Картохин двор

Пролог

Я долго ждал этого утра. Девятнадцать, без малого, лет прошло с тех пор, как за последним жильцом закрылась входная дверь. Моей компанией давно стали лишь редкие птицы, что устраивают свои гнёзда в переплетениях ветвей высокой ели у крыльца да под провалившейся крышей.

Она стоит, оцепенев, у входа во двор. Там, где раньше были деревянные ворота. Их давно разрушила природа – бури и ветра в долине у подножья гор случаются редко, но сила их разрушительна для заброшенных человеческих построек. Нина. Уже ласковое апрельское солнце играет в светлых волосах и подсвечивает голубые глаза так, что они кажутся ледяными, прозрачными. Солнце светит из-за моих стен ей прямо в лицо. Она щурится и прикрывает ладонью глаза. Вглядывается в темноту пустых окон в слепящем свете, силится рассмотреть невидимое. Неясная мысль о чём-то смутно знакомом и давно забытом вьётся на краю сознания. Нина пытается вспомнить и не может. Хрупкая фигурка будто вросла в землю, не смея сделать ни шага вперёд. Держит в руках оплетённую лыком бутыль – за водой пошла на родник. Дыхание стало поверхностным.

В нескольких шагах от неё стоит высокий и смуглый мужчина. Он уже прошёл вперёд, но заметил, что Нина отстала, и остановился. Это Адриан, давно его знаю. Лет пять назад он переехал на соседнюю улицу, выкупил и отреставрировал небольшой крестьянский домик, да и живёт потихоньку. Руки у него золотые, в помощи соседям не отказывает, за то и отношение к нему доброе. У него строительная фирма и бригада работников. Он вопросительно смотрит на остолбеневшую Нину:

– Алё? Мы идём?

Нина лишь слегка повернула голову в его сторону, не отрываясь глядя на печальное зрелище. Глубоко вдохнула, поставила бутыль на землю, сложила руки на груди. Прижав одну к шее, склонила голову набок и сдвинула брови. В полных неясной боли глазах я вижу отражение моих  окон с выбитыми грозой стёклами. Она задерживает взгляд на закрытой на ржавый замок двери. Скорей всего, она не выдержит следующего удара стихии и упадёт. Нина молчит, ей нестерпимо хочется открыть эту дверь. Я знаю, о чём она думает: ей кажется, что она здесь уже была, хотя это и невозможно. Ей всё видится знакомым, как в доме родном после долгой разлуки. Отчего и мечется разум, и волнуется сердце. Нина будто помнит каждый сантиметр каменных стен с разросшимся плющом и зелёной плесенью в углах, где никогда не бывает солнце. Она уже знает, какими были эти стены без трещин. Деревянные ставни с облупившейся краской. «Они были белыми…». Выступающие кормушки сарая для коз – раньше в них не росли вьюнки и сорняки. «Выдрать бы их с корнем и герань посадить…», думается ей.

Я вижу, она чувствует себя былинкой на неверном весеннем ветру перед высотой моих старых стен. Предчувствует, уже почти знает, что стоит в дверях чего-то мощного и неотвратимого, как майская гроза. Ей хочется развернуться и уйти, но она не в силах отвести даже взгляд, стоит, будто заворожённая. Да и как убежать, когда буря уже всюду вокруг, а ты всего лишь в мгновении от её нестерпимых объятий? Нина долго сюда шла и должна остаться. Она этого ещё не знает, но чувствует.

Не бойся, милая. Давай же, решайся! Ну, что ты как статуя! Шаг, ещё шаг…. Здесь твоя радость, здесь твой покой. Здравствуй…

Адриан приблизился, тронул Нину за локоть, и она, едва очнувшись, посмотрела на него пустыми глазами. Он подался немного к ней, всматриваясь в зрачки, и пощёлкал пальцами перед лицом.

– Ты что там увидела? Родник чуть дальше. Пойдём, покажу, раз забыла… – развеселился он, и его широкая улыбка вернула Нину в реальность.

– Да… Мне почему-то кажется, что я знаю это место…

– Картохин двор? Не может быть, ты же из другой страны!

– То-то и оно… – Нина инстинктивно взяла его за руку и повлекла за собой. – Пойдём, посмотрим?

Нина пришла ко мне два года назад. Вырвала меня из забытья, ослепила солнечным светом, напоила ароматом весны. Я шептал ей в шелесте ветра: «Здравствуй, милая, проходи. Ты будешь здесь жить, ты станешь душой моих стен. Я открою тебе свои двери, только не ошибись…».

