В пучине гражданской войны. Карелы в поисках стратегий выживания. 1917–1922

© М. А. Витухновская-Кауппала, А. Ю. Осипов, 2021

© Издательство «Нестор-История», 2021

Введение

Гражданская война привлекает к себе всё более пристальное внимание историков. Выходят в свет десятки монографий и сотни статей, внимательно изучается каждый из узлов ожесточённого общегражданского противостояния. Мы всё яснее начинаем различать те многочисленные и разнонаправленные политические и военные силы, которые противостояли друг другу в 1917–1922 годах, выявлять реальные двигательные механизмы, которые вызвали к жизни эту драматическую борьбу «всех против всех». Уже совершенно ясно, что в ожесточённых битвах участвовали не две (красные и белые) и даже не три (те же и зелёные), а гораздо больше разнообразных сил, каждая из которых должна быть пристально изучена. Углубляется анализ региональных аспектов братоубийственного конфликта, ставшего одной из самых серьёзных драм в российской истории. Авторы надеются, что их работа внесёт некоторый вклад в разрастающуюся историографию и поможет расширению и углублению знаний о российской гражданской войне.

В годы гражданской войны территория Российской империи переживала бурный процесс фрагментации, цельное имперское пространство на глазах распадалось. Карта страны представляла собою мозаику, фрагменты которой находились в постоянном броуновском движении, делились, сталкивались друг с другом или соединялись в новых конфигурациях. Написание фундаментальной истории гражданской войны, понимание логики событий того времени невозможно без пристального вглядывания в сложнейшие процессы, протекавшие в каждом из регионов страны. Предлагаемая читателю книга призвана заполнить одну из ячеек этого гигантского пазла. Авторы поставили перед собой задачу показать те сложные и динамичные процессы, которые происходили в годы гражданской войны в населённом карелами северо-западном регионе империи, какие факторы определяли происходившие в этом регионе события, и как карельское население, оказавшееся под воздействием разнообразных, часто враждебных друг другу сил и под угрозой надвигавшегося голода, искало стратегии своего коллективного выживания.

В подавляющем большинстве население Карелии составляли крестьяне, и поэтому их политическое поведение, выбор ими того или иного образа действий в гражданском конфликте в своих основных чертах близки к тем, которые выбирали для себя крестьяне в разных регионах России. Участие крестьян в гражданской войне пристально изучается все последние годы, и одним из важнейших итогов этой работы стало понимание, что крестьянство было не столько пассивным объектом воздействия различных сил, сколько самостоятельным актором происходивших событий. Крупнейшими крестьяноведами В. П. Даниловым и Т. Шаниным выработана концепция крестьянской революции в России, подкреплённая основательной источниковой базой[1]. Начата крайне важная работа по выявлению элементов крестьянского самосознания, в нескольких работах производится попытка проникнуть в глубины народной идентичности, обнаружить внутренние мотивы действий крестьян[2]. Опубликованы тысячи документов, дающих ёмкое представление о жизни послереволюционной деревни[3]. Авторы считают предлагаемую работу частью этого историографического направления.

В многонациональной России с её этнически пёстрым населением народные волнения не могли не облекаться в ряде случаев в форму национальных выступлений. Национальные движения, восстания и бунты, однако ещё недостаточно исследованы как особое специфическое явление. А между тем судить о мотивации действий крестьян разных регионов и разных национальностей, ограничиваясь лишь социо-экономическими основаниями, не всегда возможно. Наше исследование, проведённое на материале гражданской войны в карельских районах России, позволяет сделать вывод о сложном сочетании социальных, экономических и национальных мотивов в действиях карельского крестьянства в 1917–1922 годах. Более того – выявленный нами материал показывает, что многократно возросшее во время послереволюционных событий силовое, экономическое, политическое и социальное давление на крестьян-карел сыграло роль катализатора в их национальном становлении. Оказавшись в эпицентре разнонаправленных действий, карельские крестьяне вынужденно вырабатывали различные стратегии выживания, о которых и пойдёт речь в нашей работе. Причём социальной психологии и стратегиям пробольшевистски ориентированного крестьянства, наиболее пристально изучавшимся в советский период, в нашей работе будет уделено меньшее внимание, чем стратегиям иных групп карельского крестьянства[4].

