Родня: Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев

Переводчик Ольга Корчевская

Научный редактор Мария Медникова, канд. биол. наук, д-р ист. наук

Редактор Артемий Дановский

Издатель П. Подкосов

Руководитель проекта А. Шувалова

Ассистент редакции М. Короченская

Корректоры Н. Витько, Т. Подгорная

Компьютерная верстка А. Фоминов

Художественное оформление и макет Ю. Буга

Иллюстрация на обложке Р. Евсеев

В книге использованы иллюстрации Элисон Аткин

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Rebecca Wragg Sykes, 2020

This translation is published by arrangement with Bloomsbury Publishing Plc

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2023

Об именах

Научный мир XIX столетия во многом отличается от научного мира века двадцать первого. Дело не только в кардинальных изменениях аналитических методов, но и в количестве исследований: с 1800 по 1900 г. вышло во много раз меньше научных статей, чем за одно лишь последнее десятилетие. В исчерпывающем повествовании о неандертальцах можно достаточно подробно остановиться на первых археологах, изучавших доисторическую эпоху, – главным образом потому, что их было мало. Кроме того, оценивая личные качества ученых XIX – начала XX в., мы лучше понимаем, какое влияние на науку и общество в целом оказали первые открытия, связанные с неандертальцами.

Однако примерно с 1930 г. количество специалистов по этой теме очень быстро росло, поэтому я приняла решение не указывать конкретных имен, а говорить обобщенно – «археологи» или «исследователи». Меня волновало удобство чтения – по-моему, перечни фамилий и лабораторий читатель обычно игнорирует, – а также краткость изложения. Мне как ученому этот выбор дался непросто, ведь в научных кругах каждое слово принято подкреплять ссылками на источники. Но «Родня» требовала другого стиля, и я стремилась к тому, чтобы в книге о неандертальцах каждое слово что-то значило. В ней просто не хватит места, чтобы перечислить имена всех исследователей с указанием их организаций для каждого археологического памятника или находки.

Вместе с тем я никоим образом не хочу преуменьшить значимость вклада тех людей, чьих имен я не указала, в наши знания о неандертальцах, полученные за последние 80–90 лет. Многие из ученых, не упомянутых в тексте отдельно, были и остаются моими коллегами, а некоторые – и добрыми друзьями. Их имена и публикации приведены в онлайн-библиографии к книге (rebeccawraggsykes.com/biblio), однако я хочу именно здесь отметить то, что без их преданности делу, упорства, вдохновения и работы в буквальном смысле до седьмого пота эта книга не появилась бы на свет.

Введение

Звук из глубины времен наполняет пещеру. Это не рокот прибоя и не шелест волн – море ушло, когда ударил мороз и горы сморщились под ледяной броней. Среди шероховатых стен едва уловимо дыхание, разгоняющее слабый пульс. Это конец мира неандертальцев – и в географическом, и в хронологическом смысле, – и последний из них наблюдает за тем, как над столь далеким теперь Средиземным морем мерцают первые лучи солнца. Пока небо цвета темного кремня светлеет с восходом, мягкое воркование голубей смешивается с причитаниями растерянных чаек, плачущих, словно голодные дети. Только ни младенцев, ни взрослых больше нет. Не осталось никого, кто сел бы рядом и смотрел, как исчезают звезды; никого, кто дождался бы, как последний вздох растает в холодном воздухе.

Спустя 40 000 лет, когда вновь поднялись океаны, а воздух стал солоноватым, в той же самой пещере звучат голоса и льется музыка – реквием по мечте предков.

Пещера Горама, Гибралтар, 2012 год. Археологи и антропологи каждый год собираются в этом напитанном пьянящими ароматами месте на южной оконечности Европы на одной из многочисленных конференций, посвященных неандертальцам. Но в этот раз произошло кое-что особенное. Среди гостей, посетивших огромные пещеры, похожие на кафедральные соборы, был музыкант Кид Кома, он же профессор биологии Дуг Ларсон. Перебирая струны гитары, он пел песню «Последний выживший»: самые поздние следы неандертальцев были найдены на Пиренейском полуострове, в этих самых пещерах. На несколько минут, пока его голос звучал в огромном каменном зале, отступило на задний план волнение в связи с предстоящими докладами, умолкли горячие споры о теориях и нюансах классификации каменных орудий. Коллеги, внезапно охваченные присущим человеку желанием соединиться с далеким прошлым, просто слушали. Вы тоже можете испытать это странное, волнующее чувство – кто-то снял выступление, и теперь оно есть на YouTube.