Я засмотрелся на неё, замечтался. Я всего на мгновение представил её хозяйкой, и она почувствовала моё дыхание. «Здравствуй, я твой дом…».

Глава 1. Нина

Апрель, 2017

«Скорей всего, в прошлой жизни я была курицей», думает Нина, открывая настежь ставни в окнах кухни своего нового дома. Белёсые лучи пронзили сонный полумрак, упали на столешницу тёмного дерева. Всколыхнулись кружевные шторы, свежий ветерок принёс светящуюся на солнце пыльцу и закружил мириады частичек света. Рано утром домашние ещё спят, чему Нина рада. Утром ей нужно время в тишине, чтобы проснуться, побыть с собой наедине. Ради этого она бы и будильник ставила, но всегда просыпается с рассветом. Как курица.

Пока варится кофе, Нина накинула на плечи широкий вязаный кардиган, висевший на спинке стула, – за окном ещё прохладно. Налила закипевший кофе в большую кружку и вышла на крыльцо. Яркое солнце на миг ослепило и тотчас же пригрело, словно обнимая и заставляя радоваться новому утру. Нина глубоко вдохнула аромат цветущего лимонного деревца у ступеней и вроде бы даже ощутила сладковатый привкус во рту. «Воздух пахнет цветами», мелькнула мысль. Нине нравится деревенская расслабленность. В шумном городе в любое время суток фоном стоит мерный гул машин с беспорядочными сигналами клаксонов и сирен пролетающих мимо «скорых». Городским вечно кажется, что нужно как-то двигаться, что-то делать, куда-то спешить. Скорей, скорей, сразу же, как только встал с кровати, – беги!.. Нина ещё недавно тоже была городской, но знала, что клаксоны и сирены – совсем не та мелодия, которую ей хочется слушать по утрам.

Здесь же, в нашей всегда немного ленивой долине, сама природа, всё мироздание будто шепчут: будь спокойна, просто живи. И она живёт, вот уже почти два месяца в нескольких десятках метров меня. И ни разу не повернула головы, проходя мимо. Вечно в мыслях о переводе, над которым работает. Нина переводчик, работает дома. Так поступают многие мигранты – идут в переводчики или туристические гиды. У одних получается, они благополучно устраиваются и не жалеют о том, что уехали из родной страны. Других же носит то туда, то сюда в бесконечном поиске себя в новой реальности. Нина из последних. У неё неплохо получаются переводы, если судить по непрекращающемуся потоку заказов. Она перфекционист, дотошна и упряма в стремлении довести отточенность фраз до идеала. Не может отступиться, если чувствует, что не хватает какого-то смысла переведённого предложения. И чувствует себя рабой своих идеалов. «Я это умею, но это – не моё», – думается ей, когда, закончив, очередной перевод, она смотрит на ровные строчки законченного текста. – Скучно, не радует».

Через четыре года жизни в Италии, учёбы на переводческих курсах и рождения сына, Нина начала осознавать своё новое место в жизни. После марафона привыкания к новой стране, она остановилась здесь, у нас, и выдохнула. Вот то, к чему привели её собственные решения. Дом, сын, муж, работа – всё, казалось бы, благополучно. Но всё чаще она думает о том, как важно жить где и как нравится, не подчиняясь общепринятым правилам и не строя планов, основанных на ложных устоях. Мысли эти становятся навязчивыми, глубинная тоска всё сильнее гнетёт душу. И не формируются вопросы, чтобы искать ответ. Но я подскажу….

«Сходи за водой», донеслось до слуха журчание ручейка, что весело бежит позади дома. Нина держит в руках пустую чашку и смотрит на возвышающийся напротив холм, до вершины заросший оливковыми деревьями и беспорядочными кустами ежевики. За холмом – я. И я жду.  Взгляд скользит по склонам, возвращается к лужайке возле дома. Предыдущий хозяин не очень-то беспокоился о ландшафтном дизайне и вообще был достаточно разболтанным типом. Вон, валяются черепки глиняных горшков, гортензии никогда не видели садовых ножниц, а в подсобке – непроходимые горы какого-то хлама. Сколько ещё работы впереди! Ремонт закончен, в доме тут и там нагромождение всевозможных коробок и мешков. Нина мечтает разобраться поскорей с ними, а там и приняться за устройство уличной красоты. Она недавно рассказывала мужу, что в детстве любила убегать далеко в поля и собирать там огромные, пёстрые букеты цветов. «Вот бы дом утопал в цветах!», мечтала она. Может, тогда ей станет здесь хорошо.

