Однажды они нашли места на залитой солнечным светом верхней площадке автобуса и долгие часы ехали от таявшей вдали Вашингтон-сквер вдоль грязной реки. Потом, когда блуждающие лучи нашли пристанище на западных улицах, выплыли на распухшую от транспорта, погружающуюся в сумерки Пятую авеню с угрожающе жужжащими, словно пчелиные ульи, универмагами. Движение становилось все более интенсивным и вскоре окончательно застряло в хаотично образовавшейся пробке. Автобусы по четыре в ряд возвышались гигантскими платформами над толпой в ожидании свистка регулировщика.
– Восхитительно! – воскликнула Глория. – Только посмотри!
Впереди маячил припорошенный мукой фургон мельника, запряженный двумя лошадьми, черной и белой масти, которыми управлял напудренный клоун.
– Какая жалость! – воскликнула Глория. – Вот если бы обе лошади были белыми. Как чудесно смотрелись бы они в сумерках. Я так счастлива, что именно сейчас нахожусь в этом городе.
Энтони с сомнением покачал головой.
– А мне город кажется дешевым фигляром. Все время пыжится, стараясь соответствовать впечатляющей светскости, которую приписывают жизни больших городов. Из кожи вон лезет, изображая эдакий романтичный столичный лоск.
– А вот по-моему, он действительно впечатляет.
– Только на короткое время. В действительности же это насквозь фальшивое представление. Здесь имеются разрекламированные агентами звезды, шаткие колченогие декорации и, должен признать, самая многочисленная армия статистов. – Энтони на мгновение замолчал и, коротко хмыкнув, закончил: – С технической точки зрения, наверное, выглядит великолепно, но неубедительно.
– Наверняка полицейские считают всех людей дураками, – задумчиво заметила Глория, наблюдая, как дородную и весьма трусливую даму переводят через улицу. – Они всегда видят людей испуганными, беспомощными и старыми… впрочем, так оно и есть. Пожалуй, нам надо сойти, – предложила она. – Я обещала маме пораньше поужинать и лечь спать. Черт возьми, она говорит, что у меня усталый вид.
– Скорей бы пожениться, – мечтательно прошептал Энтони. – Тогда не нужно расставаться на ночь и можно делать все, что пожелаешь.
– Да, чудесно! Думаю, нам следует отправиться в путешествие. Хочется побывать на Средиземном море, в Италии. А еще хорошо бы какое-то время играть на сцене… скажем, около года.
– Так и будет. А я напишу для тебя пьесу.
– Замечательно! И я в ней сыграю. А потом, когда у нас будет больше денег, – во время подобных разговоров непременно делалась тактичная ссылка на скорую кончину старого Адама, – мы построим шикарный особняк, правда?
– Да, с собственными бассейнами.
– Их будут десятки. А еще собственные реки. Ох, хорошо бы иметь все это прямо сейчас!
По странному совпадению Энтони хотелось того же. Подобно ныряльщикам, они окунулись в темный водоворот толпы и, выплыв уже в районе прохладных Пятидесятых улиц, ленивым шагом направились к дому, полные романтических чувств друг к другу… оба прогуливались в одиночестве по погруженному в невозмутимое спокойствие саду, и каждого сопровождал обретенный в мечтах призрак.
Безмятежно-тихие дни плыли подобно лодкам по медленному течению рек. Весенние вечера, полные меланхолии, представляли прошлое в прекрасном свете с некоторым оттенком горечи, заставляя оглянуться назад и убедиться, что любовь, пережитая за множество прошлых лет, давно канула в Лету и умерла вместе с забытыми вальсами, звучавшими в ту пору. Самые трогательные, полные остроты моменты всегда случались, когда влюбленных разделяла какая-нибудь искусственно воздвигнутая преграда. В театре руки украдкой соприкасались в темноте для нежного пожатия, в многолюдных помещениях движением губ передавались слова, которые должны прочесть любимые глаза. Они не осознавали, что идут по стопам минувших и уже покрывшихся слоем пыли поколений, однако смутно догадывались, что если правда есть конец жизни, то счастье – одна из ее разновидностей, и нужно лелеять его краткие трепетные мгновения. А затем одной волшебной ночью на смену маю пришел июнь. Теперь оставалось всего шестнадцать дней… потом пятнадцать, четырнадцать…
Три отступления
Перед объявлением помолвки Энтони отправился в Тэрритаун навестить деда. С момента их последней встречи тот еще больше усох и поседел, не в силах устоять перед шутками, которое играет с людьми время, и встретил новость с глубоким скептицизмом.
– Так, значит, собрался жениться? – поинтересовался он с подозрительной кротостью и так долго кивал, что Энтони не на шутку встревожился. Не зная точных намерений деда, он все же предполагал, что значительная часть дедовских денег достанется ему. Разумеется, приличная сумма уйдет на благотворительность, ну и, конечно же, на проведение реформ в бизнесе.
– А работать ты собираешься?
– Собственно… – стараясь выиграть время, протянул несколько сбитый с толку Энтони. – Я же и так работаю. Сами знаете…
– Я имею в виду настоящее дело, – бесстрастным тоном пояснил Адам Пэтч.
– Пока не знаю точно, чем займусь. Ведь я, дедушка, не нищий, – с обидой заявил Энтони.
Старик слушал внука, прикрыв глаза, а затем почти извиняющимся тоном спросил:
– Сколько ты отложил за год?
– Пока ничего…
– Значит, если в одиночку ты как-то умудряешься прожить на свои средства, то, вероятно, рассчитываешь на чудо, которое поможет существовать на них вдвоем.
– У Глории есть собственные деньги. Достаточно для покупки одежды.
– Сколько?
Не обращая внимания на бестактность вопроса, Энтони ответил:
– Около ста долларов в месяц.
– То есть всего примерно семь с половиной тысяч в год. – Немного подумав, он ласково продолжил: – Что ж, немало. Если имеешь голову на плечах, вполне хватит. Однако вопрос в том, есть ли у тебя хоть капля здравого смысла, о котором я говорю.
– Полагаю, есть. – Энтони было стыдно, что приходится терпеть нотации старого ханжи, и в его следующих словах уже зазвучало холодное высокомерие: – Я прекрасно справлюсь. А вы, похоже, считаете меня ни на что не годным человеком. В любом случае я приехал сюда, только чтобы сообщить о предстоящей в июне свадьбе. Всего хорошего, сэр. – Отвернувшись от деда, он направился к двери, не зная, что впервые за все время сумел тому понравиться.
– Подожди! – крикнул вслед Адам Пэтч. – Хочу с тобой поговорить.
– В чем дело, сэр?
– Присядь. Останься на вечер.
Несколько смягчившись, Энтони снова занял прежнее место.
– Простите, сэр, но вечером я встречаюсь с Глорией.
– Как ее зовут?
– Глория Гилберт.
– Из Нью-Йорка? Одна из твоих знакомых?
– Она со Среднего Запада.
– А чем занимается ее отец?
– Работает в целлулоидной корпорации или тресте, что-то в этом роде. Они из Канзас-Сити.
– Свадьба будет там?
– Нет, чего ради? Мы думаем пожениться в Нью-Йорке, тихо, скромно.
– А что, если устроить свадьбу здесь?
Энтони пребывал в нерешительности. Предложение деда не слишком привлекало, и все же следовало проявить благоразумие и по возможности попытаться пробудить в старике личный интерес к их с Глорией супружеской жизни. Кроме того, Энтони слегка растрогался.
– Очень любезно с вашей стороны, дедушка, только ведь это доставит множество хлопот.
