– Но отсрочка как минимум до следующей весны, – закончила Озла. – Никто не рискнет идти на баржах по зимнему морю.
Все трое осмыслили сказанное, все еще соприкасаясь лбами в темноте.
– Кто еще об этом знает? – прошептала наконец Маб.
– Несколько начальников корпусов. И мистер Черчилль, должно быть, – только ему нельзя об этом объявлять; думаю, он не станет полностью сбрасывать со счетов возможность, что вторжение все-таки состоится в этом году, пока не будет совершенно уверен. Но и он, и те, кто на самом верху, – они в курсе. – Озла сглотнула. – Ну и мы.
«Вот потому нам и запрещают обсуждать такое, – подумала Маб, вспоминая строгий наказ Деннистона. – Каждая из нас видит лишь фрагмент головоломки, но стоит начать разговаривать и складывать их вместе…»
– Вам нельзя никому говорить, – поспешно зашептала Бетт. – Не говорите никому, что до весны мы все в безопасности, как бы страшно вам ни было. Я должна была молчать. Я… – Она прерывисто задышала. – Деннистон может нас уволить, бросить в тюрьму…
– Он ничего не узнает. Да и не верю я, что мы первые, кому пришло в голову сопоставить все, что нам известно, чем бы они там ни грозили, – успокоила ее Маб.
– Знаете, сколько девушек просят меня посмотреть, как дела у судна, на котором служит их брат или парень, потому что я в отделе немецкого ВМФ? – тихо сказала Озла. – Конечно, нельзя, но все равно ведь спрашивают.
Вторжение было отложено. Это не значило, что бомбежки прекратятся, не значило, что весной все устроится лучшим образом… но они так давно не слышали хороших вестей, что сейчас казалось, будто с их плеч упал тяжеленный груз – куда тяжелее, чем на самом деле. Да, бомбить продолжат по-прежнему. Да, в следующем году немцы могут пересечь Ла-Манш. Но кто знает, что их вообще ожидает в следующем году? Когда идет война, думать получается лишь о сегодняшнем дне и текущей неделе. На этой неделе немецкие баржи не причалят в Дувре, и Маб подумала, что теперь, зная это, она может вернуться к работе и держаться.
– Клянусь прямо сейчас, – негромко произнесла Маб. – Я не пророню ни слова моей маме или кому-либо еще за стенами этой комнаты. Ни у одной из нас не будет проблем с Деннистоном из-за меня.
– Все равно мне не следовало говорить. – Судя по голосу, Бетт сгорала от стыда.
Неожиданно для себя самой Маб крепко обняла Бетт.
– Спасибо, – пробормотала она. – Я знаю, второй раз ты этого не сделаешь, но все равно – спасибо.
Если девушка нарушила правила государственной безопасности, чтобы заверить тебя, что твоей семье не грозит со дня на день оказаться в захваченном врагом городе, она совершенно точно зарекомендовала себя как настоящий друг.
До королевской свадьбы одиннадцать дней. 9 ноября 1947 года
Глава 14
Лондон
«Замуж надо выходить по дружбе, а не по любви, – не раз говорила мать Озлы. – Друг выслушает тебя куда внимательнее, чем любовник!»
А если ты помолвлена с другом и он тебя совсем не слушает, что это значит?
– Милый, – произнесла Озла по возможности ровным голосом, – я ведь много раз просила не называть меня «котиком». Я вежливо тебе объяснила, что мне это не нравится, твердо сказала, что я это презираю, а теперь говорю, что ненавижу это слово каждой клеточкой души.
Даже больше, чем когда ее обзывают безмозглой дебютанткой.
– Ну-ну, спрячь коготки, котик! – Он похихикал в трубку – судя по всему, еще валялся в постели. – Ты так рано звонишь… В чем дело?
Озла медленно выдохнула.
– Мне надо уехать на пару дней. Подруга вляпалась в неприятности.
– А я думал, ты придешь сегодня вечером. – Он понизил голос: – И останешься на ночь.
«Не сомневаюсь, что ты найдешь кого затащить в постель, пока меня не будет», – подумала Озла. Она точно знала, что и после их помолвки он вовсе не отказался от других женщин. Впрочем, ей было все равно. Они женились не по большой любви, а по соглашению. Даже собственно предложение руки и сердца в его исполнении прозвучало следующим образом: «Попробуем, Оз? Ну ее, эту любовь, она бывает только в дешевых романах, а вот брак – это для друзей вроде нас с тобой».
«Почему я согласилась? – размышляла она иногда, глядя на зеленый изумруд у себя на пальце. И тут же отвечала: – Сама прекрасно знаешь почему». Потому что стоял июль, все вокруг просто опьянели от недавно объявленной помолвки принцессы Елизаветы и Филиппа, а та, которая в годы войны была девушкой Филиппа, внезапно оказалась объектом общей жалости.
И больше не имело значения, что Озла пишет статьи для «Татлера», любит свою работу и каждый субботний вечер развлекается в «Савое» с очередным поклонником. После королевской помолвки имело значение лишь одно: она – жалкая бывшая дебютантка, которую бросил будущий муж принцессы, и она до сих пор не замужем. Озле хватило недели сочувственных взглядов и копавшихся в грязном белье журналистов, чтобы сломаться. Она явилась на вечеринку в платье черного атласа с декольте до пупа, готовая ответить «да» первому более-менее подходящему мужчине, который начнет за ней ухаживать. А старый друг подсел к ней и сказал: «Попробуем, Оз?»
