Сегодня он выжил, хотя Чоу в это и не верила. Но на следующий день всё могло быть по-другому. Эта страна была опасной для него, для всех римлян. Люди здесь говорили не то, что думали, а думали совсем не то, что делали. И Лаций понимал, что верить нельзя было никому. Хотя в душе ему очень хотелось, чтобы Чоу Ли сдержала своё обещание.
ГЛАВА XI. УРОДЛИВЫЙ СТРАЖНИК ДЛЯ ПОСЛЕДНЕЙ НАЛОЖНИЦЫ
В комнатах наложниц в этот вечер было весело и празднично. Император проводил с ними третий день подряд. Все только и говорили о гибели несчастного Ю Лая, которого все женщины считали красивым и благородным. Наложницы ублажали императора, рассказывая ему невероятные истории и свои страхи о громадном белом рабе, который напугал их до смерти.
– Он такой ужасным, что его надо отправить охранять последнюю наложницу. Они подходят друг другу! – со смехом говорила Фу, намекая на то, что последней наложницей всегда была самая некрасивая девушка в гареме императора, к которой тот обычно никогда не заходил. Такие наложницы всегда заканчивали жизнь либо старыми девами, либо выпивали яд, не в силах вынести пытку одиночеством.
– В саду тоже работают такие страшные рабыни хунну, что мы боимся туда выходить, – пожаловалась Фэн, обиженно надув губки. – Говорят, они ненавидят нас за то, что мы убили их мужей.
Они долго несли всякую чепуху, развлекая правителя империи шутками и старыми весёлыми историями, потом играли на музыкальных инструментах и пели. Ещё одна ночь прошла приятно и незаметно. Все были довольны.
На следующий день император огласил своё решение прибывшим незадолго до этого в столицу генералу Чэнь Тану и губернатору Сяо. Оба были удивлены и с трудом смогли пролепетать слова благодарности. Но если Сяо был рад не только тому, что остался жив, но и тому, что в его судьбе ничего не изменилось, то Чэнь Тан, обнадеженный приятными слухами о благосклонности императора, был подавлен и угрюм.
– Ты молод и не ценишь жизнь, – вздохнул старый губернатор, устав объяснять ему, в чём заключается преимущество жизни в дальней провинции. – Там ты волен делать всё что угодно, а в центре или на востоке – нет! В центре везде доносчики главных министров. Но самое главное – ты жив! Так что радуйся! Такой возможности, может, больше никогда и не представится.
– Боюсь, точно не представится, – хмуро протянул Чэнь Тан, понимая, что от него просто избавились. Противник был слишком силён, и он ничего не мог сделать.
Вечером император чувствовал себя по-прежнему встревоженным. Через какое-то время он без предупреждения встал и направился к своей жене на женскую половину. Жена Ю Ван встретила его со сдержанной улыбкой, так как ожидала, что ночь в день праздника он проведёт с ней. Но его не было целых три ночи. Она уже знала всё, о чём он говорил с наложницами, но ждала, пока муж сам начнёт разговор.
Несколько раз Ю Ван пыталась напомнить ему о сыне, просила его встречаться с ним чаще, хотя бы раз в неделю. Однако все её просьбы вызывали у Императора только раздражение. Воспитанием юноши занимались евнухи, и Ю Ван видела, что кроме развлечений они ничего не делали. Играть было легко, потому что это нравилось их сыну и он не расстраивался, как во время встречи с учителями счёта и каллиграфии.
– Мы отправили Чэнь Тана служить в провинцию к губернатору Сяо. Но теперь нас стали волновать эти рабыни хунну, которые работают в садах. Они нам мешают… – он замолчал, думая, что сказать ещё. Его жена тоже молчала, опустив голову. Её губы тронула еле заметная улыбка, так как она знала, кого на самом деле волнует эта проблема, но ждала, пока муж сам предложит ей решение. Однако Юань Ди молчал, прохаживаясь из угла в угол.
– Может быть, их тоже отправить подальше? – осторожно предложила она. Император остановился и посмотрел на неё внимательным взглядом. Он ждал продолжения. Его жена добавила: – Вместе с бледными рабами? Они тоже здесь не нужны. Кстати, в том году вода снесла все мосты и много деревень на реке Во. Пусть Бао Ши отправит их всех туда. Для них там много работы. Мужчинам нужны женщины, поэтому они не помешают местным жителям.
– Пожалуй, это правильно. Мы подумаем над этим.
– Сын Неба так мудро решил проблему с генералом Таном, но ещё остался брат Чжи Чжи. Он тоже может стать опасным… Не сейчас, но однажды…
– Хуханье? Но ведь он подписал договор и теперь наш слуга, – недовольно возразил император.
– Ты прав, Владыка Неба. Раньше его сдерживал старший брат. Теперь его нет. И он свободен. За это время у хунну родилось много детей. Кто-то из них может напасть на империю, которую охраняет Премудрый Правитель.
