– Это он! – оглушительно возразила Вика, возвращая брату указующий перст. – Он сам украл! Это шпион Свена! Режь его!
Оба врага – Игорь и его товарищ – с невероятным проворством вскочили на скамью и прыгнули на Алена, так что он не успел защититься или увернуться.
– Я тебе покажу шпиона! – шипел кто-то в ухо упавшему Бергу. – Ты сам шпион!
Кто-то завизжал так громко, что он едва не оглох; свет вокруг резко померк, потому что над ним сгрудилось сразу множество подоспевших граждан. Видимо, часть из них перетекла от старухиной кучи, поскольку, разгоряченные дракой, они тут же принялись отвешивать всем подряд тумаки. Напрягшись, Берг оттолкнул от себя навалившегося противника, и тот пропал в водовороте свалки. Рядом мелькнула знакомая потная нога Вики, и Ален ухватился за нее, одновременно ухитряясь прикрываться от наскоков буйных зрителей, и с треском рвущейся ткани вытащил подругу наружу.
Оставаться в эпицентре сражения было опасно, и он поволок ее по проходу между рядами, в сторону и от сумасшедшей бабки, и от Игоря с его приятелями. Несколько раз ему ударили по голове и бокам чем-то увесистым и даже угловатым, но занятый своим делом Ален не ответил на выпады, и к нему быстро потеряли интерес.
Оттащив Вику на порядочное расстояние, куда долетали лишь отзвуки сражения и где народ азартно смаковал культурное зрелище, Ален прислонил бесчувственную подругу к скамье и встал перед ней на колени. Уже во второй раз за время их знакомства Вика впадала в ступор. Почему-то ему было одиноко и страшно среди гула толпы, будто граждане являлись не живыми, населившими амфитеатр индивидами, а какими-то подвижными элементами архитектуры. Безумно захотелось очутиться дома, в тишине, среди родных Бергов.
Осторожно орудуя обеими руками, он вставил Вике выпавшую челюсть и со щелчком вогнал ее на место. Она вздрогнула и открыла глаза, и вновь Ален поразился, насколько быстро она восстанавливала контроль над свои сознанием.
– Кепка? – Она ухватила товарища за рукав, тревожно заглядывая ему в глаза. Он хлопнул по карману и с обмиранием сердца обнаружил, что тот пуст. – Потерял? – взвизгнула Вика.
– Обронил в давке, наверное, – пробормотал Ален. Он обернулся: на месте побоища уже было все тихо, даже слишком, и несколько особо пострадавших зрителей отлеживались в проходах. Над ними реял летун с длинным бичом, его рука все еще вздрагивала, будто порываясь хлестнуть самого буйного человека. Игорь в клочковато обвисшей одежде стоял, задрав голову, и что-то яростно выкрикивал, указывая в сторону Берга.
– Бежим, – сдавленно выкрикнула Вика. Очевидно, увиденное донельзя испугало ее, и когда Ален повернулся к ней, она уже мчалась куда-то вправо и вниз так резво, будто не ее только что потрепали в жестокой схватке. Ален кинулся вслед за ней, с ужасом слыша за спиной приближающийся шелест крыльев; в следующую секунду лопатки обжег иззубренный кончик хлыста. Рубашка с хрустом порвалась, затрепыхавшись рассеченными краями. Ален споткнулся и покатился по скамье, сбивая невинных сограждан, однако ему удалось подняться и проскочить скопление тянущихся к нему крючковатых рук. Вика уже почти достигла выхода из амфитеатра.
Новый удар настиг его в нескольких метрах от зияющего проема в трибунах: на этот раз конец хлыста обвился вокруг его шеи и опрокинул Берга на доски. В глазах у него завертелось небо, обрамленное краями трибун – вскинутые руки зрителей, их встопорщенные волосы, и все это замешано на живом интересе толпы к избиению зрителя летуном.
…Непонятная, пугающая реальность наложилась на зрение Берга, вытеснив собой все: он вдруг увидел потный, блестящий бок лошади, все еще по инерции бьющей копытами пыльную землю с высохшими кустиками трав и узкую петлю поводьев, тенью стрижа в океане сини порхающую над ним. Резко ныл ушибленный локоть, снизу давили кочки, и громкий испуганный голос приближался к нему – он одновременно и кричал на зверя, сбросившего Алена с себя, и успокаивал мальчика. “Больно?” – проговорили бледные губы в рамке желтоватых волос, жесткая ладонь протиснулась в ложбину между кочками, и небо стало ближе, выдавив за границы своей глубины оскаленную морду животного, но приняв в себя потный рыжий воротник потрескавшейся куртки большого и знакомо пахнущего человека. Мир был огромен и чужд, и Ален знал, что он – лишь мельчайшая, растерянная частица плоти…
Лицо его окатила волна прохладного воздуха, смыв с глаз видение, обзор закрыла черная громадная тень от крыльев. Он схватил пальцами тонкий хлыст, словно удавкой сжавший его шею, но ослабить захват не смог – хрипя, он чувствовал, как сильные руки летуна все туже затягивают петлю.
