***
Сентябрь 1920 года
Керченский пролив
Выкрашенный серой краской потолок плавно покачивался. Свят зажмурился, но качка не исчезала. Неожиданно неяркий свет, пробивавшийся сквозь веки, потускнел. Он открыл глаза и увидел склонившегося над ним Сидора, который, встретившись с ним взглядом, радостно улыбнулся.
– Где я? – спросил Свят и попытался встать, но движение резкой болью отдалось в груди.
– Не шевелись, Святослав Петрович, не ровён час рану потревожишь! На «Святом Евстафии» мы, на пароходе. В Крым идём. Тебя юнкера нашли, думали мёртвый, даже могилу успели отрыть, а ты вдруг застонал, слава богу! Они тебя на дрожки и в Ачуево, где посадка на корабли была. По дороге нас встретили и говорят: «Есаул, у нас есть раненый, гляньте, не ваш ли?» Я как увидал тебя, сразу к нашему фельдшеру: – Спасай Святослава Петровича! Как хочешь, спасай! Вот ты и здесь! Теперь точно выживешь! Казачьему роду нет переводу!
Свят благодарно улыбнулся и прикрыл глаза. Проснулся он от толчка, сотряснувшего весь пароход. «Святой Ефстафий» благополучно причалил к пирсу.
В лазарете Сидор сумел добиться, чтобы Свята положили в отдельную палату, и каждый день приходил, принося неизвестно где добытые продукты. Дней через десять Свят почувствовал себя значительно лучше и попросил принести ему форму.
– К чему она вам? – спросил Сидор, оглянувшись на дверь.
– Как к чему? Идти в штаб и просить назначения! – недоумённо взглянув, ответил Свят.
Тяжело вздохнув, Сидор покачал головой:
– Одним красным больше, одним меньше… Не сдюжим мы против них. Надо думать, как дальше жить. Коммуняки в силу вошли. Дай бог с неделю продержаться. Я начальнику лазарета вашим денщиком отрекомендовался. Само собой, без хабара не обошлось. Уже корабли готовы на Константинополь, раненых первыми грузить будут. Доберемся до басурманского берега, а там посмотрим.
Ночью Свят неожиданно проснулся от звука канонады. «Артподготовка перед атакой», – сразу понял он. Дверь тихо скрипнула, Сидор вошёл в палату, держа в руках выстиранную и отглаженную форму:
– Одевайтесь, господин есаул, ехать пора.
Они приехали в порт одними из первых. Несмотря на то что было ещё темно, погрузка проходила организованно. Свят молча сидел на койке в маленькой двухместной каюте, безучастно наблюдая, как Сидор раскладывает нехитрые пожитки.
Некоторое время на палубе раздавался топот, затем загудела сирена и, дав прощальный гудок, судно отвалило от причала.
– Давай на палубу выйдем, – вдруг сказал Свят.
Подойдя к борту и облокотившись на планшир, он неподвижно стоял, глядя на исчезающую в предрассветной дымке землю. У него закололо в груди. Прислушавшись к непривычному ощущению, он неожиданно для себя понял, что это болит не рана, а сердце. Далёкие вспышки орудийных залпов начали двоиться в глазах, Сидор взглянул на его побелевшее лицо, по которому катились крупные слёзы, и, печально вздохнув, протянул платок.
– Это ветер, – процедил Свят сквозь стиснутые зубы, не отрывая взгляда от русской земли. Постояв несколько секунд, есаул отдал честь и, резко повернувшись, спустился в каюту, откуда больше не выходил до турецкого берега.
После двухнедельного стояния на константинопольском рейде им, наконец, разрешили сойти на берег. Сидор куда-то убежал и, вернувшись через пару часов, достал из кармана обрывок бумажки:
– На три лагеря делить будут! Два в Галлиполи и Чаталадже, а казаков, всех без разбору – донцов, терцев и кубанцов – на остров Лемнос. Нам надо в Галлиполи попасть.
