Сказ о военном топографе

Пролог

В одной маленькой деревушке на южной окраине огромной Империи жил с отцом и матерью беззаботный мальчонка. Любопытен он был и целыми днями не от надобности особой, а из интереса праздного шастал по полям и лугам, переходил ручьи и реки вброд да захаживал в леса густые и редкие. Все земли уездные вдоль и поперёк исходил и знал их теперь лучше всех в округе. Бывало, спросит его кто: «Где рыбу поймать покрупнее?» А он отвечает: «Вот в тех камышах!» – «А цветов для невесты где покраше нарвать?» – «За холмом на лужайке!» – «Ну, а ягод набрать на пирог для детишек?» – «Так в лесу ж, на полянке у старого дуба!»

Жилось ему так беспечно, не хлопотно, пока не стало у него ни отца, ни матери. А стукнуло ему тогда всего-то одиннадцать годков. Мальца подобрала сестра его старшая. Отчий дом продала, чтоб родичей схоронить, а для братца местечко скромное у мужа выпросила. Поселила она его в конюшне в дальний, но тёплый угол и наказала послушным быть да в помощи по хозяйству не сметь отказывать. Покивал головой мальчонка, согласился. Как не согласиться? Зима на носу, идти некуда, да и мал он ещё скитаться по миру и искать пропитание самостоятельно.

Так он и жил несколько лет с лошадями бок о бок, пока не подрос и на конный завод не пошёл работать. И кто бы мог подумать, что место служебное определят ему не в конюшне навоз убирать и даже не в поле пасти коней да кобыл, а в канцелярию пристроят писарем. Уж как умудрился малец сие дело нелёгкое осилить, не ведал никто. Вот только читал он бегло да писал красиво не по годам юношеским.

Заехал как-то на конный завод чиновник важный из управления уездного. Зашёл в канцелярию бумажку подписать, разглядел в нём талант писарский и в Петербург отправил его учиться. Вернулся юноша после обучения столичного с дипломом письмоводителя с отличием, осанку важную приобрёл и усиками чернявыми обзавёлся. Жалование получил достойное и угол снял собственный у старушонки хворой.

В ту же пору там, где писарь жил, поселился старичок один на закате карьеры служебной. Прислали его сюда из Корпуса военных топографов карты уездные обновить. Сразу как-то сошлись натурами мужички, хоть и возрастом были далеки друг от друга. Про Петербург говорили, в коем бывали оба, про профессии свои увлекательные рассказывали да про развлечения немногочисленные трепались немножко. Словом, сдружились крепко. Стали по лугам вместе шастать, реки вброд переходить да в лесах пропадать. Юноша-то до того местность уездную хорошо знал с детства, что топографу военному и измерять вскоре стало нечего. «Вот закончу работу свою и на покой, – поговаривал теперь старичок. – Совсем стар я стал, ещё в Депо карт служил, самого Павла застал!» От слов этих писарю и радостно было, что простор родной вспомнил, не праздно скитаясь, а с государственной надобностью, и грустно становилось оттого, что уедет скоро дружок его дорогой в Петербург далёкий. А вот дело топографическое так понравилось ему, что решил он теперь не письмоводителем быть, а топографом военным – по землям бескрайним путешествовать да карты для Государства Российского составлять.

Возымел он такое намерение и пошёл к верхушке завода конного об отставке просить, но в ответ получил на свою декларацию лишь отказ: «Как же так? – говорят. – Уплатили мы деньги немалые за твоё обучение, а ты ишь что удумал, бессовестный! Нет! – молвят. – Отработай сперва, а потом уж иди на все четыре стороны».

Загрустил добрый юноша, руки и голову опустил, бредёт по улице, чуть не плачет. Навстречу ему старичок идёт, улыбается. Расспросил он юношу, проникся горестью его, пожалел в меру и говорит: «Всё, что ни делается, всё к лучшему. Ты вот грамоте и письму своему долго ль учился?» А писарь в ответ: «Ох, как долго!» – «Так и моему делу учиться надобно. Отработай срок, сколько велено, ну а я мастерству топографическому обучу тебя тем временем!» – «Так ты не уедешь в столицу, дедушка?» – спрашивает юноша. А старичок отвечает: «Нет, не уеду! Карты почтой отправлю, а сам тут помирать останусь. Больно любы мне места здешние!»