Та серенада погребенным в земле тысячелетиям ярким лучом высвечивает людей, на которых держится наука. Прослушав серьезные и беспристрастные доклады, коллеги (а они одновременно и друзья) перемещаются в кафе и бары, где ведут более свободные – даже пылкие – обсуждения, строят предположения и догадки. Беседуют об «археологических памятниках мечты», давно известных или еще не открытых; но все так или иначе возвращаются к вопросу о том, сможем ли мы когда-нибудь разглядеть еле уловимые очертания повседневной жизни неандертальцев.

Эта книга дает представление о тех дискуссиях. Она написана для тех, кто слышал о неандертальцах, и для тех, кто о них не слышал; для терзаемых смутным любопытством и для искушенных любителей; даже для ученых, которым посчастливилось заниматься исследованиями тех самых времен. Потому что задача становится все грандиознее: на извилистых путях, проложенных сквозь данные и теории, то и дело возникают новые факты, заставляя уходить в сторону или даже разворачиваться в обратном направлении. Огромный объем информации с трудом поддается обработке: мало кто из специалистов успевает прочитать каждую вновь вышедшую статью по своей теме, не говоря уже обо всех научных публикациях о неандертальцах. Новые открытия могут произвести неизгладимое впечатление даже на самых опытных исследователей.

Повышенное внимание и изобилие материалов объясняются тем, что проблема неандертальцев важна – и всегда была важна. Ни один другой вымерший человеческий вид не сравнится с ними в известности. Это настоящие звезды среди наших древних родственников (гоминин): о важных находках кричат обложки главных научных журналов и заголовки ведущих СМИ. Наш к ним интерес не демонстрирует признаков ослабления: по данным Google Trends, запрос «неандертальцы» в поисковиках обогнал по популярности «эволюцию человека». Впрочем, эта слава – палка о двух концах. Редакторы знают, что неандертальцы – хорошая приманка, и привлекают читателей пикантными материалами, поданными под соусами вроде «Неандертальцы вымерли из-за [вставьте что угодно]!» или «Неандертальцы не так глупы, как мы думали!».

Ученые, готовые рассказывать о результатах своей работы, испытывают разочарование от постоянных и противоречивых спекуляций на теме антропогенеза, из-за чего кажется, что специалисты запутались в собственных идеях. Наука заведомо идет путем соперничества; при этом новые данные и теории свидетельствуют не о неуверенности исследователей, а об их невероятно активной деятельности. Более того, само сочетание «новости о неандертальцах» становится клише, а это значит, что среднестатистический человек так никогда и не услышит о самых интересных открытиях современности.

Всю картину целиком охватить тоже непросто, поскольку с 1856 г., когда найденные в Германии необычные ископаемые останки предварительно отнесли к ископаемому предку человека, она кардинально изменилась. Ученые находили все больше следов подобных существ, и к Первой мировой войне растущее число костей неандертальцев со всей очевидностью показало, что, помимо нас, Земля дала жизнь многим нашим братьям и сестрам. Внимание привлекли и массовые находки разнообразных каменных орудий, после чего началось серьезное исследование неандертальской культуры. Ключевым фактором стала сама эпоха: к середине ХХ в., благодаря развитию методов датирования и геологической хронологии, археологические памятники, ранее «плавающие» во времени и широко разнесенные в пространстве, оказались связаны между собой. Семь десятилетий спустя мы на заложенном в те годы фундаменте знаний исследуем грандиозную панораму неандертальского мира, протянувшегося на тысячи километров и просуществовавшего более чем 350 000 лет.

И все же археология XXI в. бесконечно далека от своих истоков и, пожалуй, больше напоминает фантазии футуролога Викторианской эпохи. Для реконструкции древнего прошлого в распоряжении первых исследователей доисторического периода были в основном камни и кости. Современные же исследователи в своей работе используют методы, о существовании которых их предшественники еще не знали. Лазерное сканирование, фиксирующее облик всего памятника целиком, пришло на смену выполненным тушью чертежам, а специалисты теперь изучают предметы, которые сто лет назад никто даже и не мечтал обнаружить. От рыбьих чешуек и бородок птичьих перьев до собственной истории отдельно взятого кострища – получить ценные сведения можно с помощью как микроскопа, так и мастерка.

Мы можем словно заглянуть через плечо неандертальца и увидеть, как 45 000 лет назад булыжник за несколько минут превращался в острый отщеп. Некогда статичные, археологические данные приобретают динамику: мы видим, как орудия перемещаются по стоянкам и поглощаются ландшафтом. Нам по силам даже выяснить их происхождение вплоть до конкретного месторождения. Также теперь стало возможным получить весьма подробные данные об организмах неандертальцев. Взять хотя бы зубы: мы можем изучить линии ежедневного прироста, по мельчайшим потертостям эмали оценить диету и даже восстановить химический состав проникшего в зубные отложения дыма от костров.

