Карен Эбботт
Призраки парка Эдем
Туди и в память о Поу, блистательном и смышленом друге
Истина такова: Джей Гэтсби с Западного Яйца, Лонг-Айленд, был взлелеян ему же и принадлежавшей платоновской идеей его самого. Он был сыном Божиим – выражение, которое если что-нибудь и значит, то следующее: он должен исполнять Волю Отца Своего, посвятить себя служению великой, вульгарной, мишурной красоте. И он придумал Джея Гэтсби – какого только и мог придумать юноша семнадцати лет – и сохранил верность этому образу до самого конца.
Ф. Скотт Фицджеральд “Великий Гэтсби”[1]И облик сердца, я в конце концов
Начну его носить на рукаве,
Чтоб расклевали галки.
Я – не я.
Шекспир “Отелло”[2]THE GHOSTS OF EDEN PARK by KAREN ABBOTT
Copyright © 2019 by Karen Abbott
Это издание осуществлено при содействии Grove/Atlantic, Inc. и литературного агентства “Синопсис”
© Мария Александрова, перевод, 2022
© “Фантом Пресс”, издание, 2023
Примечание автора
Какой бы удивительной ни казалась эта история, она полностью документальна, здесь нет ни одного вымышленного диалога. Все, что заключено в кавычки, почерпнуто из официальных справок, архивных документов, досье, дневников, писем, газетных статей, книг, а чаще всего – из показаний свидетелей и протоколов судебных слушаний. Один из таких протоколов, насчитывавший пять с половиной тысяч страниц, позволил абсолютно достоверно описать в деталях место действия, восстановить все диалоги и воссоздать мысли, поступки, особенности характера и личный опыт персонажей. Для краткости изложения некоторые свидетельские показания немного сокращены. Полный список примечаний и источников (в том числе для каждой фразы диалогов) представлен в конце книги.
Беседка Спринг-хаус в Эдем-парке. Цинциннати, Огайо
Пролог: возмездие. 1927
Он ждал этого утра и страшился его, понимая, что оно неизбежно наступит. Всего час назад он сидел за завтраком, а сейчас гонится за ней по Эдем-парку. Солнце, слишком жаркое для этого времени года, шпарило даже сквозь фетровую шляпу и раскаляло лысую голову. Шелковая ткань брюк скользила по коже. Он слышал шорох туфель по траве и хриплый присвист своего дыхания. На соседней улице сигналили застрявшие в пробке машины. Зычный натужный рев моторов, визгливые клаксоны, люди, стремящиеся куда-то. Выхлопные газы обжигали ноздри. Где-то позади, брошенный, остался его синий “бьюик” с шофером. Она хотела его убить, и он об этом узнал. Сознание блуждало в царстве теней, между рассудком и безумием.
Уже два года он не в себе. Друзья и компаньоны могут подтвердить, даже под присягой, разительные изменения, глубокую пропасть между ним тогдашним и нынешним. Он и прежде говорил о себе в третьем лице, но теперь такие заявления стали звучать чаще, эдакое диковинное расщепление, словно часть его самого вышла за пределы тела. От малейшего раздражения, от одного неловкого слова лицо его багровело, а черты скукоживались в отвратительную карикатуру. Он рассказывал о некоем гало, светящемся ореоле, возникавшем вокруг головы и что-то нашептывавшем, сопровождавшем его, куда бы он ни направлялся. Описывал видимые лишь ему мерцающие звездочки, их шлейфы оставляли яркие негаснущие пятна под закрытыми веками. Он бессвязно и без умолку бормотал о любви, предательстве и мести. Он требовал объявить федеральный розыск, надеясь подтвердить подозрения, теснившиеся в его мозгу. Он был непоколебимо убежден, что все вокруг желают его смерти: гангстеры из Сент-Луиса, та женщина федеральный чиновник из Вашингтона и – хуже всего – его жена, Имоджен, которая разрушила до основания его мир. Его Малышка Имо, его наивернейшая и наилюбимейшая, его Премьер-министр, его сороконожка, его мартышка, его сокровище – разве мог он забыть эти старые милые прозвища из их прошлого? Он хотел только поговорить с ней, настаивал он. Возможно, он смог бы остановить дело, которому она дала ход. У него оставалось так мало времени.
И вот наконец она, на расстоянии вытянутой руки.