Населённый карелами регион располагался в российском пограничье, и был исторически теснейшим образом связан с Финляндией. Получившее независимость в конце 1917 года финское государство активно выстраивало национальный миф, частью которого должна была выступать идея «Великой Финляндии». Это проектируемое государственное образование, по мнению финских национальных активистов, должно было бы вобрать в себя и карельские регионы России. Карелия и карелы, таким образом, становились важной составляющей финской внешней, а в большой степени и внутренней политики. Именно поэтому в нашей работе внутрифинским процессам и внешней политике молодой республики уделяется обширное место. Сложные отношения, которые в разные периоды связывали регионы Российской Карелии с Финляндией, были одним из важнейших факторов, влиявших на выбор карелами направлений их развития. Спектр этих отношений был весьма широк – от выталкивания финских войск из Беломорской Карелии в 1918 году до просьб о присоединении к Финляндии, поступавших в разные годы из различных волостей Карелии.

Финляндия играла особую роль в ряде эпизодов гражданской войны в Карелии, и неудивительно, что на протяжении многих десятилетий здесь публиковались исследования, документальные свидетельства и воспоминания, связанные с этими драматическими событиями. Мы сочли необходимым пояснить те географические термины, которые принято использовать в финской традиции. Так, Российская Карелия называется в Финляндии Восточной Карелией (Itä-Karjala), – в отличие от населённых карелами частей Финляндии (т. н. Южная и Северная Карелии). Та часть Российской Карелии, которая относилась к Кемскому уезду Архангельской губернии, традиционно называется в Финляндии Беломорской Карелией (Vienan Karjala), в отличие от принятого в дореволюционной русской литературе понятия Архангельская, или Кемская, Карелия. Это географическое понятие нередко употреблялось и в российской традиции, а сейчас оно является преобладающим в российской исторической литературе. В нашей работе мы также используем ставшее уже привычным название Беломорская Карелия.

Гражданская война была одним из наиболее трагических событий в истории России. Ожесточённое и братоубийственное противостояние, длившееся в Российской Карелии на протяжении почти пяти лет, как в миниатюре отражает те сложнейшие процессы, которые переживала вся Россия. Здесь так же брат шёл на брата, здесь раскалывались семьи и крестьянские сообщества, здесь лилась кровь, люди теряли всё нажитое и самое дорогое, вплоть до собственной жизни. В карельской драме не было выигравших; на этом небольшом пространстве к концу войны оставалась выжженная земля – заросшие поля, разгромленные усадьбы, опустевшие хлева и голодающие люди. Десятки тысяч жителей края оставили родные места и вкусили на чужбине горький хлеб беженства.

Карельская драма описана в художественной литературе писателями, бывшими плоть от плоти и кровь от крови своего народа[5]. Однако гражданская война в Карелии совершенно недостаточно отражена в научной литературе. Авторы предлагаемой читателю книги стремятся восполнить эту лакуну. Нам кажется, что та драма, которую пережило карельское население Северо-Запада России, должна быть беспристрастно изучена и по возможности объективно запечатлена в историческом исследовании. Мы уверены, что карельские события станут одним из тех многочисленных кусочков исторической мозаики, которые, в своей совокупности, помогут воссоздать грандиозное и трагическое полотно российской гражданской войны.

