Словно в твоем мозгу отключились клетки, которые отвечают за восприятие света. Ты физически не можешь его уловить, как бы ни старался, как бы ни хотел этого. Все тонет во тьме, растворяется в серых сумерках. И ты тоже. Медленно отступаешь в тень, сливаясь с ней. Вначале это больно. Ты пытаешься сопротивляться, вырваться из цепкой хватки бездны; и во время неравной борьбы понимаешь, что так не должно быть, что это неправильно. Захлебываешься, рвешься к поверхности. Но чуть позже сознание подсказывает тебе другой выход – береги силы! И ты неподвижно зависаешь где-то между мирами. Всматриваешься в окружающий холодный мрак в поисках чего-нибудь, за что можно схватиться и выплыть на поверхность. Если тебе повезет, такая вещь обязательно найдется. Неважно, что это будет. Может, чья-то теплая ладонь. А может, бесконечное море тайги. У каждого свое.
Как вновь научиться видеть свет? Как впустить его обратно в жизнь? Я всматриваюсь в сумрак за окном и отчаянно ищу выход. Внутренний голос подсказывает, что это будет нелегко. Но меня никогда не пугали сложные задачи – и раз жизнь подкинула еще одну, значит, я должен с ней справиться. Да, это займет время. Много времени. Но я готов.
Прошлое
Кровавый след тянулся долго. Яркие капли поблескивали на опавшей листве, их становилось то больше, то меньше. Вот они разлетелись в стороны – лось остановился и, видимо, попытался стряхнуть стрелы, которые причиняли ему боль. Одну ему все-таки удалось сбросить, самую первую – человек наклоняется и подбирает ее, тщательно вытирает и кладет в колчан, к остальным. Крови стало заметно больше, и капли уже не ложились прямой линией, а тянулись рваными зигзагами. Волк неспешной рысцой унесся вперед, человек тоже прибавил ходу, почуяв, что развязка близка. Их шаги разносились по притихшему лесу, в котором все живое затаилось в ожидании исхода их противостояния. Где-то в вышине хрипло каркнул первый ворон; услышав этот гортанный звук, к нему подтянулись остальные. Черные кресты закружили над местом, где упал обессиленный лось. На последнем издыхании он забрался в овраг, в самую гущу разросшегося ольховника, словно надеясь, что те своими гибкими ветвями защитят его.
Когда человек осторожно спустился со склона, все было кончено. Первым делом он вынул остальные стрелы, древко одной оказалось сломанным пополам. Острым ножом привычными движениями рассек шкуру, выпотрошил тушу, внутренности отнес подальше, чтобы отвлечь падальщиков – на пару дней они довольствуются и этим; отрезал себе несколько приличных кусков мяса, которые мог унести, а потом плотно закидал тушу ветками и лапником. Сразу отдал волку его порцию – так он выражал ему благодарность. Неторопливо пустился в обратный путь, к своему временному жилищу. Сегодня в условленный час он подаст дымовой сигнал, чтобы соплеменники присоединились и помогли донести мясо до дома.
Разжигая костер, он старался вести себя так, как на его месте поступил бы опытный охотник – почтить молчанием павшее животное, поблагодарить духов тайги за удачную охоту, подложив в огонь кусочки жира. Все это он проделал серьезно и сосредоточенно, хотя изнутри его распирала кипучая радость, которая нет-нет, да и прорывалась наружу, озаряя смуглое лицо широкой улыбкой.
Волку передалось его настроение – и он, словно щенок, ластился к хозяину, выпрашивая лакомые кусочки. А человек, приготовив обед и насытившись, подбросил в костер охапку листьев, травы и сухого навоза, чтобы белый дым, отвесно поднимавшийся над деревьями, было видно издалека. Брат, возглавлявший другой отряд, должен быть где-то неподалеку, и если не к ночи, так к утру, подойдет со своими людьми.
