Девушка почувствовала, как по щекам ее, в который уже раз за сегодняшний бешеный день, катятся слезы. Валентин заметил это, встал со своего места, подошел и крепко ее обнял.
– А вот этого не надо, – сказал он уже серьезно. – Мы всё-таки семья, или ты забыла? Если у тебя не нашлось никого, кто бы тебя поддержал в этой ситуации, это буду я. В конце концов, зачем еще нужны старшие братья, даже если троюродные?
– Спасибо тебе, Валь, – тихо сказала Анна. – Я никогда этого не забуду.
Валентин дождался, пока сестра успокоится и «добил» ее:
– А если ты в ближайшее время жилья не найдешь и задержишься у меня, я хоть наконец-то питаться нормально буду, а то отощаю скоро без женской руки.
Анна не выдержала и расхохоталась:
– Жениться тебе надо, барин!
– Вот это уже вряд ли! – открестился мужчина с таким пылом, словно девушка предложила ему уйти в монастырь или совершить пешее паломничество в Антарктиду. – Я там уже был, мне не понравилось.
– А ты бы лучше, когда гулял, одевался теплее[2 - Анна имеет в виду анекдот о том, что такое доверие в семье: Если мне говорят, что мой муж гуляет, я отвечаю, что пусть гуляет, он тепло одет.], – парировала сестра.
– Это да, – согласился Валентин. – Не учел, молодой был и глупый…
Когда-то Валентин Денежко уже был женат на подруге детства. Они поженились на первых курсах университета. Девушка Женя, в отличие от любимого, была отличницей и всегда знала, чего хочет. Валентин же всю свою жизнь был этаким раздолбаем: то в какую-нибудь мутную историю ввяжется, то едва не завалит сессию – просто по дурости своей природной, – то запутается в своих постоянных многочисленных пассиях и получит по морде от нескольких сразу. Женя помогала мужу с учебой, делала ему контрольные и курсовые, даже дипломную Валентина писала по большей части она. Женившись, он не выдержал долго моногамных отношений, несмотря на то что Евгения была ему действительно дорога, и снова ушел в загул. Девушка терпела какое-то время, потом стала устраивать сцены ревности, и наконец запилила мужчину насмерть, сделав его жизнь по-настоящему невыносимой – настолько невыносимой, что он попросту сбежал от нее и от брака, оставив ей все совместно нажитое. Сейчас он жил один в небольшой двухкомнатной «хрущевке», которую купил пару лет назад. Подруги были у него и сейчас – горбатого могила исправит, – но больше жениться он не хотел. Жить одному ему всё-таки было спокойнее.
Они помолчали, оба вспоминая одно и то же. Потом Валентин решил перевести разговор со своей драгоценной персоны на сестру.
– А ты когда замуж пойдешь? – спросил он. – Мне вообще светит на свадьбе погулять?
– Погуляешь, – ответила та. – Я что, единственная сестра у тебя? Девчата, чую, раньше меня соберутся.
– Нет, Ань, правда, ты встречаешься с кем-нибудь? Вон хоть тот парень, который привез тебя, он кто? Твой любимый?
Анна хмыкнула и спрятала улыбку за бокалом вина.
– Я ж тебе сказала – приятель. Только приятель, ничего больше. – Тут Анне внезапно и непрошено пришел в голову их с Денисом поцелуй, и она начала краснеть. – Это друг наших шефов, он часто заходит к нам в офис, и мы уже успели подружиться.
– Ладно, Ань, не пудри мне мозг, – снисходительно протянул Валентин. – С чего бы это другу твоего начальства возить тебя куда-то по вечерам, да еще и сумки тебе носить.
– Он просто хороший парень, и всё, – отрезала Анна, но настроение успело снова испортиться. Пока было заканчивать посиделки и готовиться ко сну, о чем она и сообщила брату.
Уже проваливаясь в сон, уставшая и до конца не верящая в реальность происходящего, Анна подумала, что нужно в ближайшее время съездить домой и взять хоть какие-то свои вещи, не может же она ходить в одной и той же одежде, да и белье менять нужно. Домой… Теперь нужно отвыкать от этого слова. Квартира родителей – уже больше не «домой». Так странно… Но додумать она не успела, потому что уже спала.