Этим обилием информации и обусловлено возрождение интереса исследователей к неандертальцам в последние три десятилетия. Поразительные находки парадом прошлись по заголовкам журналов, в корне изменив основы нашего понимания того, где и когда жили неандертальцы, каким образом они использовали орудия, чем питались и каковы были символические аспекты их мира. Пожалуй, удивительней всего то, что из ничем не примечательных фрагментов костей извлекаются некогда исчезнувшие истории межвидовой любви, а в горстке пещерного грунта можно найти и выделить целые геномы.

Умные машины позволяют добыть терабайты данных из всего, что только можно вообразить, но этого недостаточно. Археологи знают, насколько важна форма объекта для понимания его содержания. В течение тысяч лет все предметы подвергались разрушению и старению, в результате чего дошли до нас в виде фрагментов. Прежде чем увлечься анализом, крайне важно зафиксировать положение артефактов, восстановив структуру каждого содержащего их слоя. Разлетевшиеся в стороны обломки, которые можно вновь соединить, особенности почвы, углы между поверхностями кремневых отщепов или степень воздействия природных условий на сохранность костей – все имеет значение для «расшифровки» информации об археологическом памятнике. Из таких осколков, нередко перепутанных между собой, мы и должны собрать историю.

Пока археологи с энтузиазмом продолжают раскопки, один полевой сезон приносит в среднем десятки и сотни тысяч тщательно отобранных предметов, каждый из которых нужно помыть, промаркировать и упаковать в отдельный пакетик. Со всей информацией о своем происхождении они хранятся также в цифровом виде внутри объемных баз данных, представляя собой бесценный ресурс, позволяющий изучать взаимосвязи между геологией, окружающей средой и поведением гоминин. Такое же повышенное внимание мы стали уделять и собранным в прошлом музейным коллекциям. Все чаще «классические» памятники – некоторые из них ежегодно посещают тысячи туристов – раскрывают новые и порой неожиданные тайны благодаря повторному исследованию с использованием новейших методов. Все это в совокупности позволяет нам ответить более точно, чем когда-либо прежде, на фундаментальные вопросы, например: «Чем питались неандертальцы?»

При этом даже краткий экскурс в неандертальскую диетологию показывает, насколько обманчиво прост этот вопрос. Дело не только в том, что существует множество материалов и методов для исследований: можно сравнивать пропорции костей животных, изучать под микроскопом степени стачивания зубов и следы использования каменных орудий или проводить химический и генетический анализ сохранившихся остатков пищи и окаменелостей. Для обоснованных предположений о том, как формируются памятники, требуется очень тщательное изучение рациона. Даже там, где полно костей животных, покрытых следами разделки каменными орудиями, картина не всегда ясна. Археологи прошли долгий путь, прежде чем стали учитывать, например, роль других хищников или то, что разложение разных частей тела происходит с разной скоростью.

Но по мере продвижения вперед общая картина меняется. Выяснилось, что меню состояло не только из крупных животных. Следующий вопрос: а все ли неандертальцы ели одну и ту же пищу, во все времена и повсюду? Всё в жизни неандертальцев было взаимосвязано, и переплетений с другими фундаментальными вопросами предостаточно: сколько еды требовалось их организмам? Подвергали ли они пищу тепловой обработке? Как они охотились? Насколько обширными были территории их обитания? Какими были их социальные взаимоотношения? С каждым вопросом становится все сложнее и сложнее.

В процессе систематизации множества артефактов и археологических памятников нужно смотреть вширь и вглубь, возводя мосты между временами и территориями. Жизнь неандертальцев проходила в четырех измерениях, так что, если мы реконструируем мельчайшие подробности их охоты на северных оленей в одном месте, мы должны думать также о том, чем они занимались в другом месте – и в другое время. Существует много разных памятников от непонятных скоплений камней вокруг скелетов до бесчисленных костей в мощных зольных напластованиях – следов погребальных костров сотен животных. Такое разнообразие заставляет нас учитывать причудливые временные ритмы прошлого: в зависимости от того, как формируются слои, два равных по толщине слоя отложений могут представлять и один день, и 10 000 лет. Есть хорошие методы для датирования отдельных предметов, если, конечно, мы уверены, что эти предметы не перемещались между слоями. Вся информация, извлеченная из отдельных артефактов, слоев или объектов целиком, собирается в общую картину, обнаруживая взаимосвязь между различными подходами к неандертальской действительности.