К вечеру похолодало, ярко-желтый закат обещал сухую и морозную погоду, значит, мясо сохранится лучше. Успокоенный этими мыслями, человек вновь развел огонь в очаге, закутался в шкуры, согрелся и уснул. Он привык полагаться на чуткость волка, зная, что тот загодя предупредит о приближении любых живых существ.
Спустя несколько часов он почувствовал, как напряглось тело питомца. Волк резко вскочил, вздыбил шерсть на загривке и глухо заворчал. Человек проснулся мгновенно, подкинул несколько сухих веток и еловых лап в тлеющие угли; потянулся к оружию, бесшумно выскользнул наружу через заднюю дверь, нырнул в ночь. Глаза, привыкшие к темноте, улавливали любое движение. Света ущербной луны было достаточно, чтобы различать все происходящее на открытой площадке перед домом. Волк в это время бесшумной тенью скользил где-то там, среди деревьев, выслеживая того, кто потревожил его сон. Если это окажется враг, то он постарается спрятаться от хищника в заброшенном жилище, чьи крошечные оконца гостеприимно светились изнутри, словно приглашая заглянуть на огонек. Оказавшись в доме, он станет отличной мишенью, а яркие всполохи огня в очаге на какое-то время ослепят его.
Но все предосторожности оказались напрасными – на лужайку выбралась знакомая фигура, за ней следовал волк. Человек выдохнул и улыбнулся. Он, конечно, надеялся увидеть брата, но не так скоро.
– Ты где? – тихо позвал тот.
Ему захотелось разыграть брата – он замер, затаил дыхание, чтобы ни один звук его не выдал.
– Не время затевать игры, выходи, – брат сразу раскусил уловку, – Я устал и голоден.
Младший сдался и покорно выбрался из своего укрытия. Брат действительно выглядел загнанным.
– Боялся, с тобой что-то стряслось, бежал несколько часов. Не люблю я это место, – он настороженно огляделся, – Слишком много крови тут пролилось. Говорят, души тех, кто погиб от руки врага, не находят покой, пока не отомстят ему. Или его семье.
– Я добыл лося! – он готовился к этому моменту, представлял, как удивится брат, как он будет горд и доволен, надеялся на похвалу, на худой конец, на одобрительный возглас, но вместо этого тот лишь сухо кивнул.
– Не стоило отпускать тебя одного, – брат устало потер глаза, – Ты пока слишком молод и неосторожен.
Он обиделся, но постарался не показывать виду. Пряча глаза, жестом пригласил брата в жилище. На правах хозяина налил ему воды, подал холодное мясо. Тот с жадностью набросился на угощение, ел быстро, отрезая небольшие кусочки, запивая брусничной водой. Волк остался снаружи – он знал, что старшему не нравится его присутствие.
– Как тебе это удалось? – брат, наконец, насытился, тщательно вытер лезвие небольшого ножа пучком травы, – Мы-то пусты, ничего не выследили.
– Волк помог. Я спустился к озеру, хотел подстрелить утку, но тут появился лось.
– Далеко ушел?
– Нет, полег почти рядом.
– Хорошо, – брат растянулся на шкурах, – Завтра, когда рассветет, займемся им. Как раз и наши подойдут, я ведь налегке прибежал. Старик увидел дым, встревожился. Думал, что-то произошло. Ты его знаешь. Сразу отправил меня сюда.
Младший усмехнулся.
– Не ожидал от тебя такой удали. Да не дуйся ты! Теперь у людей появится надежда. Она поможет пережить трудные времена. Сегодня ты подарил жизнь своим соплеменникам, понимаешь? А это многого стоит, – старший закинул руки за голову и прищурившись, глядел на ярко пылающий огонь, – Отец будет доволен.
До их слуха донеслось короткое царапанье – волк нерешительно просился внутрь. Младший бросил быстрый взгляд на брата, тот кивнул:
– Впусти. Он это заслужил. Возможно, ты был прав, когда оставил в живых этого щенка. Тогда ведь никто не мог предположить, что зверь сослужит нам такую службу.
