Утро. Куранты на Спасской Башне
Пробили полдень, и круг замкнулся.
Еврей, не осевший на русской пашне,
Решил отделиться от великорусса, —
Хитроумный народ, добыватель сыра
Из хищной, взведенной судьбой мышеловки,
Галдя, толпится в стенах Овира
Со связкой веревок на изготовке, —
Скоро ему подадут эшелоны
Чтоб из этой страны изойти навеки, —
Из белого снега в мир желто-зеленый
Песков и веерных пальм из Мекки, —
Чтоб там, где их Моисей в трех пальмах
На сорок лет заблудился, построить снова
Свой город-хедер, чтоб не пропало
Ни буквы из сказанного Иеговой, —
Чтоб дети их никогда не знали
Ни издевательств, ни поношений, —
Чтоб их не коснулось черное жало
Душекалечащих унижений.
Ноябрь 1973
Август в Одессе
Звезды сыплются в город
Будто яхонты в ларь.
Над зарезанным вором
Раскачался фонарь.
Окруженный стеною
Неприступных домов,
Млечный путь над тобою
Как светящийся ров;
Слышен говор картавый
Из-за млечных борозд, —
Над еврейским кварталом
Семисвечники звезд, —
Свой народ Иегова
В августовскую ночь
Обрекает на голод
И закрытие почт, —
Ибо жизнь – лотерея:
Сунешь руку в мешок, —
Бог советских евреев
Над твоею душой
Наклонится, как лекарь, —
Замаячат вдали
Милосердие снега,
Неприбранность земли.
Ноябрь 1973
Чудовище
1.
Меня осудит древний назорей.
Егошуа, я пережил твой смертный,
Отпущенный тебе самим Тобою,
Как говорит преданье, возраст жизни.
Я щеки брил и прикасался к мертвым.
Я жил, как все, и погибал, как все…
Об этом стоит рассказать.
Сегодня,
В четвертый год последней трети века
Двадцатого Тобой открытой эры,
Я – санитар одесской неотложки,
Презренный мортус городской клоаки,
В чумном халате сонный фагоцит,
Смежитель глаз, остекленевших в страхе,
Чистильщик смрадных улиц, исповедник
Блатных старух, самоубийц и пьяниц,
Снующий между городом и моргом
Перерезатель петель, собиратель
Людских отбросов, бинтователь ран.
Я – человек, заметивший сгущенье
Сил ненависти, злобы и страданья, —
Болезнь добра и превосходство зла.
2.
Летя сквозь ночь, нанизывая смерти
На сталь антенны рации, в пропахшей
Нашатырем и рвотою карете,