Она бросилась бежать, черное шелковое платье развевалось, как флаг. Он ускорил шаг, лишь бы не потерять ее из виду. И они встретились, лицом к лицу, под сенью беседки, осенний воздух только начал окрашивать листья. Он слышал ее голос, звук которого некогда сводил его с ума, наполняя дикой, безудержной радостью. Серебристо-кремовый проблеск сверкнул между ними: револьвер с перламутровой рукоятью.
Треск раздавшегося выстрела вспугнул птиц с деревьев.
Часть I
Гонимый и погоня
Мейбл Уокер Виллебрандт в Министерстве юстиции, ок. 1921 года
На длинном поводке
Дом как будто из баварской сказки, весь в башенках и надстройках, опоясанный пряничными карнизами и колоннами, изогнутыми, словно высокомерно поднятые брови. Самый красивый дом в Прайс-Хилл, самом красивом районе Цинциннати, что пристроился высоко над рекой Огайо и ее долиной, вместившей жителей с их занятиями: деловой центр, чернокожие семейства Вест-Энда, немецких иммигрантов-пивоваров из района Овер-Райн, “над Рейном”, которым пришлось продавать рутбир[3] в надежде пережить сухой закон. Он давно нарисовал в воображении свой “дворец мечты”. Римский сад, собственное бейсбольное поле, бассейн с подогревом, библиотека, полная книг – биографии президентов, поэмы Гомера и Мильтона, труды по мифологии и тайным знаниям, свидетельствующие об удивительной глубине его разума. В этом доме он станет однажды новым человеком, улучшенной версией самого себя. В этом доме мир узнает его имя.
В ноябре 1920-го Джорджу Римусу исполнялось 44 года, и первую половину своей жизни он провел, набирая разбег для второй. Он был воплощением нового десятилетия, провозвестником его величайших крайностей и самых безнадежных иллюзий. Он стремился стать лучшим в этой стране в выбранной профессии – профессии, которая в любую другую эпоху не расцвела бы столь бурно и не вышла бы из употребления столь стремительно. И пока Америка заново изобретала себя, Римус занимался тем же самым, неистово служа своей идее, защищая ее любой ценой.
Краеугольным камнем этого творения, осью, позволяющей ему разогнаться и взлететь, была Августа Имоджен Римус, в прошлом Августа Имоджен Холмс. Имоджен, как она предпочитала себя называть, было тридцать пять; темноволосая, темноглазая, с роскошной фигурой, которой больше подошли бы турнюры и пышные рукава минувших эпох. Они познакомились пятью годами раньше, в его офисе в Чикаго, где Римус был одним из видных городских адвокатов, а Имоджен – уборщицей, подметавшей полы и протиравшей его стол.
Она рассказала ему о своем разводе, тянувшемся уже несколько мучительных лет, поскольку они с мужем расставались десятки раз, прежде чем обратились наконец в суд. Здесь Римус мог посочувствовать. Он сам пережил семейные распри. Лилиан – его жена и мать его дочери Ромолы – однажды подала на развод, обвинив его в “жестокости”, “злонамеренности” и регулярных “возвращениях домой на рассвете”. Со временем супруги помирились, но союз их был хрупок.
Имоджен поняла, что это ее шанс.
Римус согласился считать ее своей клиенткой и немедленно влюбился. Он рассказывал ей обо всем, делясь глубоко похороненными историями из своего прошлого, странностями, комплексами и навязчивыми привычками, которые сформировали его нынешнего. Он в подробностях пересказал свои первые воспоминания: путешествие из Германии на остров Эллис[4] в 1883-м, куда в шесть лет от роду он прибыл с двумя сестрами и матерью, настолько затурканной, что, отвечая на вопросы иммиграционного офицера, она не смогла припомнить имена четырех своих умерших детей. В Америке они воссоединились с отцом Римуса Францем (теперь, на американский манер, Фрэнком) и поселились в Чикаго. Римус помнил, как отец возвращался навеселе из пивной на углу и как постепенно, неделя за неделей, превращался в жалкого и злобного алкоголика. Сам Римус поклялся, что никогда не возьмет в рот ни капли спиртного.
Когда Фрэнка скрутил ревматизм и он больше не мог работать, Римус бросил восьмой класс и нанялся в аптеку своего дяди в Вест-Сайде, за пять долларов в неделю. Вспышки отцовского гнева становились все страшнее, и Римус перебрался в аптеку, ночевал на раскладушке в кладовке и иногда месяцами не виделся с родителями и сестрами. Он называл себя “дьявольским отродьем аптекаря” – именно тогда его озарило: он может продать что угодно кому угодно на любых условиях, и неважно, насколько наглыми будут его требования или причудливыми его манеры.
