогали – полногрудая пани Плужек хоть и была женщиной доброй, но не настолько, чтобы не желать Качмареку смерти.
В тот день Влодьзимеж спешил домой очень долго и нехотя. Останавливался перед каждой витриной с целью тщательного изучения ассортимента, здоровался и пытался завести беседу с каждым встречным, невзирая на его пол, возраст и биологический вид. Устраивал десятиминутные посиделки на всех скамейках попадавшихся ему на пути. Во время одной из таких посиделок и вступил с ним в словесный контакт специальный агент польской контрразведки ВойцехЛямжа. Из беседы с контрразведчиком Влодьзимеж узнал, что его, качмареков, папаша, судя по всему, тайно работает на пока не понятно какую иностранную спецслужбу, и приблизительно раз в неделю отправляет в центр донесения, расшифровать каковые не удаётся даже хвалёным коллегам Лямжы из заокеанского ЦРУ.
Разведчик поведал также мальчику про весы, на одной из чаш которых безопасность Родины и решённые вопросы с полногрудой пани Плужек и всеми теми, кто за ней стоит, а на другой огромный топор в миниатюрном темечке Влодьзимежа в виде наказания за исключение из школы. Качмарек закономерно парировал, что, по идее, у весов должна быть и третья чаша – с сыновней любовью к родителю и статьёй конституции разрешающей не копать под ближайших родственников, на что пан Войцех, отсмеявшись, пожелал Влодьзимежу долгих лет и хороших оценок, после чего медленно встал со скамьи и не спеша зашагал по аллее. Качмарек вытащил из кармана зеркальце и, разглядывая в нём свою шишковатую головку, мысленно пририсовал к ней отцовский топор. И картина эта вышла настолько запоминающейся и яркой, что уже через час Влодьзимеж сидел в фургоне контрразведчиков, замаскированном под мусоровоз и получал от Лямжы ценные указания.
Из фургона Качмарек вышел ближе к вечеру с твёрдыми намерениями вывести папашу-предателя на чистую воду, видеокамерой в виде электронной сигареты и ампулой с цианистым калием, старательно вшитой паном Войцехом в воротник школьного пиджака.
Папаша и дедушка Ежи сидели за небольшим столом ну кухне, и ужинали, чем Бог послал, а не употреблявший, а потому вечно голодный Качмарек сидел в углу и вёл видеолетопись происходящего, делая вид, что жадно курит. Неожиданно Влодьзимеж закашлялся, папаша направил взор на сына, опознал в нём несовершеннолетнего курильщика, и его лицо исказилось праведным гневом. Впоследствии Качмарек будет рассказывать пану Войцеху, что он ещё никогда не был так близок к провалу.
Через вмонтированный в боковую стенку фургона триплекс пан Лямжа увидел, как распахивается входная дверь дома Качмареков и из её проёма на улицу друг за другом стремительно вылетают сигарета и его малолетний Джеймс Бонд. Сразу же после того как дверь обратно захлопнулось с быдгощских небес полил студёный весенний ливень. За секунду промокший до нитки и промёрзший до костей Влодьзимеж вначале очень долго ломился обратно в отчий дом, а после в выездной штаб контрразведки, но, ни тут, ни там ему не открыли. В первом случае из воспитательных побуждений, во втором испугавшись возможного очередного позорного разоблачения. Ближе к утру, окончательно околевший Качмарек вспомнил про спасительную ампулу с цианидом, но в виду полупарализованной холодом челюсти, ни с пятой, ни с десятой попытки перекусить её у него так и не получилось.
– Придётся жить. – Философски подумал Влодьзимеж, забрался под «мусоровоз» и, свернувшись калачиком, тут же уснул.
Потерпев неудачу с сигаретой, Лямжа срочно перекроил стратегию и планы и следующим же вечером снова отправил Качмарека на задание, но на этот раз, надев тому на нос шибко умные очки со встроенными в них видеокамерой и радиопередатчиком. Изображение с очков проецировалось на огромный монитор, установленный в фургоне. Пана Войцеха даже обрадовало, когда папаша-Качмарек снял с сына очки и напялил их на себя, но вместо ожидаемых карт с отмеченными на них базами НАТО, блокнотов с хитроумными шифрами и паролями и прочими шпионскими принадлежностями, он всю ночь напролёт вынужден был поочерёдно лицезреть венгерское порно и то и дело эякулирующие гениталии предполагаемого предателя. На часах Лямжы было около пяти часов утра, когда сигнал с очков, стоивших как его оклад за семнадцать лет добросовестной службы, пропал окончательно и бесповоротно.