Прошло лет несколько. Старичок, как и обещал, обучил писаря делу своему топографическому, рекомендации справедливые о нём отправил куда надобно да и помер тихонечко. Показалось тогда юноше, будто никто кроме него и не заметил, что жил тут когда-то топограф заезжий военный – хороший человек, а теперь вот не стало его. Ещё старушонка хворая, в доме которой жили они, заметила кончину служивого, загрустила вдруг и вслед за ним вскоре отправилась, ветхий домишко свой перед этим писарю завещав. Схоронил юноша старичков в могилке одной, чтоб веселее им вместе было, продал дом старушонкой завещанный, попрощался с сестрой, что пропа́сть не дала сиротой в малолетстве, и уехал в столицу.

В Петербурге, в коем бывал он уже однажды, в армию поступил на службу, сдал экзамены справно и зачислен был в Корпус военных топографов. Началась у него с тех пор карьера новая, ещё более увлекательная. Ведь в те времена работы топографической непочатый край был. Одних земель кавказских столько имелось – мерить не перемерить. Ему на три жизни хватит, да ещё и другим достанется. Туда-то его и отправили.

Провёл он на Кавказе два полных года. Из юноши в мужчину обернулся, густые усищи нацепил на лицо. Из стажёров команды учебной топографом стал самостоятельным и в горы, коих было тут видимо-невидимо, влюбился без памяти. Тянуло его теперь на вершины заснеженные не только по служебной надобности, а ещё и из любопытства праздного. Стал он в хождении по горам так ловок, что даже прозвище гордое получил от товарищей – Белый лев снежных гор.

Помысел

Послали как-то военного топографа в Осетию составить карту долины одной горной, что на границе с Грузией находится. Задачу эту в штабе не хлопотной сочли, а потому сэкономить решили. В отряд его топографический вошли лишь два казака для помощи да лошадь худая для транспорта. Погоревал он немного, да что поделаешь – служба же, не поспоришь. Зато от дефицита казаков в его экспедиции разрешили ему не спешить и провести весь сезон полевой в долине той горной.

Запрягли казаки лошадку тощую, погрузили в повозку всю поклажу тяжёлую, и экспедиция малочисленная в путь дальний двинулась. Невелика была быстрота отряда топографического, в темпе клячи захудалой идти пришлось, но топографу военному, как оказалось, только прок от этого был. Уходил он вперёд от товарищей на несколько вёрст, поправки делал уточняющие в картах имеющихся, а потом садился на камень, остальных поджидая, и любовался на гору огромную, что предстала пред ними вскоре. «Вот бы взобраться нам на неё при случае подходящем, ребятушки!» – говорил военный топограф восторженно. А казаки смотрели вдаль, морщась на громадину необъятную, ухмылялись и думали: «Вот чудак-человек! И какой интерес на неё без толку взбираться?»

Шли они так от рассвета раннего и до заката позднего несколько дней. Как темнело, лагерем становились, а на утро дальше двигались. И добрались наконец до селения маленького, что чуть выше входа в ущелье расположилось. Вошли в него компанией скромной, а там нет никого. Удивились казаки, распрягли животину уставшую, отпустили её на простор пастись – заслужила же труженица. Сами стоят смирно в тишине гнетущей, прислушиваются. «Неужто помер весь люд?» – сказал один казак. «Аль в засаду попрятался?» – добавил второй. А в кустах у дороги тем временем шевельнулось что-то, оба казака и охнули разом. Взяли они резко ружья на изготовку, а топограф военный говорит им преспокойненько: «Ну, что ж вы, ребятушки, люд местный пугаете. Уберите ружья-то!» Послушались казаки старшого своего, опустили ружья стволами вниз, хоть и боязно стоять беззащитными было. Из кустов в тот же миг как выскочит кто-то да как завопит на всю улицу, да как побежит прочь от них. Оказалось, мальчонка чумазый годков четырёх, на чертёнка похожий, под кусток по нужде ходил, а они, изверги окаянные, спугнули его. Теперь вот зад голый да пятки сверкающие созерцали бессовестно. Так развеселил он тогда казаков видом своим срамным, что один из них наземь свалился и по склону покатился, за живот держась. Как не зашибся – одному Богу известно.