– Кто мне попался, – услышал Берг протяжные, холодные словно кладбищенская земля слова. Он покосился влево и наткнулся на хищно перекошенное лицо Макса. Тот медленно склонился над Аленом, широко раскрыв рот с длинными рядами потертых, выщербленных зубов серовато-желтого цвета – кажется, он вознамерился отгрызть у врага часть его тела.
– Макс! – резко крикнул кто-то в закрытом крыльями небе, и черный летун нехотя ослабил захват и выпрямился. Его челюсти с треском захлопнулись, сквозь полуоткрытые губы на лицо Берга высыпалось несколько мелких осколков треснувшего зуба. – Минута на сбор!
Злобно скривившись, враг оторвался от земли, до последней возможности следя за распростертым на скамье Аленом. Длинный конец хлыста волочился по телам зрителей, но никто и не подумал шутя подергать за него. Вскоре вереница летунов скрылась за воротами – там же, откуда они и появились получасом раньше.
Берг перевернулся на живот и вытянул руки, отрывая отяжелевшее тело от заплеванного каменного ложа, где он оказался, сползя со скамьи. Зрители сдержанно гудели, некоторые провожали Алена равнодушными взглядами, пока он пробирался вслед за пропавшей подругой. Перед глазами у него все еще кружился осколок неба между сложенными крыльями Макса, острыми суставами проткнувшими синеву. Вся его удаль и бездумная смелость, родившаяся в нем после уличной драки над Бранчиком, вдруг развеялись в нем почти без следа, оставив лишь ощущение беспомощной слабости перед могучим человеком, покорившим небо.
“Я еще совсем ребенок”, – потрясенно размышлял он, проталкиваясь через отдыхающих в перерыве граждан.
Никакого желания сидеть на трибуне без Вики и ожидать следующей группы летунов у Берга не было; он вошел под своды тоннеля, который должен был вывести его за пределы амфитеатра. Этот проход был несколько уже, чем тот, через который он проник на арену. Позволив толпе нести его наружу, Берг, скорбно понурясь, предавался печали по поводу своей слабости и невозможности взлететь и на равных схватиться с врагом.
– Вот он! – вскричал кто-то поблизости, едва Ален очутился на улице. Он вздрогнул, но знакомый тембр голоса удержал его на месте. В нескольких метрах от зева амфитеатра, продолжавшего всасывать и выплевывать граждан, стояли Мари и Авраам, и последний уже протягивал руку, чтобы выдернуть молодого родича из людского потока. Подмышкой он держал небольшой сверток, прижимая его к себе с такой силой, что прохожие даже не пытались вырвать его.
На Мари была черная кожаная кепочка, изящно развернутая козырьком к затылку. Над ее шейным платком, чуть пониже мочки уха виднелся краешек лилового рубца.
Не сдержавшись, Берг прижался к плечу Авраама и всхлипнул.
– Что случилось, малыш? – спокойно спросила Мари. Он ощутил в своих волосах ее прохладные пальцы.
– Меня чуть не покусал летун, – сказал Ален, отстраняясь от родственника и вытирая рукавом противные ручейки слез, посолившие кончики губ. – Мы с Викой выручали ее черную кепку, но потеряли в драке, а Майкл остался на кладбище, Игорь сказал, что я – шпион Свена, потом прилетел Макс и сбил меня хлыстом, и я видел ужасное животное и какого-то громадного человека, но имени его не вспомнил. Но я знал, что у него есть имя! И что он привел меня в свой мир.
– Все хотят иметь такую кепку, – улыбнулась Мари. Авраам ласково похлопал Алена по плечу сказал, обращаясь к ней:
– Я пойду, сниму Сержа с поста. А то он уже, наверное, истомился у южного входа. Вы в Пепельный парк?
Мари кивнула и повлекла Алена прочь от скопления людей. Они свернули на боковую улочку, где дома жались вплотную друг к другу, закрывая весь светлый край небосклона и накидывая густую тень на камни мостовой. Удивительно, но во тьме и прохладе Бергу стало легче – наверное, он перестал бояться, что будут заметны его слабость и влажные потеки слез на щеках. Они уже, впрочем, подсохли.
В череде домов обнаружился просвет, Мари мягко подтолкнула его к нему и прошла следом. Светлые пятна высоких скульптур, выхваченные из тьмы стелющимися лучами солнца – здесь им дали волю – приковали внимание Берга, поразив его своими пропорциональными формами. Масса прекрасных, гармоничных людей, застывших каждый в своей естественной позе, серыми фигурками окружала островерхий домик без окон. Лишь одна маленькая дверь виднелась в его покатом боку, бурым прямоугольным пятном зияя в белой стене. Повинуясь жесту Мари, Берг сел рядом с ней на одну из гладких гранитных скамей, истертых миллионами посетителей – но сейчас в парке было совсем немноголюдно, лишь три глубоких старика прохаживались между статуй, подолгу застывая возле каждой и произнося губами неслышимые слова. Четвертый торопливо входил в часовню.