Глава 1

Историография гражданской войны в Карелии

Изучение гражданской войны в Карелии с самого начала подразделялось на финскую и советскую (позже – российскую) историографические традиции, между которыми на протяжении десятилетий существовал глубокий, но вполне объяснимый разрыв[6]. События 1918–1922 годов в карельских регионах интерпретировались в финских и советских исследованиях с различных позиций, да и назывались по-разному. Если финские историки именовали военные действия, проходившие с финским участием, «heimosodat» (племенные войны – так называли в Финляндии походы финских добровольцев в регионы, где проживали «соплеменники»), или карельским освободительным движением, подчёркивая их национальную составляющую, то советские учёные рассматривали эти события как один из эпизодов классовой борьбы, причём всегда исходили из априори исторической правоты большевиков. Ведущий специалист по истории гражданской войны на Севере В. И. Голдин справедливо отмечает, что изучался главным образом советский лагерь, а «доминирующей тенденцией в освещении противников большевиков было не объективное расследование, а их разоблачение»[7]. В эту парадигму вписываются почти все советские исследования, посвящённые гражданской войне в Карелии.

Исследование гражданской войны в СССР в 1920-е годы было связано прежде всего с деятельностью Комиссии по изучению истории Октябрьской революции и РКП(б) (или Истпарта), занимавшейся собиранием, изучением и изданием материалов[8]. Местные отделения Истпарта собирали и издавали материалы на местах. Карельский Истпарт был создан в 1923 году[9], и итогом его работы стало формирование объёмного корпуса источников и их частичная публикация, а также издание исторических работ, авторами которых зачастую являлись участники событий. Несмотря на их неизбежную тенденциозность, эти работы содержали значительные массивы фактологического материала, ещё не прошедшего «шлифовку» более поздними историческими схемами[10].

Несколько работ, опубликованных в 1920-е годы, было посвящено интервенции союзников на Севере и деятельности белого правительства Е. К. Миллера, однако, как правило, сюжеты, связанные с Карелией, в них присутствуют в очень малой степени[11]. В то же время уникальным явлением стала публикация в СССР воспоминаний участника белого движения на Севере генерала В. В. Марушевского, в которых содержатся данные о деятельности Карельского отряда, впечатления от пребывания автора в Реболах (в ту пору принадлежавших Финляндии) и сведения о переговорах Марушевского с К. Г. Маннергеймом[12]. В целом советская историография гражданской войны традиционно действовала в рамках бинарной системы, где советской власти противопоставлялись антибольшевистские силы.

К середине 1930-х годов в советской исторической науке произошли коренные изменения, и сформировалась концепция гражданской войны, которая сделала невозможным любое отклонение. Наступила эпоха сталинского «Краткого курса», который на долгие годы подчинил исторический анализ примитивной схеме. В этой схеме вся история революций 1917 года и последующих событий представлялась как движение большевистской партии к заслуженной победе. Гражданская война определялась «Кратким курсом» как результат интервенции Антанты, поддержанной контрреволюционными белыми силами.

Естественно, что национальное движение карел по этой логике интерпретировалось лишь как результат усилий «белофиннов», а процессы социального расслоения, происходившие в крестьянской среде и ставшие одной из коренных причин гражданской войны в деревне, оставались за бортом этой схемы. И хотя в послевоенное время активно издавались документы и воспоминания, писались монографии, на протяжении многих лет эти публикации были результатом строгой селекции материала и чётко встраивались в прокрустово ложе «Краткого курса».

Финская историография 1920-1930-х годов также оказалась встроена в жесткую идеологическую схему, что было обусловлено как завершавшимися процессами формирования финской нации, сопровождавшимися торжеством националистической идеологии, так и господствовавшей антисоветской официальной линией. Идеология финского национализма опиралась на мечту о возрождении «Великой Финляндии» (об этой концепции см. подробнее в разделе 2.2), частью которой должны были бы стать территории Российской Карелии. Именно стремление к воплощению в жизнь этого политического концепта обусловило походы финских добровольческих частей в Олонецкую и Беломорскую Карелии в 1918 и 1919 годах, а также помощь финских бойцов в Карельском восстании 1921–1922 годов.