Нина сделала несколько шагов и обернулась к дому. Вообще-то, сам по себе он хорош. Старый, каменной кладки, с толстыми стенами и дубовыми балками на потолках. Я помню, как его строили, он лет на сто меня младше. Он в типичном тосканском стиле – так теперь выражаются, когда говорят об обычных крестьянских постройках. Нина с удовольствием подбирала шторы, расставляла мебель и посуду в открытой кухне, старалась навести уют в детской. Они с мужем выбрали этот дом, потому что он подходил им по цене и расположению. Семья Костанте Амадеи произошла из нашей деревни, и ему хотелось поселиться ближе к родным. Они с Ниной и сыном Алессандро живут здесь первую весну. Жизнь кажется чудесной и… чего-то в ней не хватает. Нина убеждает себя, что просто ещё не привыкла, оттого и не чувствует себя дома. Но ей тесно. В этом доме, в этой жизни.

Нина перевела взгляд. Справа от дома – зелёная лужайка с ковром из маргариток. Сын Нины, Алессандро, любит там играть и просто валяться на согретой солнцем мягкой травке. Может подолгу смотреть в небо и безмятежно улыбаться своим мыслям. Детство – это когда тебе тепло, и не важно, какая погода. Муж говорит, что нужно поменять заплесневевшую плитку перед домом и снести старый забор. Тогда патио и лужайка станут единой территорией. Уличный гриль купить, стол большой поставить, лавки вдоль него… Он вообще обстоятельный, Костанте, весь в семье, в доме, в сыне. Я знаю всю его родословную, помню малышом и его, и прадеда – первого из Амадеи.

Нина считает, что мужу нужно верить, – так воспитали. Он хорошо знает эти места. Его деды и бабки родились здесь, жили просто, по-крестьянски, и дышали тем же воздухом. Ухаживали за огородом и фруктовыми садами, выращивали оливки и виноград, делали запасы на зиму. Что-то в нём есть от предков. Он крепко стоит на ногах, прагматичен во всём, не требователен к жизни, не верит мечтам и живёт, думая о будущем дне. Его немного раздражает романтичный флёр в характере Нины, и он старается не обращать на него внимания, списывая недопонимание на разницу менталитетов.

Нина же иногда задаёт себе вопрос: как они, настолько разные по характеру и мировоззрению люди, вообще сошлись? Былая страсть и обожание закончились с рождением сына, и теперь осталось…. А что, собственно, осталось? Привычка? Уважение и дружба? Правильные слова из статей по психологии семейных кризисов, читая которые Нина пыталась наладить отношения с мужем, никак не помогали вновь почувствовать любовь. И все их разговоры и по сей день сводятся к текущим бытовым проблемам. Скучно, тесно….

Костанте ездит в офис каждый день, работает с восьми до пяти и возвращается домой. Нине такая жизнь кажется невыносимо одинаковой. Ещё ему нравится работа руками, будь то устройство новой клумбы во дворе или выпиливание книжной полки в зал. Он мигом обзавёлся множеством необходимых в сельской жизни инструментов и, как выдаётся выходной, постоянно чем-то занят. Пожалуй, главная для обоих цель – устроиться на новом месте, вырастить сына и, возможно, ещё детей – и держит их вместе. Когда есть общая идея, проще договориться о мелочах.

Впрочем, ей нравится тихая деревня. Чем-то она напоминает ей детство в далёкой России. Только вот дом.… Купить его было скорей решением Костанте, а Нина согласилась. Просто потому, что жить в такой красоте – уже само по себе счастье. В её духе жить одним днём, здесь и сейчас. Видится мне, что это у неё от неуверенности в будущем и от тоски по прошлому. Ищет опору под ногами, пытается определиться, найти себя и искренний интерес. Я часто слышу её тягостные мысли: мол, проплывает мимо жизнь, а я стою не берегу и не могу войти в поток.

Миленькая моя…. Нашла бы ты себе занятие по душе! Вспомнила бы, как любила в детстве собирать цветы в бескрайних полях, усаживать всех кукол и зайцев за одним столом, как строила им домики и придумывала истории их жизни! Когда же ты забыла свою радость?.. Не слышит.

