Батько мой не отвечал. Окончательно осмелев, я продолжил:
– Пап, ну дай пороху!
Он, быстро повернувшись ко мне, не говоря ни слова, взял самопал в руки, посмотрел на него одним взглядом, сделал одно быстрое движение руками, разломив его напополам, после чего, так же невозмутимо отдал его мне. Взяв два куска, я, обливаясь слезами, вышел на улицу. Таково было наше немногословное воспитание. Этот случай я запомнил на всю жизнь, и вспоминал его при каждом удобном случае.
Слегка повзрослев, к нашим обязанностям добавилась обязанность сходить в город за хлебом. Город, при этом, был расположен в нескольких километрах. Хлеб продавался в лавке и, как правило, чтобы его купить, нужно было отстоять большую очередь. Стояли в очередях взрослые и наравне с ними и дети как мы. Стояние в очереди было делом обыденным, оно начиналось еще задолго до того, как привозили хлеб в лавку. Это изматывало, люди были злые. Злые не по природе своей, а по причине постоянной нужды, преследовавшей их на протяжении всей жизни. В один из таких дней, очередь была настолько длинной и плотной, что пробиться к прилавку было очень тяжело. Вдруг какой-то малец, не то чтобы ребенок, но и не взрослый, забравшись на козырек перед входом, спрыгнул вниз и по головам быстро, на четвереньках, забрался внутрь и через несколько секунд выскочил из лавки обрадованный, с буханкой хлеба. Люди, удивленные такой наглостью и умением, разрешили ему отовариться, больше из уважения к его проворству. Видя такой исход дела, другой пацан, тоже решил повторить его подвиг, однако тут же был пойман, вытолкан из очереди и снабжен тумаками вдогонку.
Когда подходила наша очередь, мы брали по буханке хлеба, клали их в мешок и довольные шли домой. Городские жители при этом, не выказывали к нам какого – либо расположения, и все потому, что родители ни с чем другим как с мешком нас за хлебом отправить не могли, да потому, что и не было другой утвари. И по этим мешкам мы легко определялись в очереди и городские часто говорили:
– Опять деревенские со своими мешками поприходили, весь хлеб заберут.
И тому подобное. Отстояв определенное время, так как хлеб привозили тоже по часам, мы шли домой, каждый волоча за спиной в мешке по буханке хлеба. Я ходил с Иваном, и ему, учитывая его возраст, все же было довольно тяжело идти порядка четырех километров с мешком за плечами, отчего часто этот мешок, буквально, волочился по земле. А по приходу домой мы могли отдохнуть, и заняться своими пацанячими делами.
К слову, хлеб был большой, круглый, килограммовый и вкусный. Конечно, он был не из белой муки, а скорее из серой, но мы и ему были довольны. Этот хлеб нельзя было сравнить с хлебом, который продавали частники на рынке. Тот был пышным, очень высоким и при надавливании на него рукой (что любили продемонстрировать лавочники) он быстро возвращался в первоначальное состояние. Таким хлебом, а скорее булкой, мы могли только изредка полакомиться, когда его покупали взрослые и брали нас на базар.
Говоря о торговле, стоит упомянуть и о способе доставки товара на рынок. Бабы с нашего села, встав затемно и подоив корову, шли пешком на базар. Кто нес свежевыдоенное молоко, а кто и творог. Несли в кувшинах на палке или коромысле за плечами, и в основном многие использовали в качестве противовеса на противоположной стороне коромысла каменюку, завернутую в холщевый мешок. Дойдя до речки Мелек – Чесме, они сбрасывали камень в речку, и дальше уже шли на рынок без него. Таким образом, переправа через речку, представляющая собой несколько бревен уложенных рядом, обрастала и каменной насыпью, которую можно было использовать в дальнейшем для строительства каменного моста.
Берега речки были пологими, какая-либо растительность отсутствовала, так как она была вытоптана огромным количеством ног и колесами повозок. Место было людное, тут сновали «биндюжники» – извозчики, которые развозили товар, сами торговцы и прочий деловой люд. Также мне запомнилось это место в связи с так называемыми «поденщиками» – эти люди ожидали приглашения на работу определенным образом – они лежали на земле, головой к речке, вниз под уклон и на босых ногах их виднелась табличка или надпись с указанием цены за полный трудовой день. Прохожие могли ознакомиться с ценником и осмотреть работника. Любой, разбудивший поденщика, знал, сколько ему следует заплатить за его работу, и тот, не спрашивая ни характер работы, ни прочих деталей, шел со своим работодателем, как правило, молча. Случавшиеся изредка недопонимания в виде торга или каких-либо расспросов, грубо и жестко пресекались этим братством и человек, проявивший такую бестактность или неосторожность мог легко поплатиться за это и оказаться речке.