Неудивительно, что многочисленная литература о «племенных войнах» отражала финский националистический дискурс и повествовала о походах финских освободителей в братскую Карелию. Каждое из этих сочинений носило отчётливую антибольшевистскую и, как правило, антирусскую окраску. По подсчетам К. Иммонена, опубликованным в конце 1980-х годов в его работе с характерным названием «О рюсся[13] можно говорить», в период с 1918 по 1939 год в Финляндии было издано 116 книг, относящихся к литературе «племенных войн», а в 46 из них была представлена идея «Великой Финляндии»[14]. Значительную часть научных изданий этого периода в Финляндии составили воспоминания и интервью организаторов и активных участников добровольческих походов[15]. Масло в огонь подливала и пресса с характерными названиями: «Газета шюцкоровца», «Племенной воин», «Финский солдат», «Финское племя». Последняя издавалась Карельским академическим обществом, занимавшимся активной пропагандой идей «Великой Финляндии»[16].

Накал страстей накануне и в годы Второй мировой войны обострил заочную дискуссию советских и финских историков, превратив исторические изыскания в пропагандистский ресурс[17]. Обе стороны присвоили себе статус «освободителя» крестьян Карелии. Финская оккупация Карелии в 1941–1944 годах позволила советским историкам провести параллели с событиями периода гражданской войны: основной фокус исследований был направлен на изучение военных действий. Словосочетание «разгром белофинской авантюры», характерное для названий большинства работ, изданных в 1940-е годы, было призвано продемонстрировать предыдущие попытки Финляндии аннексировать часть Карелии[18].

Послевоенные советские историки, продолжавшие находиться в рамках заданной «Кратким курсом» концепции гражданской вой ны, не могли принципиально изменить исследовательские подходы, но с 1950-х годов ими была начата систематическая публикация источников. Отбор источников был, конечно, односторонним. Сборники документов не являлись репрезентативными и не могли представить всесторонней картины исторических событий, однако этот материал оживлял и разнообразил привычную схему, давал предпосылки для дальнейшего усложнения исследовательских подходов[19].

На фоне крайне политизированной и идеологически выдержанной литературы этого периода выделяется монография И. И. Сюкияйнена «Карельский вопрос в советско-финляндских отношениях в 1918–1920 гг.». Следуя в русле официальной концепции гражданской войны, автор, тем не менее, впервые предложил формулировку «карельский вопрос» применительно к событиям 1918–1920 годов. В отличие от предшественников, Сюкияйнен рассматривал проблему советско-финляндских отношений не только как военный конфликт, но и в контексте дипломатических усилий, апеллируя к мирным переговорам, имевших место в 1918 году в Берлине и в 1920 году в Тарту (Юрьеве). Он отмечал различные цели великих держав и Финляндии, а также посвятил целую главу националистическим обществам, существовавшим в то время в Финляндии и вынашивавшим великофинские замыслы[20].

Характерной чертой советской историографии 1950–1960 годов стало издание монографий, призванных продемонстрировать общую картину гражданской войны и интервенции на Севере. Впрочем, событиям в Карелии в этих работах традиционно отводилась скромная роль[21]. Первая попытка систематизированного изложения событий гражданской войны в Карелии была предпринята в рамках двухтомного издания «Очерки истории Карелии»[22]. Несколькими годами позднее М. И. Шумилов защитил докторскую диссертацию по теме «Деятельность большевистских организаций Севера России в период Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войны (1917–1920)» и опубликовал указатель литературы «Борьба за советскую власть на Севере. 1917–1922 гг.», в который вошли все работы по данной теме, изданные до 1967 года[23].