И вдруг Ален заметил, что кроме человеческих, тут имелись и другие скульптуры: совсем рядом с ними стояла на трех ногах, согнув в колене четвертую, такая же точно “лошадь”, с какой он упал в своем видении!
– Ты знала! – восхищенно воскликнул он. – Ты поняла, о чем я сказал.
– Конечно, малыш, – ответила Мари.
Она полуобернулась к своему юному родственнику и положила ладонь ему на бедро, и в глазах ее, оттененных потрепанным краем головного убора, плескалась жалость. Велика была внутренняя сила этой пожилой и прекрасной женщины, но поддерживала она сейчас только ее собственное, лишенное сердца и потому смысла существование. Так что лишь едва заметную толику этой силы, призвав ее по зову родственного долга, дарила она мятущемуся Бергу.
– Что это было? – прошептал он. – Что я видел там, лежа на трибуне с удавкой на шее?
– Свою прежнюю жизнь, – просто ответила она. – Одну из них, если говорить точно. Какую именно, не скажет тебе никто, даже Теофраст, помощник Свена. Может быть, последнюю, а может – отстоящую от нынешней на сотни рождений. Это – проклятие всех Законнорожденных.
– Но я был совсем маленьким! – ужаснулся Ален.
– Ничего странного, бывают и такие люди. Разве ты не встречал на улицах маленьких людей? Что в этом удивительного?
– Но почему я знаю, как называется этот страшный зверь?
– Оглянись, милый мальчик, и всмотрись в предметы, окружающие тебя. Откуда ты знаешь, как они называются? Дом, дерево, человек – все эти слова пришли сюда вместе с тобой, это твой багаж, наследство, оставленное тебе твоей прежней жизнью. И постепенно, с годами, она будет частями возвращаться к тебе: во сне, на прогулке или при страшных и волнующих событиях, как сегодня, например. А когда придет черед умирать, ты вспомнишь все, но в тот же миг дух твой покинет наш мир, чтобы вернуться в него уже другим.
Ален внимал нежному голосу Мари и следил за едва заметным шевелением листочков на ветвях ближайшего куста. Косая полоса желтого света согревала ему щеку. И еще одно пятно тепла овладевало им – там, где его касалась рука женщины, но тепло это было не физическим, нереальным, будто вместе со словами ее проникала в него сама любовь. Ужасные воспоминания об амфитеатре отступили.
– Ты, наверное, хочешь знать, почему у тебя не такая кровь, как у остальных родичей? – спросила Мари вполголоса, мимолетно осмотревшись. Но все посетители парка находились далеко, и большинство медленно, словно на невидимой цепи, направлялось в часовню. – Обычные граждане помнят свое прежнее имя, и у них красная кровь. Ты принадлежишь клану Свена – клану безымянных людей, носящих крылья. Они правят нашим миром, они решают, кто заслужил право на истинное рождение, они вынимают из достойного гражданина сердце и жалуют ему такую вот кепочку.
Она сняла ее с головы и протянула Бергу. Тот провел пальцем по шершавым складкам, прорезавшим ветхий материал.
– Но почему тогда я тоже помню свое имя?
Она пожала плечами.
– Узнаешь у Теофраста. Пойдем, – сказала Мари. Она взяла Алена за руку и повела к строению в глубине Каменного парка, в котором только что скрылся какой-то хромой старец.
Чтобы пройти в дверь, ему пришлось пригнуть голову, и когда он поднял ее, то поразился тому, что несмотря на отсутствие окон, здесь было светло. Оказалось, крыша состояла из помутневших, присыпанных листьями стеклянных пластин, скрепленных узкими, почти незаметными планками. Преломляясь и рассеиваясь, свет пятнами ложился на каменную чашу посреди круглого зала, со всех сторон окруженную чисто выметенными, белыми плитами.
– А где же люди, которые вошли сюда? – воскликнул Берг.
– Смотри, – коротко ответила Мари, отступая в сторону от центрального круга ближе к стене, в блеклую тень. Тотчас на пол лег прямоугольник света, и в часовню вошел скрюченный, с утомленным лицом человек, явно очень старый и мудрый. Хоть Берг стоял прямо на его дороге, шел старик так, будто никого в мире не существовало – только он сам и цель его пути. Он снял с седой головы черную кепку и протолкнул ее в узкую щель черного рундука, стоявшего в шаге от двери, возле стены.
Ален тем временем отошел сторону и, пораженный, наблюдал за тем, как посетитель вскарабкался в чашу, помогая себе всеми четырьмя конечностями – впрочем, это было нетрудно, высота ее позволяла забраться внутрь даже самому маленькому ребенку – и подогнул под себя ноги, устраиваясь в самой середине. Еще несколько секунд он невидяще смотрел перед собой, затем поднял руки к груди и скрестил их.
В то же мгновение невесомое облачко праха осыпалось вниз: человека не стало.
Ален приблизился к чаше и заглянул в нее. В центре ее темнело узкое отверстие, в которое, видимо, и ссыпался невесомый прах. На стенках чаши не осталось ни единой его частицы.