Услыхал местный люд смех задорный, осмелел и стал из домишек убогих выходить на улицу да на пришельцев глазеть робко. Русских-то видывали они, давно уж в составе Империи горцы были, но, как и в прежние времена, к чужакам с опаской относились.

Решил военный топограф лагерь разбить чуть выше села, чтоб не пугать народ местный своим видом служебным, и приказал казакам вещи перетаскивать. Но вдруг к гостям заезжим старейшина подошёл, повинился перед ними за осторожность избыточную и предложил в селе расположиться в лачужке небольшой, но ухоженной. Приглашение старца приняли в экспедиции радостно, разместились в тепле и уюте да за дела топографические принялись.

Мальчуган, что на чертёнка похожим был, осмелел вскоре и за казаками по пятам шастать стал неотрывно. Так привязался к ним, что, когда в горы уходить приходилось на съёмку топографическую, не отставал ни на шаг. Пришлось на хитрость пойти – опасно же несмышлёнышу по склонам крутым бродить. Стали они каждый вечер свистульки для него вырезать, а утром, когда уходить собирались, мальцу отдавали и велели в селе оставаться мамок и деток развлекать звонким свистом.

Так прожила экспедиция с горцами ладно и дружно целых два месяца. Работы топографические раньше срока исполнили добросовестно да к концу сезона полевого две недели свободных выгадали. Казаки на солнышке целыми днями нежились, от скуки мальцу-сорванцу фигурки диковинные вырезали из дерева, а топограф военный по склонам окрестным в раздумьях расхаживал да на гору высокую непрестанно поглядывал.

Однажды не спалось ему что-то. Знал топограф военный, что у народов горных вершины многие запретными значились, даже поколотить могли за то, что на гору чужую без спросу позарился. Пошёл он в думах своих при свете луны да звёзд мерцающих прогуляться и от села поодаль огонёк увидал средь кромешной тьмы. Приблизился к свету ближе. Оказалось, старейшина у костра сидит, тоже не спит. Посмотрел он на топографа внимательно, прутиком, которым угольки в костре ворошил, на пенёк указал рядышком. Подождал, пока гость поудобней усядется и произнёс заботливо: «Вижу, думы терзают тебя неустанно, служивый». Улыбнулся в ответ старику проницательному военный топограф и покивал, выражая согласие. Старейшина щепок в костёр подбросил горсточку, пошевелил угольки прутиком и продолжил доброжелательно: «Коль ответ дать смогу, не стыдись, спрашивай».

Отбросил топограф излишнюю скромность да спросил старика напрямик: «А на гору ту белую поднимался ли кто, уважаемый?» Взглянул тот на собеседника искоса, глаз строго прищурил, потом улыбнулся и сказал ласково: «Осетины её Урсхо́х величают, а грузины Мки́нвари кличут». Удивился военный топограф названиям заковыристым, достал из кармана нагрудного блокнот с карандашиком и сделал заметочку почерком каллиграфическим. Подметил старец интерес служивого и продолжил размеренно: «Горцы с той стороны горы поговаривали, будто бывали там люди. Но не верится мне, лишь боги и духи способны там жить. А коль захочется кому потягаться с ними силою, так право его! Двое, вон, в минувшем году вознамерились на гору влезть, да еле ноги унесли чуть живыми». Топограф военный от слов таких чуть с пенька не свалился наземь: «А где отыскать храбрецов этих, дедушка?» Взглянул старик в глаза его бегающие и ответил: «И у тех двоих в очах чертенята бегали до того, как на гору пойти. Глупцы они спесивые, а не храбрецы! – Бросил он прутик свой в костёр догорающий, аж искры в небо столбом взмыли. Встал с пенька своего и добавил, в темноту уходя: – Один в долину убёг. Где искать его, я не знаю. Другой на отшибе селения живёт, нелюдимым сделался».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.