Младший радостно вскочил и приоткрыл дверь, волк скользнул внутрь, свернулся перед очагом. Старший потрепал его по загривку, зверь удивленно поднял голову – никто из людей, кроме хозяина, не обращался с ним так ласково. Значит, что-то изменилось. Но ему было непривычно задумываться о причинах поведения других двуногих, и он принял это как должное. Жизнь преподносит и не такие сюрпризы – вчера ты был голодным и отверженным, довольствовался крохами, которые выделял хозяин из своей скудной порции, а сегодня сыт, ночуешь в тепле, и никто не пытается согнать тебя с места.
Человек чувствовал почти то же самое – пара удачных выстрелов и давнее решение оставить в живых беспомощное, поскуливающее от ужаса, существо, круто изменили его жизнь. Нотки уважения и легкой зависти, которые он уловил в голосе брата, обещали ему нечто совершенно новое. Он уже не тот робкий и застенчивый семнадцатилетний мальчишка, который пришел сюда позавчера; он почувствовал твердую землю под ногами и обрел уверенность в своих силах. Слова брата были большим, чем просто единичной похвалой, они сулили младшему новое положение в их племени.
Братья быстро уснули – отчасти из-за того, что присутствие волка внушало спокойствие, да и в заброшенном жилище было непривычно тепло; они позаботились о том, чтобы огонь не погас до утра.
Кирилл
Книга Петра была задумана, как академический труд, но рукопись случайно попала на глаза издателю, который родом из наших мест, он заинтересовался, добыл контакты автора – так все и закрутилось. После долгих препирательств получилось увлекательное чтиво, наполовину исследование, наполовину – приключенческий роман. Аудитории эта гремучая смесь зашла, и книга долго держалась в топе продаж, за несколько лет выдержав с десяток переизданий. Петр проявился с неожиданной стороны: как историк, он выказал должное уважение к деталям, а как писатель – мастерски закрутил интригу. Коллеги, втайне завидуя его успеху, всячески охаивали книгу, что это несерьезно и недостойно пера настоящего ученого, чуть ли не с лупой выискивали ошибки и, не находя, в конце концов, выдавили его из института. Но к тому времени Петр успел сделать себе имя и работал над вторым романом. Мы поддерживали с ним связь, он приезжал к нам в гости на недельку-другую за вдохновением. Все это время он проводил в моем доме у озера, иногда писал, но чаще просто отдыхал. Мы ни разу не заговорили о брате. Не знаю, почему.
Петр философски отнесся к увольнению из института. Я ожидал увидеть его подавленным, но вместо этого встретил человека, полного оптимизма и планов на будущее. Складывалось впечатление, будто он зажил собственной жизнью и занялся делом, о котором всегда мечтал. «Пора уступить место молодым, я уже внес свой вклад,» – вот и весь его комментарий по этому поводу. Свой отпуск он провел в деревне, его принимали, как почетного гостя. Небольшого роста, полноватый, полностью поседевший за эти годы, с очками, упорно сползающими к носу, деловитый и неизменно бодрый – таким мы его запомнили. Несколько месяцев назад его не стало. Он успел опубликовать серию из пяти романов, которая была не менее успешной, чем первая книга. И вся наша семья, и брат, в частности, способствовали этому. Не знаю, как бы отреагировал Алек на подобные события. Наверное, скупил бы все книги Петра – он всегда любил читать. Правда, чаще он предпочитал серьезные произведения, «тяжелые», как называла их Лиана в детстве, имея в виду не столько сюжет, сколько вес.
Я оставил книги брата себе. Марк забрал несколько томов, но остальное хранится в доме у озера. Когда мы только проектировали этот дом, я отвоевал небольшую комнатку под кабинет, он же – библиотека. Прибил полки от пола до потолка, плотно уставил их книгами. У окна – старый письменный стол, который я перевез из отчего дома. Удобное кресло. Приглушенное освещение. Проведя в кабинете некоторое время, понимаешь, что книги, оказывается, отличная звукоизоляция. Внутри тихо, слышен только шорох страниц, изредка прерываемый звяканьем ложки – я люблю чай с лимоном. Если закрыть дверь, можно представить, что ты совершенно один.