В нашу деревню она влюбилась сразу, в первый же приезд. Они тогда бывали лишь наездами – в гостях у кого-нибудь из родственников. Вокруг маленькой долины – со всех сторон горы и холмы. Мы  тут веками живём неспешной жизнью. Местные, которых не наберётся и тысячи человек, чувствуют  неторопливый дух и слышат его пульс в течении каждого из бесчисленных ручейков. Поколениями хранят тепло семейных очагов в одних и тех же жилищах за каменными ограждениями с разросшимся плющом. Сколько судеб, сколько тайн за спокойными стенами. И одна общая идея: в каждом доме должна быть душа. Иначе дом спит, не дышит, почти не живёт. Моя душа давно ушла из моих стен, и я почти дождался другую…. Она вернёт тепло и жизнь в промозглые стены, вырвет из объятий разрушения, пробудит ото сна! Я жду....

Нине хорошо в наших местах. А дом…. Обживётся и наладится. Ей даже вдруг захотелось рисовать. Картинки карандашами или акварелью. Спасибо маме, в своё время она заставила Нину ходить в художественную школу. Те нехитрые навыки вспомнились и пригодились, чтобы делать несмелые зарисовки. И никому их не показывать.

Глава 2. Домой хочу…

– Нина! Доброе утро! – бодрый голос вырвал её из мыслей о предстоящих хлопотах. – Ты чего так рано?

Нина обернулась. Адриан стоит за калиткой, широко улыбаясь. Он давно ей улыбается, смущая её и зная это. Открыто и украдкой, когда никто не видит, кроме неё. И она, конечно, понимает не слишком безобидный смысл этих улыбок. Но он не позволяет себе ни на что намекнуть вслух, а она делает вид, что и её ответные улыбки – только дружеские.

– Вода кончилась, хочу вот на родник сходить, – сказала Нина, подхватывая оплетённую  лыком пятилитровую бутыль, и направилась к выходу из патио.

Нина открыла калитку и замешкалась. Адриан, кажется, смеётся одними глазами и не двигается с места. Что за манера заигрывать… Он набрал полную грудь воздуха, закинул голову назад, закрыл глаза и раскинул руки в стороны. Шумно вдохнул и выдохнул. Постоял так секунд пять и снова посмотрел на Нину. Она, не глядя на него, неловко теребит в руках бутыли.

– Какое утро, а? Костанте дома? Я ему тут кое какой инструмент привёз, он просил.

– Рано же, он спит ещё… Скоро встанет. Дел, говорит, много на сегодня запланировал.

– Представляю… Ну, пошли! Помогу, что ли, донести на обратном пути.

– Давай….

Грунтовая дорога петляет между спящих домов. Они идут неспешно, болтая о недоделках после ремонта. Дом был в довольно печальном состоянии, когда его купила молодая семья. Там уже лет пять никто не жил, так что стены и пол поросли чёрной плесенью, а окна держались на ржавых гвоздях, пропуская все ветра. Найти хорошего строителя было делом техники: хозяйка местного бара, Дора, сразу вспомнила Адриана. Мол, таких рук ни у кого в округе нет. К тому же, у него своя строительная фирма, сделает всё в лучшем виде. И велела ещё передавать ему привет, мол, раз от меня, то будет вам скидка. И подмигнула. Адриан оправдал свою славу – выполнил работы в срок и очень качественно. Костанте и Нина удивлялись его неитальянской расторопности, а он скромно вспоминал о родине и о том, что у них принято работать на совесть. Он эмигрант, как и Нина, только из Хорватии.

За разговором они свернули за угол и направились к основной дороге. Вдруг Нина замедлила ход. Справа, чуть на возвышении, она видит явно заброшенный дом. Здравствуй… Окна выбиты, дверь еле держится, у сараев провалились крыши. Солнечным утром во дворе громко поют птицы и бестолково суетятся бабочки. Я долго ждал этого утра. Нина словно забыла о мире вокруг, остановившись у входа во двор. Она смотрит на меня, и ей кажется, будто я жив, только сплю.

«Здравствуй, я твой дом…», шепчу я ветром. Не слышит.

– Чей это дом? – сдавленным голосом спросила она в пустоту. Адриан уже прошёл вперёд и не услышал её вопроса. Нина сделала три шага и замерла. «Ну, что же ты, милая, решайся…», пропели ей птицы, и ветер взметнул её солнечные волосы.

К крыльцу ведёт некогда ухоженная гравиевая дорожка, вся теперь поросшая веселой травой, розовым клевером и мятой. Нина наклонилась, сорвала тёплый, нагретый солнцем листочек, вдохнула нежный аромат ментола. Что-то очень знакомое всколыхнулось в памяти. Бабушка любила и выращивала мяту во дворе, и вдоль всех заборов на солнечной стороне росла радостная зелень. Сушила её потом под потолком в дровянике, и холодным январём было так уютно пить мятный с ромашкой чай.