– Почему? – равнодушно спросил Свят.
Сидор хитро прищурился:
– Чаталаджа и Галлиполи – это туретчина, а они нашего брата казака на дух не переносят! Остров хоть и греческий, но выбраться оттуда труднее! В Галлиполи командовать Кутепов
будет, это я точно знаю. Там народу больше. Мы туда вроде как по ошибке попадём, а оттуда уволимся или попросимся к своим на остров, а сами в Европу уедем!
В конце января по настоянию Сидора Свят подал генералу Кутепову рапорт об увольнении из армии по состоянию здоровья, и они, выправив необходимые документы, выехали в Сербию.
Белград им не понравился:
– И не Россия, и не Европа! – сказал Сидор через неделю. Тщательно поразмыслив, они купили билеты в Берлин и под утро, ограбив небольшой ювелирный магазин на окраине, шестичасовым курьерским уехали из древнего города.
На Германии настоял Сидор, так как Свят прилично говорил по-немецки. В Берлине они устроились в конный цирк Буша и зажили кочевой цирковой жизнью. Свят женился на девушке, которую каждый вечер распиливали на арене, и через некоторое время они открыли небольшое кафе. Сидор научил Ингрид печь блины и варить борщ. Кафе пользовалось популярностью, и друзья стали всерьез подумывать о расширении дела.
Однажды весной, когда уже зацвели каштаны, в зал вошёл высокий, хорошо одетый мужчина. Заказав борщ и блины, он с удовольствием пообедал и, вытерев губы, неожиданно произнёс по-русски:
– Люблю вчерашний борщ! Фрау Ингрид может дать фору любой кубанской казачке. Герр Омельченко, к такому борщу полагается горилка, сделайте одолжение, распорядитесь.
Когда кельнерша принесла запотевший графин, посетитель попросил вторую стопку:
– Святослав Петрович, не откажите в любезности, – и жестом указал на стул.
– Прекрасная горилка, – сказал он, смачно хрустнув солёным огурчиком. – Её гонит господин Сидор?
– Да, – сдержанно ответил Свят, – вы прекрасно осведомлены о нашем производстве, герр… – и выжидающе замолчал, ожидая продолжения.
– Моя фамилия Фельзенмайер, – улыбнулся мужчина. – Курт Фельзенмайер, но как офицер вы можете обращаться ко мне просто герр обер-лейтенант.
Загадочный клиент продолжал улыбаться, пристально глядя на Свята холодными блёкло-голубыми глазами.
***
Октябрь 1920 года
Берлин
Единственным человеком, искренне радовавшимся позорному возвращению Курта в фатерланд, была его мать, фрау Ангелика. Герр Фельзенмайер, выслушав историю сына, побагровел и, запершись в кабинете, не выходил оттуда до утра. Курт с матерью не спали всю ночь в ожидании выстрела.
Когда за окном начало светать и вдалеке стали проступать призрачные очертания шпиля Мариенкирхе
, фрау Ангелика робко постучала в кабинет: – Ульрих, доброе утро! Открой, пожалуйста, я принесла тебе кофе.
– Я не запираюсь от семьи, – раздался голос. – Подай кофе и позови Курта.
Некоторое время отец пил молча, наконец, поставив чашку, он взглянул на сына:
– Я рад, Куртхен, что ты вернулся живой. К сожалению, немногие понимают, что сегодняшняя Россия – это не Франция и не Англия, где разведчик только и делает, что ходит по ресторанам. Мы переживаем трудные времена. Полковника Николаи, который принимал тебя на службу
, сменил его заместитель майор Фридрих Гемпп
, я с ним немного знаком. Думаю, что сумею уладить этот вопрос. Расскажи мне всё ещё раз.
Стараясь не упустить ни малейшей детали, Курт подробно рассказал отцу о своем провале.
– Тебе не надо было связываться с уголовниками, – с досадой покачал головой отец. – Ты полагаешь, что прокололся на фотографии?