Люди редко задумываются о таких тонкостях, обсуждая неандертальцев или даже пытаясь вникнуть в проблему. Большинство имеют о них самое общее представление и почти не разбираются в научных деталях. Более того, образ неандертальцев зачастую связан с вечной мерзлотой и мамонтами. Между тем существовал другой неандертальский мир, выходящий за рамки устойчивых стереотипов о зябнущих фигурах в обледенелых шкурах, едва дождавшихся появления Homo sapiens, чтобы сразу после этого отдать концы. Несмотря на более широкий, чем когда-либо ранее, доступ к научным данным – есть и ученые, готовые напрямую общаться в социальных сетях, и онлайн-трансляции конференций для всех желающих, – объективные и по-настоящему современные представления сформировать трудно из-за слишком мощного потока новых данных и сложности их интерпретации. Особо яркие, интересные находки привлекают внимание журналистов новостных каналов и захватывают врасплох даже ученых, однако внешне эффектные сюжеты не всегда так уж интересны. Тщательно аргументированные теории и дебаты, длящиеся десятилетиями, сенсаций в прессе не вызовут, но именно так возникают самые удивительные выводы о жизни неандертальцев.

На самом деле, в большинстве случаев на самые значимые изменения в представлениях влияют какие-то мелочи. По мере накопления данных поле зрения расширяется, и разрыв между «нами» и «ними» становится все меньше. Благодаря этому постепенному процессу выяснилось, что неандертальцы производили орудия из разных материалов, а не только лишь из камня; они использовали минеральные красители и собирали предметы вроде раковин и орлиных когтей… и, значит, что-то знали об эстетике. Кроме того, неандертальцы оказались разнообразнее, чем мы думали: они не безликие представители одного из видов гоминин, а обитатели мира, размерами и богатством не уступавшего Римской империи. Грандиозная протяженность этого мира во времени и пространстве подразумевает культурное многообразие, сложность и эволюцию. Благодаря своему разнообразию и способности к адаптации неандертальцы успешно выжили как в затерянных краях, где ледники толщиной в километр соседствовали с тундрой, так и в жарких лесах и пустынях, на побережьях и в горах.

За 160 лет, прошедших после обнаружения (точнее, переобнаружения) неандертальцев, наша одержимость ими не ослабла. Эта история любви длится дольше человеческой жизни, но если сравнивать с тем огромным периодом, в течение которого они ходили по Земле – щурились от лучей восходящего солнца, дышали полной грудью, оставляли следы в грязи, на песке и снегу, – то на Великом циферблате истории за это время едва успела дрогнуть секундная стрелка. Наши представления о них постоянно меняются, причем это касается как обывателя, ищущего в интернете ответ на вопрос, являются ли неандертальцы людьми, так и тех, кто ежедневно работает с их останками. Неандертальцы преображаются у нас на глазах, каждое открытие подпитывает наше смешанное со страхом стремление знать, кем в действительности были эти древние люди. Что самое странное, они не могли и предположить о своей посмертной судьбе: вплетенная за эти почти двести лет в нашу науку и популярную культуру, теперь их история будет частью нашего далекого будущего.

На оставшихся страницах этой книги нарисован портрет неандертальцев на основе знаний XXI в.: это не жалкие неудачники с засохшей ветви генеалогического древа, а невероятно приспособленные и даже успешные наши дальние родственники. Вы читаете эту книгу, потому что они вам небезразличны, как и возникающие в связи с этим серьезнейшие, важнейшие вопросы: кто мы такие, откуда мы пришли и куда движемся.

Всматривайтесь в тени, вслушивайтесь в послезвучия; они могут рассказать о многом. Не только о других путях эволюции человека, но и о том, как взглянуть на самих себя по-новому. Самое замечательное в неандертальцах то, что они имеют отношение ко всем нам и они – не тупиковое явление, которое можно рассматривать исключительно в прошедшем времени. Они здесь, пока мои пальцы печатают слова, а ваш мозг их воспринимает.

Продолжайте чтение, знакомьтесь со своими сородичами.

Глава 1

Шоу начинается

Грязный песок скрипит под ногами – мы стоим на крыше космоскреба головокружительной высоты. Вавилонянам такое и не снилось. Эта трехсоткилометровая башня выросла из земли, как суперсталагмит, по метру за каждый год истории человечества. Международная космическая станция стремительно пролетает над ней – глазом не успеешь моргнуть. Загляни за край крыши, и увидишь, как из тысяч отверстий по всей высоте башни струится свет. Ближе к нам расположены сияющие светодиодами окна квартир, но, если посмотреть вниз – в глубь веков, – освещение изменится. После янтарных переливов люминесцентных ламп глаза постепенно привыкают к свету газовых фонарей, которым, в свою очередь, предшествует огромный хор свечей.