Когда ему исполнилось девятнадцать, он выкупил аптеку у дядюшки за символические десять долларов и в последующие годы сумел всучить покупателям кучу всевозможных сомнительных зелий: “Слабительная эмульсия Римуса”, “Слабительные пилюли Римуса”, “Особое средство Римуса”, содержащее ртуть, “Тоник Лидии Пинкхем от Римуса” – без которого легендарный “коктейль Лидии” для облегчения менструальных болей якобы действовал недостаточно эффективно – и, наконец, его гордость, “Успокоительный тоник Римуса”, состоящий из жидкого экстракта петрушки, бромида натрия, ревеня и щепотки ядовитого галлюциногенного растения, известного как белена. Он так и не окончил курс в Чикагском фармацевтическом колледже, но требовал, чтобы покупатели называли его доктором Римусом.
Сменив профессию и став адвокатом, Римус привнес коммерческие навыки в свою практику. Он превращал зал суда в цирковой манеж, подпрыгивая, торжественно расхаживая, рыская и шныряя вдоль скамей присяжных. Во время перекрестных допросов своих клиентов он вцеплялся в остатки своей шевелюры, рыдая и самозабвенно завывая. Душераздирающие примеры из мировой истории постепенно подводили это действо к заключительному слову Римуса; однажды судья растрогался до слез, слушая описание невзгод Авраама Линкольна, когда тот работал барменом. Недоброжелатели наградили его презрительным прозвищем “Рыдающий нытик Римус”, почитатели именовали “Наполеоном чикагской адвокатуры”.
В одном громком деле Римус защищал мужа, обвиненного в отравлении жены. На протяжении всего процесса он держал пузырек с тем самым ядом у себя на столе, на виду у присяжных. Произнося заключительное слово, Римус медленно поднял пузырек над головой, чтобы присяжные смогли отчетливо разглядеть череп и кости на этикетке.
– На этом процессе много рассуждали о яде, – провозгласил он. – Но все эти разговоры – полный вздор. Смотрите!
Он залпом проглотил яд и продолжил свою речь. Присяжные ахнули, уверенные, что сейчас адвокат рухнет замертво. Но этого не произошло – и они вернулись из совещательной комнаты с оправдательным вердиктом. Впоследствии Римус раскрыл секрет: воспользовавшись своими познаниями в фармацевтике, он предварительно выпил настойку, нейтрализующую яд.
* * *Примерно так же он “продал” себя Имоджен Холмс. Он устроил ее развод, и ей не пришлось выплачивать ему гонорар; более того, она бросила работу уборщицы и больше не заботилась о деньгах. Он оплатил ей аренду квартиры в Эванстоне, к северу от Чикаго, и проводил там больше времени, чем дома с женой. Он снабжал Имоджен деньгами, выписывая чеки по сто долларов на все, что она пожелает. Он “вытащил ее из канавы” и “сделал из нее настоящую леди”. Он обожал ее и был честен с нею. Он обещал защищать ее и ее одиннадцатилетнюю дочь Рут от всех скверных людей и обстоятельств.
Однажды весенним вечером 1919 года его обещания прошли проверку. Местный сантехник постучал в двери Имоджен, заявив, что нашел ее часы и готов вернуть их за пятнадцать долларов. Имоджен посчитала, что пяти будет вполне достаточно. Последовал скандал.
Римус любил скандалы и конфликты, как физические, так и интеллектуальные. Вопреки солидной комплекции – пять футов шесть дюймов роста и 205 фунтов веса[5], – он был подвижен, ловок и силен. Он хвастался, рассказывая, каким был отличным пловцом и как в юности установил рекорд стойкости и закалки, просидев шесть часов в ледяной воде озера Мичиган. В бытность фармацевтом он однажды сцепился с покупателем, который пришел с жалобой, что обжег грудь приобретенной у него мазью; Римус выволок его на улицу и уладил дело, врезав жалобщику по физиономии. Когда в аптеку заявилась группа теток, возмущенных его “ядовитыми снадобьями”, Римус плеснул на них нашатырем. Как адвокат он был известен тем, что набрасывался на оппонентов и затевал драки со свидетелями; порой доходило до потасовок прямо в зале суда. Его самонадеянность сдерживала только мысль, что кто-нибудь когда-нибудь сможет одержать над ним верх.