Хрущёвская оттепель принесла с собой и некоторые новые веяния, а именно, обращение к персоналиям, активным участникам гражданской войны. По мнению В. В. Волоховой, это было связано с тем, что «устоявшийся миф об Октябрьской революции нуждался в развитии не вглубь, а вширь»[24]. Так появилась целая серия работ о «красных героях»: П. Ф. Анохине, председателе Олонецкого губернского военного революционного комитета, возглавившем оборону Петрозаводска в 1919 году; М. Е. Розенштейне, погибшем в бою с финскими добровольцами при обороне Видлицы в 1919 году; Н. Т. Григорьеве, губернском комиссаре труда, участнике боёв под Петрозаводском в 1919 году[25].

Как правило, обращение к теме установления советской власти в регионе включало в себя не только сюжеты, связанные с Октябрьской революцией, но и историю образования Карельской трудовой коммуны (далее – КТК), которая являлась, согласно традиционной советской периодизации, финальной точкой в гражданской войне. «Классическая» для советской историографии точка зрения на эти события была сформулирована В. И. Машезерским ещё в 1940-е годах. По мнению этого автора, создание КТК явилось итогом перехода Карелии к мирному строительству, а Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК) пошёл навстречу желанию карел в образовании автономии[26]. Таким образом, по мнению Машезерского и его последователей, Карельская трудовая коммуна была создана по инициативе снизу, а не решением руководства страны. Интересы народа, согласно этой концепции, выражали большевики, авангардом которых являлись революционные рабочие (поэтому в центре внимания авторов находилась деятельность советов). Карельскому крестьянству в этой схеме места почти не находилось, в лучшем случае о нём писалось как о некоей сочувствующей большевикам молчаливой массе; исключением являлись союзники интервентов и «белофиннов» – кулаки.

Эта тенденция была характерна для всей советской историографии; как справедливо отмечает В. И. Голдин, в исторических сочинениях советского времени крестьянские протестные движения в регионах, находившихся в руках советов, именовались кулацкими и контрреволюционными[27]. Впрочем, в своих более поздних работах Машезерский обратился и к таким важным, но не изучавшимся ранее явлениям, как деятельность Карельского отряда, Союза беломорских карел, Карельского просветительского общества, а также Ухтинского правительства, оценка которых была весьма односторонней и не выходила за рамки традиционной схемы[28].

Монументальные исторические исследования по карельскому вопросу стали появляться в Финляндии и на Западе в целом начиная с 1960-х годов. Речь идёт о работах М. Яаскеляйнена, С. Черчилля и Т. Нюгорда[29]. В исследовании Яаскеляйнена заново и беспристрастно был освещён «восточно-карельский вопрос» как часть программы финской национальной экспансии, а также показаны различные попытки осуществления этой программы вплоть до 1923 года. Монография Яаскеляйнена получила в общем положительную оценку в советской историографии. А. С. Жербин отмечал, что эта единственная на 1961 год обстоятельно написанная книга по «карельскому вопросу»[30].

Английский (ныне канадский) историк Стэйси Черчилль, много работавший в Финляндии, первым дал глубокий и многосторонний анализ тех стратегий и проектов, которые появлялись в Российской Карелии в послереволюционные годы (1917–1922). Работа Черчилля «Судьба Восточной Карелии, 1917–1922» во многом явилась пионерской – используя широкий архивный материал из финских и английских архивов, исследователь скрупулёзно показывает, как карелы, оказавшиеся в эпицентре борьбы разнонаправленных политических и военных сил, воспринимали происходящее и разрабатывали свои стратегии. В центре внимания Черчилля – вопрос самоуправления карельского региона, который в разных формах и вариантах стоял на повестке дня на всём протяжении этого периода. Одним из первых Черчилль проанализировал взгляды и настроения крестьян разных уездов и волостей, предпринимая попытку понять и объяснить мотивацию решений и поступков карельского населения[31].