Слева стоит каменный сарай с открытой настежь дощатой дверью. Замка нет, только на крючке в стене ещё болтается голубая ленточка, вся измочаленная ветрами. Эту дверь оставили открытой так давно, что она вросла в грунт и стала частью вьюнкового царства, и теперь никакие силы не закроют её снова. У стены живится апельсиновое дерево. Половина веток погибла, с каждым годом без ухода сил у него становится всё меньше, а плоды – мельче и кислее.

– Какая фактурная стенка, а? – Адриан заметил, что Нина отстала, подошёл и встал рядом, пытаясь понять, что её так привлекло.

– Вместо апельсина здорово было бы посадить здесь розовый куст из плетистых, не находишь?

Нина посмотрела на него пристально, он будто прочёл её мысли. И продолжила:

– Он бы разросся, как сумасшедший, во всю стену! Как на открытках из Тосканы, которые туристам продают.

– Точно…

– Думаешь, этот сарай можно отремонтировать? Крыша дырявая…

– Сейчас посмотрим!

Адриан зашёл в полумрак сарая, Нина тоже заглянула внутрь. Очнувшись после долгого сна, я будто вижу всё заново – её глазами. Толстые стены хранят прохладу, но в ярком свете, льющемся из высоких окошек, можно рассмотреть тени прошлого. По стенам висят ржавые орудия сельского труда, в дальнем углу стоят две большие бочки. Дерево рассохлось, и опоясывающие кольца сползли ниже середины. Слева стоят ржавые кроличьи клетки с остатками истлевшего сена и распахнутыми створками. Много, очень много закупоренных банок с орехами там и тут. Зачем столько?.. Тот, кто их оставил, вообще был слегка не в себе. Почему-то прямо посередине заваленное каким-то хламом косится старое плетёное кресло. Хозяин любил здесь отдыхать от тяжёлых работ в полуденный зной. Вон и соломенная шляпа висит на гвозде в стене у входа и стоит стеклянная бутылка с остатками тёмной жидкости. Похоже, что вина.

– Ну, что я могу сказать… – Адриану не интересны детали сельского быта, он смотрит на обстановку глазами строителя. – Вот здесь трещина пошла, но это не критично, можно сделать укрепление. Раньше хорошо строили, на века. Стены сантиметров шестьдесят толщиной, такие ещё долго простоят…

Нина задумчиво кивает, переводя взгляд с пола на стены, со стен на потолок. Ей рисуется живая картинка, тёплая и красивая. Адриан же смотрит вокруг цепким глазом строителя.

– Несущие балки крепкие, дубовые. Обработать специальным составом, покрасить заново, лаком покрыть – будут, как новенькие. Кирпичи потолка…. Тоже не страшно, дыру залатать.

Они вернулись на улицу, прошли ещё вперёд, обогнули сарай справа. К стене за апельсиновым деревом прикручена проволокой железная лестница, ведущая на второй этаж, в арочный проём с пустыми петлями без дверки. Особая кладка двух противоположных стен, когда кирпичи выкладывались не подряд, один на другой, а так, чтобы между ними образовались зазоры. В летнюю жару они служат естественной вентиляции. С земли хорошо видна крыша с провалами тут и там. Адриан приложил ладонь козырьком ко лбу и, щурясь, смотрит наверх. Нина смотрит на Адриана – мол, что скажешь? Она сама не заметила, как её мысли тоже перешли от лирического любопытства к практичности. И странным образом она забыла, что сарай не ей принадлежит.

– А вот крыша – да, её придется менять полностью. Черепица отходит, цемент больше не держит, того и гляди попадает. Туда не полезу.

– В таких «дырявых» сараях хорошо сушить травы и развешивать постиранное бельё. Помню, дедушка специально строил деревянные сараи с зазорами между досками – так и солнце не палило, и воздух циркулировал.

– У нас тоже так делали, – Адриан посмотрел на Нину внимательно, но ничего больше не сказал. Два эмигранта из разных миров, встретившиеся в чужой для обоих стране. Нина напомнила ему о далёком детстве.