Вылетев из дверей квартиры Имоджен, Римус дал водопроводчику в глаз, расквасил ему нос, выбил зуб и – как был, в домашних шлепанцах, – погнал по газону.
Водопроводчик подал на него в суд. Римус защищался сам.
– Я действовал в рамках самообороны, как действовал бы любой настоящий мужчина, в котором есть хоть искра рыцарского духа, – утверждал он. – Этот бандит в стане водопроводчиков приставал к даме. Он буянил, скандалил, орал, вел себя непристойно, не реагировал на замечания, и я был просто вынужден применить абсолютно законные предписанные меры по выдворению его из дома.
Присяжные вернулись в зал через пять минут с вердиктом “невиновен”.
Его жена Лилиан подала на развод во второй и последний раз. В заявлении она вновь обвиняла Римуса в жестокости, утверждая, что бывали случаи, когда он бил ее, толкал, душил и пинал. Римус согласился на выплаты, отражавшие его успехи: $50 000 единовременно, $25 в неделю в качестве алиментов и $30 000 в трастовый фонд на имя их дочери Ромолы. После этого он навсегда съехал из их дома, предоставив Имоджен возможность защищать его в прессе.
– Он истинный джентльмен, – утверждала она. – И все, что говорит его жена, ложь. В этом проблема нынешних жен: они не знают, как обращаться со своими мужьями. Не держите мужа на коротком поводке, отпускайте куда захочет… и он никуда не денется.
Возмущенная Лилиан выступила с заявлением. Она сообщила журналистам, что Римус несколько раз порывал с Имоджен, приказывая ей убираться из конторы и его жизни. Но Имоджен преследовала его, целыми днями хвостом увивалась за ним по Кларк-стрит, заглядывала в окна по ночам, угрожала пистолетом и твердила, что они с Римусом предназначены друг для друга.
* * *С новой невестой, новым домом и будущей падчерицей Римус в очередной раз принялся обустраивать свою жизнь, отбрасывая те детали прошлого, которые, по его мнению, не годились для его нового будущего. Проводя заодно переучет своих карьерных достижений, он обнаружил, что в списке назначенных к слушанию судебных дел появился новый тип подзащитного: обвиняемые в нарушении закона Волстеда[6]. Закон был ратифицирован в январе 1920 года для реализации Восемнадцатой поправки к Конституции США. Поправка запрещала производство, продажу и транспортировку спиртного внутри страны, а также импорт и экспорт алкоголя. Римус считал закон неразумным, нецелесообразным и практически неисполнимым, и клиенты подтверждали его правоту, получая умопомрачительные доходы от того, что он называл “мелким карманным бутлегерством”. Они выплачивали ему гонорар сразу же, наличными, раскладывая веером купюры по столу, и никогда не жаловались на штрафы, налагаемые судом, независимо от их размера. Римус обнаружил, что единственным серьезным неудобством в жизни его клиентов, “так называемых лучших людей”, были трудности с добыванием хорошего виски. Он пришел к выводу, что подобные потребности, вероятно, испытывает вся страна и что если уж его клиенты – “люди совсем без мозгов” – преуспевали в решении этой проблемы, то сам он “имеет шанс сорвать большой куш”.
Планируя крупномасштабную операцию, Римус прошерстил закон Волстеда и отыскал лазейку в 6-м параграфе II раздела: по рецепту, выписанному врачом, разрешалось вполне законно покупать в аптеках и использовать алкоголь для “медицинских целей”. В привычной цветистой манере он назвал это “величайшей комедией, величайшим извращением правосудия, которое я когда-либо встречал в цивилизованной стране”. В голове его оформился план. Будучи лицензированным фармацевтом, Римус обладал необходимыми знаниями, чтобы поставить закон себе на службу в масштабе всей страны. Как адвокат, защищающий преступников, он мог проникнуть в образ мыслей и махинаций представителей преступного мира. Как убежденный трезвенник – умел взглянуть объективно на торговлю спиртным. А как авантюрист – жаждал острых ощущений и азарта, мечтал обставить не только конкурентов, но и правительство.