В шесть утра, состарившийся, поседевший и напоминавший теперь скорее отощавшего полярного медведя, нежели бравого контрразведчика, Лямжа, постучал в дверь Качмареков, и попросился у открывшего дверь папаши переночевать хотя бы до следующего вечера, но вместо того чтобы мирно спать в любезно предоставленной ему кровати, Войцех остервенело занялся поиском пропавшего оборудования, заглядывая в каждую щель приютившего его дома. На бесконечные расспросы Влодьзимежа о том, что это он делает, Лямжа только и отвечал что тихими жалостливыми всхлипываниями. Окончательно выбившись из сил, но не добившись поставленной цели, пан Войцех забрался на чердак, с головой зарылся в куче сваленной в его углу соломы и, вдоволь наворочавшись, напричитавшись и напроклинавшись судьбу, уснул.
Проснулся, замученный неудачами Лямжа, только ночью и только от стука чьих-то шагов по чердачному полу. Аккуратно раздвинув солому, разведчик увидал папашу-Качмарека стоящего в шаговой доступности с зажжённой свечой в руке. Пан Войцех почти бесшумно, как и учили в разведшколе, достал из кармана телефон, вошёл в интернет и на всякий случай загуглил наиболее эффективные лосьоны и мази от ожогов второй и третьей степеней, но его мучитель пошёл дальше. Через минуту папаша-Качмарек снял со стены то ли копию, то ли оригинал (чему бы Лямжа не удивился) картины Рубенса «Избиение младенцев» и достал из тайника старую немецко-фашистскую рацию. Удобно расположившись в центре чердака, папаша-Качмарек с завидным усердием принялся кому-то чего-то телеграфировать. Периодически он, вероятно от волнения, а может от спешки, допускал ошибки и, грязно выругавшись и почесавшись в паху, начинал сначала. Закончив передачу, шпион спрятал рацию и подошёл к небольшому чердачному окошку. Его взгляд был обращён к высотному дому, стоявшему на холме, приблизительно в трёх километрах от дома Качмареков. В окне на восьмом этаже высотки несколько раз погас и загорелся свет. Папаша-Качмарек довольно рассмеялся, радостно потёр ладони и покинул чердак.
– Момент истины. – Подумал Лямжа и, никем не замеченный, выбрался сначала из соломы, а уже после и из проклятого жилища.
Через двадцать минут к окружённому спецназом дому Качмареков подъехал автомобиль, из которого вышли две смуглые девушки в коротких юбках и, подозрительно оглядываясь по сторонам, прошагали к входной двери. Кто-то из обитателей запустил их внутрь. Ловушка захлопнулась. Спецоперация по задержанию шпионской группы была стремительной, решительной и, как и хотел Лямжа, по своей дерзости и жёсткости могла сравниться разве что с небезызвестной «Бурей в пустыни».
Оказавшись в застенках польской контрразведки, основательно избитый и не дождавшийся адвоката, папаша Качмарек начал давать показания. Причём настолько неправдоподобные, что ему никто не хотел верить. Вначале. Да и как можно поверить взрослому сорокалетнему мужчине, утверждающему, что в жизни ни разу он не воспользовался телефонным аппаратом, а потому и не знает, как ещё можно вызвать к себе на дом молдавских проституток, снимающих квартиру в соседнем квартале.
Заново проанализировав все отправленные задержанным телефонограммы, и придя к выводу, что писались они безо всяких хитроумных шифров на литературном молдавском языке, Лямжа и его непосредственное руководство осознали, что в который раз сели в лужу, и, сидючи в каковой, жидко обделались. Пану Войцеху напомнили про потерянное во время горе-операции и так и не найденноё по её окончании дорогостоящее оборудование, и над ним замаячила тень несмываемого позора с последующим увольнением в запас.
Когда по прошествии пятнадцати суток папаша Качмарек был уже четыре часа как дома, а проститутки в Молдавии, в кабинет, собирающего в картонную коробку личные вещи Лямжи, постучали. Вошедший Влодьзимеж с порога начал требовать от пана Войцеха исполнения условий сделки, на что намедни обезпогоненный разведчик ответил категорическим отказом в виде поднесённой к носу просителя фиги, после чего, вероятно для подтверждения твёрдости намерений, поднёс к виску не сданный вовремя служебный пистолет и нажал на спусковой крючок.
Переступив через остывающее тело, Качмарек подошёл к столу и сделал звонок из стоящего на нём телефона. Представившись агентом контрразведки Лямжей, Качмарек потребовал соединить его с директором школы. В ходе получасовой дискуссии с директором Влодьзимеж несколько раз переходил на крик, грозя трибуналом, и даже пару раз стукнул кулачком по крышке стола и, удостоверившись, наконец, что третьеклассник Качмарек есть ничто иное, как гордость всей системы польского образования, а потому никуда отчислен не будет, покинул кабинет, предварительно переложив ненужные, ибо чужие, хитроумные очки из своего кармана в карман бывшего куратора и истинного их владельца.
Качмарек и три медведя