Глава 4. На выход с вещами
Утро началось с настойчивого звонка. Спросонья Анна не сразу поняла, где находится, откуда звук и что вообще нужно делать. Постепенно она сообразила, что лежит на разложенном диване в гостиной Валентина, в изголовье трезвонит телефон, причем звучит не сигнал будильника, а обычный входящий звонок. Первым порывом было ответить, но тут же пришла мысль, что сначала нужно выяснить, кто именно так жаждет ее с самого раннего утра. В том, что утро раннее, она не сомневалась: внутренние биологические часы мягко намекали, что можно было еще поспать как минимум часик. Она протянула руку и взяла телефон, который, кажется, и не думал умолкать. На экране светился номер телефона отца.
Анна рывком села в постели – так резко, что мышцы живота болезненно свело. Она охнула, еще раз посмотрела на экран и, не дав себе больше ни единой секунды размышлений, нажала на прием. Сейчас, еще не до конца проснувшись, она рада была бы высказать ему в лицо – а за неимением оного и просто в ухо – всё, что она думает о сложившейся ситуации. Но не успела она и звука произнести, как на нее хлынул поток. Отец, по всей видимости, ждал этого момента долго, и слов у него накопилось много.
– Где ты шляешься, б****? Тебя что, с собаками искать надо? Мать тут уже весь валидол в доме выпила, а ей и дела нет! Тварь ты бессовестная, ох и тварь! А мы еще с тобой носились всю жизнь, воспитывали тебя, учили – и вот она, благодарность! Да как ты вообще посмела так себя вести?? О родителях забыла, с хахалями своими всю совесть растеряла! А ну быстро домой, я с тобой еще тут поговорю, гадина ты такая! Убить тебя мало!
Анна держала трубку в нескольких сантиметрах от уха, всерьез боясь оглохнуть от крика, который несся из динамика. Наконец ее, с позволения сказать, собеседник умолк на мгновение, чтобы перевести дух, и она, не теряя ни секунды, вступила в оперу со своей партией.
– А теперь ты послушай меня, – сказала она. – Я тварь? Ладно, допустим. Пусть я буду тварью. Пусть я буду б****ю, гадиной – да кем угодно, кем ты захочешь меня назвать, – но делать ты это будешь подальше от меня. Я не вернусь. Ты меня выгнал – и поделом мне, нужно было раньше подняться и уйти, чтобы не видеть всего этого беспредела, твоих заскоков, не терпеть твоих издевательств.
– Ах ты… – попытался было что-то вставить папаша, но Анну уже несло, и она собиралась закончить речь.
– Ты всю жизнь меня ненавидел, хоть я так и не поняла, за что. Всё, что бы я ни сделала, было не то и не так. У тебя никогда не находилось для меня теплых слов, поддержки, просто человеческого отношения, только критика, ругань и оскорбления. Ну и ладно. Я как-нибудь переживу это. Только чего ты теперь хочешь от меня? Я дала тебе желаемое, я избавила тебя от моего присутствия. Живи и радуйся, что такая тварь наконец съехала из твоей квартиры и ты теперь можешь жить счастливо и радоваться жизни. Живи и радуйся!
– Ты о матери подумай, скотина! – зашипел в трубку тот, кого она столько лет, несмотря ни на что, считала отцом.
– А ты не прикрывайся матерью! – зло оборвала его девушка. – С мамой я не ссорилась. Мама никогда не обзывала меня. И совсем не мама выгнала меня из дома.
– Гадина… Какая же ты гадина… – Он всё причитал в трубку, и Анне стало противно.
– Оставь меня в покое, сволочь, – зло, сама не узнавая своего голоса, процедила она. – Я заберу свои вещи – и ты меня больше не увидишь. Забудь обо мне и не звони мне больше.
– Ты сдохнешь под забором! – пообещал… она не знала, как его назвать… он.
– Не дождешься! – рявкнула Анна и разорвала соединение.