Честно говоря, я никогда не был книжным червем. По крайней мере, чтение большую часть жизни ассоциировалось с работой. Пока не приехал Денис со своей библиотекой и не обосновался в доме Августа и брата. Я часто к ним заходил, и почти каждый раз Алек со своим соседом рано или поздно заводили разговор о прочитанном, сыпали цитатами и ссылками, которые я не понимал. Денис искренне удивлялся моему невежеству – ему было невдомек, что в мире есть люди, которые крайне редко берут в руки книги. Я, к своему стыду, относился именно к такой категории. Потом брат, которому надоело меня просвещать, стал настойчиво рекомендовать любимые произведения. Я вначале отнекивался, но как-то во время ночного дежурства, когда все сообщения в мессенджере были прочитаны, а ленты в соцсетях изучены вдоль и поперек, заскучав, все-таки сдался и начал читать. Ночь пролетела незаметно. Так я и подсел на чтение.
Год за годом я скрупулезно собирал свою библиотеку – и теперь могу гордиться ею. В ней есть и роскошные издания, которые нанесли ощутимый урон семейному бюджету, и рабочая литература, и классика, и современные авторы, и книжки, с которыми росли мы, а потом они перешли моим детям. Но самыми дорогими остаются книги брата – они занимают всего одну полку, и я не раз перечитывал их. Он не был аккуратен, и часто загибал уголки страниц, корешки у многих погнуты; у пары книг рассохся клей, которыми скреплялись листы, и теперь они буквально рассыпаются в руках; на страницах можно обнаружить пятна, происхождение некоторых из них остается для меня загадкой. Ну, и та книга, которую он читал перед исчезновением – он где-то раздобыл большую скрепку, и ее оттиск за эти годы буквально пропечатался на нескольких страницах. Каждый раз, раскрывая ее на этом месте, я пытаюсь понять, о чем он тогда думал, вычитать между строк ответы на вопросы, которые преследовали меня все эти десять лет. Что он тогда чувствовал? Повлияли ли на его решение эти слова? Я стараюсь представить себе тот день – вот он просыпается, как обычно, рано утром, зажигает маленькую лампу-прищепку, которую пристроил в изголовье, нашаривает под кроватью начатую накануне книгу, открывает, погружается с головой в выдуманный мир, а потом кто-то – скорее всего, Август, зовет его. Он встает, одевается, бросает раскрытую книгу на постель, а когда приходит время ее заправить – еще один его пунктик, торопливо ищет, чем бы отметить место, на котором остановился. Озирается в поисках подходящего предмета, замечает стопку моих бумаг, выдергивает скрепку и решает, что она идеально подойдет для роли закладки. Захлопывает книгу, прячет под подушку – там я ее и найду.
Да, понимаю, что моя вера выглядит по-детски наивной – что брат вернется, чтобы дочитать начатое десять лет назад. Я никому об этом не говорил. Лишь однажды обмолвился жене – и потом весь день ловил на себе ее взгляд, исполненный жалости и нежности. Но эта книга должна притянуть его домой. Я в этом убежден.
В первые дни после переезда в дом на окраине брат казался слишком усталым, чтобы думать о чем-то другом. Это было не физическое утомление, с телом у него все было в порядке, в этом плане он был практически здоров – формулировка, которую я крайне редко использую в отношении своих пациентов. Мне кажется, что он был истощен, вымотан до предела – у него устала душа. Он слишком многое вынес за эти годы, что в городе, что в деревне, и в конце концов, этот груз тяжелым камнем лег на его сердце. Я несколько раз пытался поговорить об этом, но он постоянно уходил от ответа. Брат никогда не верил в целительную силу общения. И каждый раз терпеливо объяснял свою точку зрения, что человек сильнее всего, когда он надеется только на себя, а не перекладывает свои проблемы на других. Я пытался его переубедить, но он из тех людей, у которых всегда заготовлен ворох неопровержимых и логически обоснованных аргументов. Брат свято верил в силу разума и игнорировал чувства, в первую очередь, свои собственные. Может, это и довело его до такого плачевного состояния, в котором я обнаружил его в тот летний вечер.