Напротив сарая, справа от дорожки к дому, сквозь заросли ежевики виднеется зелёная крыша. Когда-то здесь было хранилище сена. Около него всё ещё растёт раскидистое ореховое дерево. Его посадил тот самый, «не в себе». Высокие, метров пять, железные сваи ещё держат пластиковую выцветшую крышу с лежащими на ней ветвями ореха. Задней стены давно нет, она обрушилась за несколько лет до прихода Нины. Теперь и стены, и крышу полностью захватила ежевика, свисая почти до земли и создавая внутри сказочные тени узорчатых переплетений листьев, мелких цветов и веток. Ветерок колышет ежевичное царство, шмели и пчёлы роятся неисчислимым множеством вокруг, и нет возможности зайти внутрь. Да и зачем? Там пусто.

Сразу за хранилищем убегают вверх, к вершине холма, уступы с оливковыми деревьями. В этих краях почти нет широких ровных полей, сплошь холмы да леса. Одна из тётушек Костанте – Амаранта – рассказывала, как, чтобы устроить огород или разбить оливковую рощу, землю отбирали у гор, метр за метром вгрызались вглубь каменистой тверди. Никаких тракторов и экскаваторов – только руками и лопатами. Вытаптывали площадки шириной метра в три-четыре и высотой в метр и на них выращивали оливки. Склон с морем серебристо-зелёных деревьев огибает двор справа и стремится вверх, на сколько хватает взгляда. Я помню, как женщины насыпали в холщовые мешки навоз, перевязывали их верёвками, вешали себе за спину и крепили вокруг головы. Потом медленно и тяжело шли вверх по склону, чтобы каждое деревце получило свою порцию удобрения.

Нина медленно приближается ко мне, внимательно рассматривая и пытаясь оживить в воображении прежнюю жизнь. Ей здесь тепло. Во дворе есть хозяйственные постройки: сарай для коз или поросят, уличный туалет, большая каменная печь под навесом с черепичной крышей. На стенах уже много лет висят проржавевшие решётки для гриля, на полках стоит какая-то кухонная утварь, покрытая грязью прошедших в запустении лет. Я помню те вечера, когда растапливали печь, это был семейный ритуал. В ней пекли хлеб или пиццу, жарили поросят целиком. Собирались всей семьёй, приглашали друзей. Стремились провести вместе больше времени, засиживались допоздна под навесом слева от крыльца….

– Смотри: снова банки с орехами, – обратила внимание Нина, рассматривая хлам в сараях. – Как странно…. Их так много, наверно, кто-то их обожал, оттого и делал колоссальные заготовки на зиму.

Она стоит в нескольких метрах от меня, на залитой солнцем лужайке с молодой травой, маргаритками и бабочками, вьющимися над цветами. Земля изрыта кабанами, которые приходят из соседнего леса по ночам. Вот перед ней центральный вход, семь ступеней, крыльцо. Поднимись…. Нина переводит взгляд на второе, справа, крыльцо. Однажды меня поделили на две части – для двух семей, и с тех пор жизнь моя полетела в забвение.

Адриан устроился на низкой каменной лавочке у стены и с удовольствием смотрит на Нину. Красивая. И это её звенящее воодушевление, даже детский восторг. Адриан слушает её и смотрит на мои разваливающиеся стены иначе – её глазами. Мне кажется, он начал различать неясную пока перспективу.

Нина стоит прямо перед входом, напротив крыльца с где-то истёртыми тысячами шагов, где-то разрушенными временем ступенями. Около него выросла огромная ель, её ветви раскинулись на добрых четыре метра в диаметре, и теперь по ступеням можно пробраться с трудом, только если совсем согнуться. Когда её здесь посадили, то рассчитывали постригать вовремя. Она моя ровесница, и её верхушка уже давно переросла и стены, и черепичную крышу.

– Смотри, – Нина заинтересованно смотрит прямо на меня, – над входной дверью выдолблены какие-то буквы и цифры. «IHS, QG и AD 1842…». Что это может означать, не знаешь?

– Скорее всего, что этот дом построен церковью – и год основания.

– Кто же здесь жил?

– Может, приходской священник с семьёй… Не знаю, надо у местных спросить. Я недавно здесь живу.

– И номер дома – «45», —помолчав, заметила Нина. Заглянула за угол. – А у второго крыльца – «47». Здесь было два хозяина?

Адриан пожал плечами и ничего не сказал. Нина постояла на крыльце, оглядываясь вокруг. Когда меня любили и ухаживали за фруктовыми садами и оливковыми рощами вокруг. Тут и там лопаты, грабли, полуистлевшие корзины, глиняные горшки и огромные вазоны для цветов и благородных кустарников – напоминания о прошлой жизни.