Нужно прищуриться, чтобы различить тусклое мерцание еще ниже. Это отблески десятков тысяч глиняных светильников, чад от них окутывает башню, но мы все еще не достигли глубин истории человечества. Ты достаешь небольшой телескоп, и твои зрачки расширяются, жадно улавливая отблески древних огней. Взгляд проникает сквозь 30 км дрожащего пламени очагов, но нам нужно еще десять раз по столько же – на 300 000 лет назад. Свет и тень трепещут и сплетаются, отражаясь на каменных стенах, пока не остается лишь тьма, в которой теряется счет годам.

Время коварно. То оно бежит пугающе быстро, то течет так медленно, что кажется нам грузом, тяжесть которого измеряется в ударах сердца. Жизнь каждого человека полна воспоминаний о прошлом и вдохновляется мечтой о будущем, пусть живем мы в непрерывном потоке «настоящего». Мы – существа, влекомые течением времени, хоть и способные, вынырнув, осознать свое бессилие перед этой стремительной рекой. Дело не в расчетах или измерениях; в современной науке вычисления ведутся с уму непостижимой точностью, идет ли речь о возрасте Вселенной или о планковском времени[1]. Но полноценное осмысление масштаба времени на эволюционном, планетарном, космическом уровнях все так же остается практически невозможным – мы как те первые геологи, потрясенные догадкой об истинном возрасте Земли. Установить связь с прошлым за пределами трех-четырех последних поколений (это та «живая память», в которой ориентируется большинство людей) – задача непростая. Еще сложнее сделать это в отношении более древних предков. Когда мы разглядываем старые фотографии, очертания реальности кажутся нам размытыми, хотя такой визуальный архив хранит память всего лишь пары предыдущих поколений. Фотографиям предшествует мир живописных портретов, и прошлое еще сильнее заволакивает пеленой. Осознать ошеломляющую бездну археологического времени гораздо, гораздо труднее.

Преодолеть разрыв между мимолетной реальностью и пучиной времени помогут психологические приемы. Сократив в уме те 13,8 млрд лет, в течение которых существует Вселенная, до одного года, мы удивимся, как близко динозавры окажутся к Христу, а первые Homo sapiens и вовсе появятся за несколько минут до рождественского фейерверка. Но гигантские, зияющие пропасти на линии времени никак не связаны между собой на такой наглядной шкале. Кое-что расставят по местам неожиданные сопоставления: к примеру, от Клеопатры до высадки на Луне прошло меньше времени, чем от строительства пирамид в Гизе до Клеопатры. Но это события всего лишь нескольких тысяч лет от наших дней. А если взять палеолит – археологическую эпоху перед последним ледниковым периодом, – то результаты окажутся более ошеломительными. Скачущие быки из пещеры Ласко ближе по времени к фотографиям в вашем телефоне, чем к изображениям лошадей и львов в пещере Шове. А где же место неандертальцев? За ними придется отправиться в еще более глубокое прошлое, чем те времена, когда чей-то палец выводил на каменных стенах силуэты животных.

Когда появился «первый» неандерталец, точно установить невозможно; отдельной популяцией они стали 450 000–400 000 лет назад. Ночное небо, нависавшее тогда над множеством вариантов гоминин, показалось бы нам чужим – наша Солнечная система в бесконечном галактическом вальсе сместилась на световые годы. К концу первой половины времени доминирования неандертальцев на планете – примерно через 120 000 лет от его начала – земля и реки в основном узнаваемы, однако ощущения от мира совершенно иные. Воздух теплее, а воды, образующиеся в результате таяния льдов в океанах, затопили сушу, из-за чего берега поднялись на много метров выше. Удивительно, но тропические животные бродят даже по огромным долинам Северной Европы. В общей сложности неандертальцы продержались впечатляющие 350 000 лет – и на отметке примерно 40 000 лет назад мы теряем их (или, по крайней мере, их окаменелые останки и артефакты) из виду.

Это было так давно, что не укладывается в голове. Но дело не только во времени: неандертальцы, помимо прочего, занимали необычайно обширное пространство. Будучи скорее евразийцами, чем европейцами, они жили на территориях от северного Уэльса до границ Китая, а в южном направлении – до пустынь Аравийского полуострова.