Тщательно рассчитав каждый шаг и взвесив возможные риски, он разработал следующую стратегию:
1) Закрыть юридическую практику в Чикаго и переехать в Цинциннати, поскольку в радиусе 300 миль от этого города хранилось 80 процентов всего виски, произведенного в стране до запрета.
2) Купить винокуренные заводы и получить во владение тысячи галлонов этого виски на складах.
3) Приобрести оптовые фармацевтические компании, всегда указывая еще кого-нибудь в качестве владельца.
4) Под прикрытием этих компаний получить разрешение на изъятие спиртного, что позволит вывезти виски со складов и продать его – возможно, на лекарственном рынке.
5) Подкупить инспекторов по надзору за исполнением сухого закона, чтобы те не замечали чрезмерно крупных изъятий.
6) Создать транспортную компанию для перевозки алкоголя, организовать угон собственных грузовиков своими же сотрудниками и сбывать вывезенный виски на черном рынке по любой цене, которую он назначит. По сути, он будет грабить Римуса, чтобы заплатить Римусу.
Он дал имя этому грандиозному коммерческому спруту – “Круг”.
* * *Имоджен тоже продалась Римусу; она была податлива, восприимчива к его идеям, страстно желала вылепить из себя его идеал. Она и ее дочь Рут стали его новой семьей. Она хранила его самые сокровенные тайны и подтверждала любую его ложь. Она никогда никому не рассказала бы, что Римус до ужаса боится привидений. Не проболталась бы, что его брат Герман умер в сумасшедшем доме. Имоджен ни словом не намекнула бы, что Римус официально так и не стал американским гражданином. И никогда не стала бы повторять странную историю смерти его отца: Фрэнк и мать Римуса Мари затеяли драку в баре, которая закончилась для Фрэнка ударом по голове, и он скончался по дороге в больницу. Чтобы защитить мать и чтобы она не наплела невесть чего коронеру, Римус на три дня, пока шло расследование, запер ее на чердаке.
Римус предпочел верить, что с Имоджен его прошлое в безопасности, и вручил ей свое будущее. По пути в Цинциннати, 25 июня 1920 года, они сделали остановку в Ньюпорте, штат Кентукки, и поженились. Свидетельницей была Рут. Добравшись до “Королевы Запада”[7], он снял номер люкс в отеле “Синтон”, гордом ответе Цинциннати нью-йоркскому “Астору” со своими оперными вечерами, библиотекой и кондитерской в стиле Людовика XVI. Они жили там, ожидая окончания ремонта в особняке в Прайс-Хилл, который принадлежал раньше Генри Лекману, хозяину ныне закрытой пивоварни. “Мы должны купить дом Лекмана”, – настояла Имоджен, особняк должен был стать символом их нового начала и статуса, величественным заслоном от прошлого. Римус купил дом за 75 000 долларов – рекордная цена для недвижимости в Цинциннати, но ничтожная доля от суммы, которую он положил в местный банк под вымышленным именем.
Неожиданно для самой новобрачной документы были оформлены на имя Имоджен – одно из многих решений, о которых он пожалеет.
Показания Мари Римус
В: Как долго Джордж Римус жил дома и чем он занимался?
О: Пока ему не исполнилось четырнадцать. Потом я отвела его в аптеку к моему брату, потому что он всегда хотел зарабатывать, чтобы помогать семье.
В: Где Джордж прошел конфирмацию?
О: У преподобного Ландреха, пастора лютеранской церкви в Вест-Сайде.
В: Он работал в аптеке, пока не вступил в брак?
О: У моего брата была еще одна аптека, и он отправил Джорджа туда. Джордж столовался у него, пока работал, а сэкономленные деньги посылал мне.
В: Каким мальчиком был Джордж по отношению к матери и своей семье?
О: Хорошим мальчиком. Всегда посылал деньги. Когда его отец просил денег на пиво, а я не давала, Джордж всегда давал отцу денег.
В: Он продолжал помогать семье, после того как женился [на Имоджен]?
О: Да, всегда. И его жена бесилась от этого.
“Круг”
Обосновавшись в Цинциннати, Римус энергично принялся за дело. Взяв кредит в “Линкольн Банке”, где он открыл счет на имя “Джона П. Александера”, Римус купил аптеку в центре города и превратил ее в оптовую фармацевтическую компанию, что потребовало дополнительных инвестиций и филигранной ловкости рук. Забив полки лекарствами и косметикой на $50 000, он обеспечил себе право приобретать и продавать виски. Как только компания вывезла со складов столько спиртного, сколько было возможно, чтобы не вызвать подозрений, он закрыл фирму, зарегистрировал другую и переместил туда необходимое количество медикаментов и косметики.