Ну и все будет отлично, правда. Они не станут жить, как те нудные старомодные супруги, которые вечно путаются друг у друга под ногами. Да, они не влюблены друг в друга, – а кому это нужно? На дворе 1947 год, дорогуша, а не 1900-й. Лучше уж выйти за друга, пусть он и называет ее «котик», чем сидеть и ждать какой-то великой любви. За друга, присутствие которого на королевском венчании продемонстрирует, что Озла Кендалл – счастливая невеста, а не кислая старая дева.
– Мне очень жаль портить твои планы, дорогой. Но я вернусь, прежде чем ты успеешь соскучиться!
Положив трубку, Озла схватила чемоданчик и сбежала вниз по ступенькам. Почти тут же у двери притормозило такси, и вскоре Найтсбридж остался позади. На смену мыслям о глазах жениха пришло воспоминание о серьезных голубых глазах одной женщины – женщины, которую три с половиной года назад поглотил Клокуэлл. Когда Озла смотрела в эти глаза в последний раз, они были широко раскрыты и испещрены красными прожилками. Женщина одновременно рыдала и хохотала, сидя на полу и ритмично раскачиваясь взад-вперед. Она выглядела совершенно слетевшей с катушек – будто ей и правда место в клинике для душевнобольных.
Зашифрованное письмо, «Вы передо мной в долгу», лежало в кармане. «Может, и в долгу, – подумала Озла. – Но это вовсе не значит, что я тебе верю».
Не значит, что она верит второй половине нацарапанного в отчаянии послания, особенно первой строчке, которую она в ошеломлении перечитывала снова и снова. Но Озла помнила те голубые глаза, до боли серьезные. Глаза, которые никогда не лгали.
«Что с тобой произошло? – в тысячный раз подумала Озла. – Что с тобой произошло, Бетт Финч?»
Внутри часов
– В сад, мисс Лидделл! Мы же хотим погулять, не так ли?
Бетт снова поймала себя на том, что раскачивается взад-вперед на своей скамье, размышляя, что же теперь происходит во внешнем мире. В БП она была осведомлена лучше всех в стране – за исключением разве что правительства. А когда живешь в обитом войлоком незнании… Усилием воли Бетт остановилась и выпрямилась. Только сумасшедшие раскачиваются взад-вперед. А она не сумасшедшая.
Пока еще.
– Мисс Лидделл… – Медсестра рывком подняла Бетт на ноги, словно мешок. Доктора уже удалились, и мед из ее голоса исчез: – Марш на улицу, ленивая стерва!
Вот это Бетт ненавидела здесь больше всего: кто угодно мог ее трогать когда только захочет. Она никогда не любила прикосновений, которых не позволила сама, а тут день за днем ее преследовали чьи-то руки: они оказывались на локтях, чтобы куда-то ее вести, на челюстях, чтобы насильно раскрыть ей рот, и все они трогали ее, трогали, трогали. Ее тело больше ей не принадлежало. Но она вышла в сад, так как знала, что иначе ее туда потащат волоком.
– От этой Лидделл у меня мороз по коже, – пробормотала час спустя та же медсестра, деля одну сигарету на двоих с товаркой в розовом саду. – Взгляд вроде пустой, но такое чувство, что она обдумывает, как бы искромсать меня на кусочки.
«Так и есть», – подумала услышавшая ее слова Бетт, гуляя среди роз с отрешенным выражением лица.
– Какая разница, о чем они думают, покуда ведут себя тихо? – пожала плечами вторая. – По крайней мере, к нам не везут буйных, как в Броудвелл или Рэмптон. Здесь они смирные.
– Что есть, то есть. Смирные. – Первая медсестра протянула руку с горящей сигаретой к женщине с лишенным всякого выражения взглядом, которую вывезли в сад в инвалидной коляске, и стряхнула ей на запястье сигаретный пепел. Та не отреагировала, и медсестры захихикали.
«Терпи». Когда медсестры ушли, Бетт нагнулась, подняла с земли наполовину выкуренную сигарету и жадно затянулась. «Просто терпи».
Она вышла из розария и медленно прошла к высокой внешней стене, очищенной изнутри от деревьев, кустов и всего, что могло помочь выбраться из этого ада. Каждый час тройка мускулистых санитаров обходила стену по периметру, высматривая, не перекинуты ли через нее связанные простыни или другие импровизированные веревки. Правда, глядели они не то чтобы очень пристально, поскольку с последней попытки к побегу в их учреждении прошли годы. «Следующей буду я, – подумала Бетт. – А потом я доберусь до человека, который запер меня здесь».
Прошло три с половиной года, а она все еще не была полностью уверена, что знает, кто это. Так она и написала бывшим подругам в своей зашифрованной записке:
Озла и Маб,
в Блетчли-Парке был предатель, который во время войны сбывал информацию.
Я не знаю, кто именно, но знаю, что он (или она) сделал. Я нашла доказательства, что это некто из моего отдела, – но кто бы это ни был, он устроил, чтобы меня посадили под замок прежде, чем я успела об этом доложить.