Как я уже говорил, публика, приезжающая в Крым, была разная, как правило, голодная и, попав на относительно сытую землю, эти люди старались элементарно насытиться. Одному случаю я был свидетель, дело было на базаре, куда я поехал с родителями. Какой-то, по-видимому, вновь прибывший переселенец, купив за какие-то монеты малосольную кефаль, держа ее как огурец, жадно поглощал ее, откусывая большие куски. Проходящий мимо грек, который не привык к такого вида зрелищам, не смог сдержать возмущения и произнес, обращаясь к этому человеку:
– Что ви делаете, молодой человек, так же нельзя…это же божественний риб, его надо покласть на блюдо, сбрызнуть маслом, уложить по кругу маслины и только после этого кушать!
Посмотрев на говорящего, и удостоив его непонимающим взглядом, этот человек произнес:
– Шо?
После чего смачно откусил следующий кусок.
Увидев это, бедный грек, отшатнулся от него, чуть не лишившись чувств, и ушел, качая головой.
Ему, носителю древнейшей культуры, был непонятен этот варвар, приехавший неизвестно откуда на его землю, и таким образом поглощающий хорошую и вкусную рыбу. Откуда он мог знать, что этот человек, даже если бы и имел азы культуры, все равно не смог бы себя сдержать, в силу своего голода, от такого варварского поедания пищи.
Два слова о биндюжниках ( была раньше такая профессия – портовый извозчик). Один из них – дядя Пава Гура был знаком моим родителям, а стало быть, и мне. Он был огромный дядька, и хотя вместо одной ноги у него был деревянный протез, благодаря своим огромным формам, вкушал немало пищи, чем славился. Также, он умел пользоваться и своей деревянной ногой не только по прямому предназначению. Например, он мог прийти на Сенной рынок и купить у торговца мешок сена для своей кобылы. Причем, рассчитавшись с ничего не заподозрившим торговцем, он принимался набивать мешок самостоятельно, и так ловко он управлялся своей деревянной ногой, что копна сена начинала значительно мельчать, и бедный торговец не знал, что с этим делать и как отвадить такого покупателя, пока он не затолкал в мешок весь его стог. Дядя Пава управлял бричкой и, как правило, возил торговцев из порта, которые прибывали с Кубани, и привозили продукты, для продажи их на местном рынке, ведь Кубань издавна снабжала Крым продуктами, да и поспевали они почему-то там всегда раньше. По дороге, бывало, нагруженная повозка не всегда легко давалась кобыле, и дядя Пава, ловко спрыгивая с нее, снимал с культи свой деревянный протез и, осыпая бранью бедное животное, сопровождал ее несколькими ударами своей деревянной ноги, после чего кобыла начинала шагать бодрее. От родителей я слышал смешную историю, о том, что дядя Пава (кстати кличка у него была соответствующая – Обжора), как-то подвозил женщину с двумя огромными (рыбацкими) корзинами слив. По дороге она имела неосторожность предложить дяде Паве угоститься сливами, чем тот не преминул возможностью воспользоваться. То и дело он нырял своей огромной пятерней в корзину за сливами, и к моменту приезда на рынок, бедный дядя Пава услышал от торговки:
– О боже, а де ж слывы?
Видимо, увлекшись, Д. Пава не рассчитал свои силы и уничтожил значительное количество товара, предполагавшегося для продажи.
По отношению к религии, можно сказать, что наши односельчане были не особенно религиозны, однако соблюдали основные церковные праздники и регулярно ходили в церковь. Такие походы обязательно происходили на Крещение, рождество и Пасху. Нас, детей, взрослые тоже, как правило, брали с собой. Это было утомительное стояние. Священник и церковники читали молитвы, мы стояли, держась за подол, и изредка канючили, о том, что мы устали и давай пойдем домой. В ответ мы слышали:
– Подожди, счас дочитают до Христа.
Эта фраза надолго мне впилась в память, вместе с воспоминаниями о походах в церковь, ведь никогда больше, за всю свою жизнь, столько я церкви не посещал. И не потому, что я был неверующий, скорее – не религиозный, как и большинство моих современников. А ходить в церкву просто так, для галочки, не отдаваясь самому процессу с душой, значило для меня – «токо греха набираться», а к этому я не стремился. Ходили мы, как правило, в Братскую церковь, которая была расположена в городе Керчи, примерно там, где сейчас находится первый Портовый переулок, а также в Греческую церковь, которая находилась вблизи Сенного рынка (ныне площадь Ленина) и находится там и поныне. Участие в религиозных обрядах, соблюдение церковных праздников всегда было важно для наших предков, так как этим подтверждалась связь поколений, ведь наши отцы и деды и отцы и деды наших отцов были православные, и, соблюдая веру, хотя бы ее основные традиции и догмы православия, мы, таким образом, подтверждали эту связь, и несли ее в будущие поколения.
Конечно, не обходилось и без курьезов. Как-то раз, пошли мы на праздник Крещения в церковь. Людей было очень много и после чина освящения воды, народ ринулся к купели, стараясь побыстрее набрать освященной воды. Люди несдержанны в своих помыслах и действиях. В результате возникла давка, толпа опрокинула купель с освященной водой, облив ей священника и сбив его с ног. Тут же один из прихожан воскликнул:
– Граждане верующие, ну вы же верующие, что вы делаете?!