Неделя пролетела быстро, Алек вел себя образцово – не срывался на свои изматывающие пробежки, проводил время дома, ел по четыре раза в день, засыпал и просыпался в человеческое время. Даже кошмары оставили его в покое, чему особенно радовался Август – он-то прекрасно знал, насколько сложно жить с нарушениями сна. Спустя столько лет я понимаю, что тогда оценивал ситуацию с точки зрения врача, а не брата и друга. Перечитываю написанное – да, так и есть. Потому что мне в первую очередь было важно его здоровье, и я надеялся, что остальное выправится само собой. Точнее, я верил, что когда все наладится, Алек сам разберется со своими проблемами.
Было заметно, что брат о чем-то напряженно размышляет, он часами просиживал в моей комнате, отрешенно уставившись в окно. Раньше такого за ним не наблюдалось – он предпочитал думать и принимать решения на бегу или гуляя по лесу. Я шутил, что шестеренки его мозга нужно основательно и регулярно встряхивать, чтобы они завелись и заработали, как часы, а ноги в этом сложном механизме играли роль маятника. Алек по достоинству оценил мое сравнение – это было понятно по взгляду, в котором проскользнуло что-то вроде улыбки.
Неделя прошла, наступил день, когда должны были приехать Петр и ребята. Денис за прошедший год стал своим в деревне, и самостоятельно уладил вопросы, касающиеся работы экспедиции. Меня его организационные способности поразили – я не ожидал от него такой активности. Он всегда был тихим и довольно замкнутым, даже в небольшом школьном коллективе оставался незаметным, хотя, по словам учеников, уроки вел неплохо и умел увлечь их своим рассказом. Его наставник, Аким, гордился своим питомцем и готовился уступить ему место. Старик не ошибся в своих прогнозах, Денис полностью оправдал его ожидания. Аким действительно видит людей насквозь, точнее, их потенциал, не зря к нему выстраивается очередь из озабоченных будущим своих чад родителей. Знать бы, что он видел в брате – Алек в тот год часто к нему захаживал, как и Август, но оба никогда не делились услышанным. Я много раз порывался расспросить старика о брате, но каждый раз меня что-то удерживает. Если бы Алек хотел – то обязательно рассказал бы обо всем. Раз он молчал – значит, я не имею права лезть в его личное дело.
– Не хочешь со мной в райцентр? Тебе пора развеяться, всю неделю дома просидел, – предложил Август накануне вечером.
– Хорошая идея, – поддержал я его.
Мы оба вопросительно уставились на брата, тот смешался, но не стал возражать.
– Заодно встретим ребят и Петра, – продолжил дядя, – Они приедут завтра вечером, переночуют у нас в квартире, послезавтра днем будем уже здесь.
Алек кивнул, но у меня создалось впечатление, будто вовсе не наши доводы заставили его согласиться. У него были какие-то свои причины уехать из деревни, а наши слова стали удобным предлогом.
Алек
Утро выдалось солнечным и жарким, и день обещал быть по-настоящему погожим. Август разбудил в пять, мы торопливо позавтракали, взяли с собой немного еды, чтобы перекусить в дороге, и спустились вниз. Шли к лодке, увязая в мелком песке – река за месяц сильно обмелела. Мне иногда снится, что ее можно перейти вброд. Не знаю, почему. Это было бы настоящей катастрофой для всего живого.
Лодка оказалась довольно далеко, и нам пришлось изрядно попотеть, чтобы стащить ее на воду.
– Никогда такого не было! Сколько себя помню, вода не опускалась ниже тех зарослей, даже в межень, – Август, ворча, забирается внутрь. Я тяну лодку за нос, вода долго держится на уровне коленей, то и дело попадаются песчаные отмели, и лишь когда моторка оказывается на глубине, я заскакиваю в нее. Сажусь за весла, делаю несколько сильных гребков к середине реки.