Телефон полетел на подушку, и девушка разрыдалась. Рыдания вырывались откуда-то из самой глубины ее существа, раздирая трахею, выскабливая связки хрипами и выжигая глаза горькими, горячими, словно лава, слезами. Ее тело словно выкручивал кто-то огромный и злой, она не могла сохранять вертикальное положение, упав лицом вниз на диван и выплакивая, словно выплевывая наружу, свою боль, обиду, гнев и бесконечное одиночество. Себя не было жалко, нет, но жаль было всех этих лет, когда она так старалась быть хорошей, так надеялась на то, что сможет заслужить любовь отца, что он наконец поймет ее, полюбит, изменится… Жаль было ту маленькую девочку Аню, которая еще была смелой и сильной и не знала пока, что она гадина, тварь и скотина…
Валентин, заспанный, небритый, взъерошенный, в одних трусах, влетел в комнату и бросился к сестре.
– Анька, Ань, – звал он, тряся ее за плечи, пытаясь поднять, оторвать от дивана. – Анька, ты чего? Иди сюда, Ань!
Девушка рыдала, рыдала, рыдала, и ей казалось, что она сейчас само сердце свое выплачет наружу – так было больно.
– Аня! Ну Аня же! – не переставал звать брат, буквально по миллиметру отдирая ее от постели.
Наконец мужчине удалось, приложив буквально все имевшиеся силы, поднять сестру с дивана. Он бегло взглянул в ее лицо, и ему стало очень страшно: человека в таком состоянии он никогда еще не видел. Крепко, едва ли не до хруста в костях, он обнял ее и прижал к себе, каким-то шестым чувством, не иначе, догадавшись, насколько сильно она нуждается сейчас в опоре – даже экзоскелете, если угодно. Девушка продолжала рыдать, все ее тело ходило ходуном в сумасшедшей тряске, и Валентин, с трудом удерживая ее, тихо матерился сквозь зубы, понимая, что, если отпустит, вполне может потерять ее в самом что ни на есть прямом смысле слова.
Ни Валентин, ни Анна не смогли бы сказать, сколько времени они просидели вот так, в наикрепчайшем объятии, какое только может быть между людьми. Рыдания девушки постепенно сошли на нет, судорожные движения тела успокоились, остались лишь редкие всхлипы да тяжелое, с хрипами дыхание. Мужчина ослабил хватку ровно настолько, чтобы позволить сестре нормально дышать, а потом, убедившись, что ей это удается, стал легко и нежно гладить ее по голове.
– Это опять он тебя так расстроил? – спросил Валентин.
Анна хотела ответить, но не смогла – горло жгло огнем, и даже под угрозой смерти она не смогла бы заставить себя произнести хоть слово. Пришлось обойтись кивком.
– Вот козел! – совершенно искренне прокомментировал мужчина. – Даже с учетом того, что он мне дядька, я бы сейчас с удовольствием начистил ему рыло. – Он добавил еще что-то, но очень тихо – так, что девушка не расслышала, хоть и подозревала, что из литературных слов там только союзы и предлоги.
– Не трогай его, – тихим-тихим шепотом, через боль, попросила она. – Оно того не стоит. Он больше не сможет меня обидеть.
Хоть Валентин и не поверил сестре, она чувствовала, что говорит чистую правду: вся боль, обиды, надежды как будто вышли из нее вместе со слезами, и теперь это все ее совсем не касалось. Она хотела начать новую жизнь, с чистого листа, словно всего того, что годами мучило ее, никогда не было.
– Пойдем на кухню, – вдруг прозвучал в темноте тихий, надтреснутый голос брата. – Я сделаю тебе чаю с медом. Ты ж все равно на работу пойдешь, так хоть горло подлечи.
Анна кивнула и с трудом поднялась. Валентин, обнимая ее за талию, довел до кухни и усадил на стул, а сам зажег огонь под стоявшим на плите чайником. Они синхронно посмотрели на электронное табло часов-радиоприемника. Еще не было и семи.
– Началось в колхозе утро, – пробормотал мужчина.
Чаепитие переросло в полноценный завтрак, а завтрак – в сборы на работу. Несмотря ни на что, жизнь продолжалась, а Анне еще предстояло налаживать ее по-новому, поэтому и совершенно некогда было дальше предаваться стенаниям и страданиям. Правда, горло все еще очень болело, и девушка абсолютно не представляла, как в таком состоянии она будет работать, но по более длительному размышлению решила, что на месте разберется. Как оказалось, решение было верным: первые встречи показали, что клиенты, заметив, как сложно девушке говорить, начинали проявлять заботу, участие и в итоге соглашались на более крупный чек, чем было запланировано. «Нет худа без добра», – мысленно радовалась менеджер Денежко.