По такой же схеме он купил уже существующие оптовые фармацевтические компании – две в Нью-Йорке, несколько в Цинциннати и в придачу Кентуккийскую фармацевтическую компанию, сразу за рекой, в Ковингтоне. Он приобрел и винокурню “Г. Е. Пог” в Мэйсвилле, штат Кентукки, и начал переговоры о покупке еще нескольких. Римус заметил, что бутлегеры в Цинциннати ведут дела нагло и откровенно, при этом городская полиция и федеральные агенты не вмешивались – хотя Огайо считался центром Антисалунной лиги (штат следовал общенациональной тенденции: города были “мокрыми”, а сельская местность “сухой”). Аккуратное наведение справок выявило имена и расценки местных инспекторов, бравших по десять долларов за каждый вывезенный ящик виски.
Римус сформировал из своих сотрудников группы для осуществления разной специфической деятельности: “доверенные” должны были “подмазывать” правоохранителей; “диспетчеры” – помогать с доставкой, а еще секретари для подделки документов; личный шофер и личный повар. Джордж Коннерс, которого Римус называл своей “правой рукой”, стал его бесстрашным и ушлым заместителем. Римус познакомился с агентом по продаже недвижимости Коннерсом, старожилом Цинциннати, когда вел переговоры о покупке винокурен, и тот сразу ему понравился. Наконец, всегда “на подхвате” у него были брат Имоджен Гарри Браун и сама Имоджен, которой Римус пожаловал неофициальный титул “Премьер-министр”.
Римус обещал, что Имоджен станет его “партнером во всем” и будет контролировать деловые документы и планы, которые он не может доверить больше никому. Он предлагал ей участвовать в сделках, вкладывать личные средства – деньги, которые выделял ей в качестве содержания, – в его предприятия. Никому на свете Римус не верил столь безоговорочно и чувствовал себя абсолютно спокойным, передавая свои доходы и свое сердце в ее любящие и мудрые руки.
Круг завертелся. Через год Римус владел 35 процентами всего алкоголя Соединенных Штатов.
* * *Римус боялся не полиции и не государственных инспекторов, а “виски-пиратов” – банд грабителей, которые рыскали по стране, выслеживая бутлегеров, а потом совершали налеты на склады, связывали охранников, затыкали им рты кляпом, перерезали телефонные провода и выносили все до последней бутылки.
Как только “Круг” начал расширяться, Римус понял, что становится мишенью. Его страхи обрели реальность в ту ночь, когда они вдвоем с шофером возвращались в Цинциннати из Ковингтона на грузовике, доверху нагруженном ящиками с виски. На середине моста ехавший рядом автомобиль вдруг резко свернул, перекрыв им путь. Шофер Римуса выскочил из кабины и стремглав рванул в сторону Цинциннати, предоставив Римусу самому разбираться с проблемой. Четверо мужчин вскочили на подножку грузовика и, размахивая автоматами, заорали: “Руки вверх!” Каждый целился прямо в голову Римуса.
У шофера Римуса был револьвер, но, убегая, он прихватил его с собой. Римус остался без оружия. Мозг мгновенно оценил ситуацию: место налета ему на руку, полицейские обычно дежурят по обе стороны моста. При звуках перестрелки они перекроют пиратам пути к бегству.
– Жмите на курок! – дерзко ответил Римус. – Стреляйте, трусы, и тогда никого из вас не останется в живых, чтобы рассказать об этом!
Он понимал, что у него доли секунды на бросок, и мощно нырнул вперед, как пловец с бортика. Застав бандитов врасплох, он махал здоровенными ручищами, пока не добрался до чьих-то ребер и не опрокинул их владельца навзничь. Но тут же что-то, будто свалившись с высоты, страшно ударило его по голове, он сложился пополам и рухнул на колени, однако встал и вновь замахнулся, целясь кулачищем в другого пирата. Приклад автомата проделал вторую дыру в его скальпе, повергнув наземь. Пошатываясь, он опять поднялся, кровь заливала глаза. Развернувшись, Римус схватил нападавшего, поднял его над головой и потащил к краю моста, намереваясь сбросить в реку. Но вместо этого шмякнул об ограждение, оглушил и швырнул на землю.