как в две погибели двух облаков
была бы рада
не помнить вас. вас не жалеть,
подкуривать собой ночной февраль.
как в две руки на горсть песка-всё тоже время.
и время – плата.
и вы платили б за каждый шов,
за всю парадность шага.
смирюсь над вами своим искусством.
молчит за горло тишина, мне умирать
не интересно и не надо.
я вас не помню. мне вас не жаль.
сломалось сердце. упала люстра.
3.с..него..пад.
у меня здесь Достоевский окончился
собственной драмой,
безвкусный кофе и тридцать непринятых звонков.
как мне не больно здесь, меня во всех осталось мало.
и не было и вовсе, как не было и слов.
здесь у меня любовь с зимой. к тебе я еду… мама,
истратив всех, даже тех, кто был зачем-то рад.
сегодня у неба праздник. небо с приданным —
снегопад.
днесь
не обо мне день. небо – день если хлеб черный
в горсти – обед
кощуны катятся. углы качают тускло головой
ведай сколько старости. время сколько тебе лет?
электрички полнятся пустословием с протянутой рукой.
тише. тише если настежь смех и зонт
не услышишь на плече как проспект праздновал ушиб.
я прошу тебя. я прощу тебя. и вот
может быть тогда кто-то будет жив.
средь
когда я родился
в страстную седмицу
в мартовский вечер
дрожали подмостки
и вьюга смеялась в окно
а стены смотрели как тени
меняли морщинами лица
и облик свой постный
кидали в чёрном к трюмо
когда я родился
я жизнь за всех прожил
вперёд на себя постарел
когда я родился
весь мир был безбожен
и голубь средь мира тихо летел
окна на уро. вне но. г
в городе К сегодня август, плюс тридцать,
расплавленный асфальт и не вкусный пломбир.
я смотрю из окна, не узнаю ни улицы, ни лица.
это ли твой Господи мир?
я смотрю из окна раздраженно и скучно.
это город другой, стало быть, холодный и нищий.
может быть, он нужнее и лучше,
но в садах здесь растут лишь гнилые вишни.
я читаю Бунина. я живу в подземелье.
окна узки и зашторены слепо.
ты же видишь Господи, как я мало верю.
ты же видишь, как я мало смотрю на небо.
Блока
Человек, смотрящий через стекло, как бы уже не человек, а всеобщее равнодушие.
Видно обнищание кровли у двадцатилетнего дома, оттого он выглядит, как кирпичная туша.
Надломив плечо у дряхлого подоконника, с опозданием разглядывая все положение,
сочетая это с письмами Блока, находя в тысяча девятьсот семнадцатом году решение
всех задач. Выжимая из стен сострадание, выжимая любовь из поломанного крана,
человек, как бы уже не является человеком, а всеобщей раной.
Человек является без стекла ненужной оконной рамой.
23 века
разули глаза окна, ожидая августовских дождей.
в зеркалах тенями рисовала себя я.
сколько еще осталось веков или дней
до прихода моего старого приятеля сентября.
сварили «французский ваниль»,
вот и получилась моя радость, печаль.
разбили небу лицо. грудью широко
дышала тобой не я.
хоть в черном иди по берегам,
хоть надевай на ноги корабли
все равно ближе не стать, все равно я та же,
что от двери пячусь назад,