К 1970-м годам советские историки получили возможность знакомиться с новыми финскими исследованиями. Появились работы нового типа[32], и классическим примером таких исследований является монография В. М. Холодковского, посвящённая финско-советским отношениям 1918-1920-х годов[33]. В этой монографии, созданной на основе внушительного количества источников, Холодковский анализирует политические взаимоотношения между странами на фоне широкой панорамы европейской политики, показывает механизмы принятия решений как финским, так и советским правительством. В представленную им многослойную картину вплетается и анализ ситуации в карельских регионах, принципиально отличавшийся от общепринятого. Если Машезерский в монографии того же периода традиционно рисовал основной конфликт внутри карельских регионов как борьбу «трудовых масс карельского крестьянства против белофинских захватчиков»[34], то Холодковский совершенно справедливо констатировал: главным обстоятельством, влиявшим на выбор крестьянами союзников и политической линии, был голод. Он пишет: «Временные симпатии голодного карельского крестьянства поворачивались в ту сторону, откуда могло прийти быстрое спасение от голода»[35]. Справедливость этого вывода подтверждается и более поздними исследованиями.

1970–1980-е годы в финляндской историографии явились периодом обращения историков к воспоминаниям непосредственных участников событий. Так, например, Олави Хови и Тимо Йоутсамо провели масштабное анкетирование добровольцев, участвовавших в походах в Эстонию и Карелию. На основе довольно спорного исторического материала, воспоминаний о событиях 50-летней давности, авторы попытались ответить на вопрос, какова была мотивация финских добровольцев – помощь родственному народу или жажда приключений[36]. История Мурманского легиона, долгое время остававшаяся в финской историографии непопулярной, стала предметом внимания Юкки Невакиви. Его исследование, созданное на основе обширных архивных материалов, стало первым и наиболее полноценным трудом на эту тему[37]. Впрочем, первая попытка была предпринята ещё в конце 1920-х годов Отто Итконеном в его автобиографической работе[38].

Серьёзным прорывом в финской историографии «племенных войн» стали работы Йоуко Вахтолы, посвящённые финским добровольческим походам в Российскую Карелию. Вахтола впервые рассматривает оба похода (в Беломорскую Карелию в марте-октябре 1918 года и в Олонецкую Карелию в апреле-сентябре 1919 года) и попытки решения «карельского вопроса» в широком геополитическом контексте, включающем в себя политические и идейные основания принимавшихся в Финляндии решений, стратегии заинтересованных стран (прежде всего Германии и Великобритании), внутрироссийское политическое и военное противостояние и, что особенно важно, ситуацию внутри карельских регионов[39]. Используя сведения финского генерального штаба и протоколы крестьянских сходов, Вахтола показывает всю сложность и неоднозначность отношения карельского крестьянства к финским «старшим братьям» и их стремлению присоединить Карелию к Финляндии. Последующие работы финских историков о «племенных войнах» носят обобщающий характер и уступают в скрупулёзности исследованиям Вахтолы, что признает, например, Юсси Ниинистё. В то же время Ниинистё справедливо отмечает, что Вахтола не использовал данные российских архивов[40].

Глобальный пересмотр старых историографических схем в отечественной науке стал возможен только в постперестроечный период. Историография гражданской войны претерпела значительные изменения: начали проясняться значение, роль и мотивации каждой из множества противоборствовавших сил, была выработана концепция крестьянской революции, которая, в частности, показала, сколь сложным и разнонаправленным было крестьянское движение. Новые веяния коснулись и изучения гражданской войны в Карелии, а «первой ласточкой» можно считать публикацию С. Безбережьевым подробного рапорта, составленного в июне 1920 года генералом И. А. Клюевым и содержащего отчёт о его переговорах с Временным комитетом Беломорской Карелии (обычно называемым в документах Тоймикунта – Комитет). Клюев подробно описывает обстановку в «столице» региона Ухте, настроения членов Тоймикунты и жителей девяти отделившихся волостей. Впервые в российской историографии появляется материал, содержащий неприязненное, но точное описание первого карельского квазигосударства[41].