Толпа остановилась, посмотрела на него, и кто-то сказал:
– Якыйсь дурный,
после чего продолжила свое стремление в наборе святой воды. Этот курьезный смешной и одновременно грустный случай, как нельзя точно, определял отношение наших современников к религии, и ее обрядам. Но не стоит их судить строго, ведь буквальное следование догматам не всегда соответствует истинному стремлению души и может являть собой лишь видимое внешнее действо, а наши люди, все же имели веру в своем сердце.
Бывали и просто смешные случаи. Как-то раз стояли мы всенощную на Пасху в Греческой церкви. В нее приходили и приезжали люди из города и близлежащих сел. Верующие приезжали, как правило, на возах. Коням давали овес, а сами шли в церковь, лишь изредка выходя осмотреть свой воз и пожитки. Один мужик, стоявший неподалеку от нас, вернувшись от воза, сообщил своей жене:
– Галю!
– Га!
–Щей га! Кинь паску зъив и вже яйцями тарахтить!!!
Не смотря на участие в богослужении, все, кто слышал этот диалог, просто прыснули со смеху. Видимо, конь был распряжен и, воспользовавшись своей свободой, залез в хозяйские пожитки и там славно попировал.
К слову сказать, брали нас в город и на кино. Кинотеатров было два: «Ударник» – бывшая гимназическая церковь, расположенный вдоль Набережной Сталина, и «Пионер» – бывшая армянская церковь, который был у подножья горы Митридат. Как- то раз я пошел с бабой в город и мы решили пойти на кино. С нами был и мой брат Иван. Уж какая была картина, я точно не помню. Да какие тогда были фильмы…в общем с нами Иван не пошел, и остался на улице. И, когда я вышел из кино, он радостный подбежал ко мне, и обрадовано сообщил, всем своим видом показывая, что более продуктивно провел время, чем я за просмотром скучной кинокартины:
– Зато я по приступкам набигався!!!
Вот таким нехитрым образом, как Иван, бегая по ступенькам кинотеатра, мы проводили свое свободное время и все равно были рады этому.
-3-
Продолжая свой рассказ, хочу вкратце упомянуть и о других моих родственниках. У моего отца была сестра – Мария, она вышла замуж за Николая Францевича, по фамилии Бенбен, и жила с ним, отдельно от нас и своих родителей. У них родились дети – Борис, Лида и Николай. Борис был мой ровесник, когда родилась его младшая сестра и взрослые сообщили мне об этом, я громко воскликнул:
–Ну, теперь Борьке попоглядиться!!!
Взрослые долго смеялись над моей реакцией, понимая, что я, имея опыт присмотра за своим младшим братом Иваном, имел в виду.
Братья моего отца – Иван и Григорий умерли, один в младенчестве, другой в подростковом возрасте. Обстоятельства мне неизвестны. Остался только его младший брат Николай, он работал бухгалтером или счетоводом в колхозе, был, по-видимому, человеком образованным, о чем я сделал вывод при следующих обстоятельствах.
Как – то раз, когда мы все вместе были дома у моей бабы (к слову сказать, у меня еще была одна баба – «Красыва», так я называл свою двоюродную бабушку, с которой часто проводил свое время), она спросила моего отца – как посчитать: сколько будет килограммов, если взять 5 мешков по 45 кило зерна. Мой батько стал считать: два – это 90 кил, 3-135 килограммов. Дядя Коля в это время также был в хате и читал газету, и, подняв глаза поверх газеты, мимоходом, сказал бабе – 225 килограммов, и все расчеты отца на этом прекратились. Из врожденных недостаков дяди Коли выделялась его прихрамывающая с детства походка – он слегка волочил ногу. Однако это не помешало получить ему по тем временам неплохое образование и занимать определенную должность в колхозе. Жил он с женой, однако детей у них не было.
У моей матери было много родычей. У нее было две сестры – тетя Фрося и тетя Паша. Тетя Фрося вышла замуж за дядьку Фильку по фамилии Чаус, у них родилась дочка – Лидка, она была чуть младше меня по возрасту и считалась мне двоюродной сестрой. Также у меня было три дядьки – они были братьями моей матери – дядько Харитон, дядка Павка и дядька Мытька. У них был еще брат, Иван, но он умер раньше, еще до моего рождения. Дядьку Мытьку я помню плохо, так как с ним общался мало, по той причине, что жили они в городе. Фамилии у них всех были Куликовские, или по-деревенски – Кулыки. Между дядькой Харитоном и дядькой Павкой была большая разница в возрасте. Старше всех был дядька Харитон. Выглядел он как крымчак или татарин, и если не побреется, когда он отправляется в город, то это могло с ним сыграть злую шутку. Паспортов раньше в деревнях ни у кого не было, ( в деревнях их начали давать гораздо позже). Вот бывало, пойдет он в город, по своим делам, а обратно его ведет красноармеец, под винтовкой, да со штыком – якобы вызывал подозрение, а удостоверить личность он никак не мог.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