– Может и напасть… – Юань Ди озадаченно нахмурил брови и сел в кресло. Ю Ван терпеливо ждала. Два дня назад, когда служанки донесли ей о том, что наложницы Фу и Фан напомнили императору о последней наложнице, она испугалась не на шутку.
Это была страшная тайна. И сейчас она угрожала ей напрямую. Никто, кроме неё, не знал, что когда два года назад в гарем императора привезли пятнадцатилетнюю девушку по имени Ван Чжаоцзюнь[28 - Ван Чжаоцзюнь – одна из четырёх легендарных красавиц Китая родом из деревушки Баопин в уезде Цзыгуй.], Ю Ван была одной из первых, кто услышал и оценил её игру на семиструнном инструменте цисяньцинь. Ещё тогда эта девушка произвела на императрицу сильное впечатление. Это юное создание было идеалом гармонии и красоты.
Не сдержавшись, Ю Ван сказала ей об этом в растроганных чувствах. Видимо, восприняв слова императрицы как наивысшую похвалу, девушка наотрез отказалась заплатить старшему евнуху Ши Сяню большую сумму за то, чтобы тот помог представить её императору. Платили все, поэтому такое поведение было неслыханным нарушением неписанных правил гарема. И, естественно, за ним должно было последовать наказание.
Так случилось, что через несколько дней императрица остыла и осознала угрозу, которую таила в себе красота новой наложницы. А оскорблённый старший евнух Ши Сянь кипел от злобы, придумывая одно наказание страшнее другого, но все они были слишком прямолинейными и заканчивались смертью. Однако в гареме нашлась одна служанка, которая как бы невзначай посетовала на то, что её красоту никто не изображает на картинах, а ведь она ничем не уступает этой новой юной наложнице. И будь она художником, то обязательно изуродовала бы её лицо.
Ши Сянь отличался хитрым умом, поэтому в его воображении сразу же возник план коварной мести, при этом он был уверен, что придумал его сам. Он сразу же наведался к придворному художнику, который по обычаю рисовал картины всех новых наложниц для последующего представления императору. Тот нарисовал юную красавицу Ван Чжаоцзюнь с родинками на щеках и шее. Поэтому, когда старший евнух принёс императору её портрет, тот с брезгливостью отвернулся и больше никогда не вспоминал о «последней наложнице». Ей дали имя Минфэй, после чего окончательно забыли. Девушка, не зная об этом, из гордости не напоминала о себе и не обращалась к евнухам, чтобы исправить своё положение, веря, что император рано или поздно вспомнит о ней. Жена императора вздохнула с облегчением и тоже забыла о ней. И вот теперь, услышав о «последней наложнице», она снова испугалась. – Хуханье нам пока не мешает, – наконец, произнёс император и перевёл взгляд на неё.
– Сын Неба прав, как всегда, – нежно ответила Ю Ван и склонила голову. – В последний раз, когда Хуханье приезжал сюда, он просил породниться с императором…
– Да, мы помним.
– Почему бы не подарить ему в знак наивысшей благодарности одну из наложниц? – её воркующая интонация не усыпила его, и Юань Ди сразу же настороженно спросил:
– Кого ты имеешь в виду?
– Минфэй. «Последнюю наложницу».
– Пусть принесут её портрет! – приказал он и, дождавшись евнуха с картиной, пренебрежительно усмехнулся. – Хуханье не очень обрадуется такому подарку.
– Подарок императора – всегда огромная честь. Особенно наложница из его гарема, – в тон ему, с лёгкой иронией добавила Ю Ван.
– Кстати, к её лицу очень подходит тот уродливый варвар со шрамом. От него исходит угроза. Я это чувствую. Он убил слугу твоего брата… и не нравится мне. Как и те певцы, которые пели под навесом. Слепой и молодой. Они чужие. И неприятные. Да, ты права, все эти страшные рабы похожи друг на друга и могут понравиться хунну. Хунну любят всё очень страшное, – Юань Ди впервые за долгое время рассмеялся, и его жена решила промолчать, чтобы не повлиять на принятое решение.
Сразу после этого разговора к губернатору Бао Ши был послан гонец. Ему было приказано забрать всех рабынь из садов внутреннего города и убрать их из столицы Чанъань вместе с бледными рабами. Второй гонец был отправлен к Великой Стене, на север, чтобы известить нового шаньюя Хуханье о великом подарке императора.
ГЛАВА XII. ЗНАКОМСТВО С НАЛОЖНИЦЕЙ МИН ФЭЙ
Римляне были рады, когда узнали, что их отправляют строить город. Но известие о том, что туда же привезут всех выживших женщин хунну, среди которых они надеялись найти своих жён, вызвало неописуемый восторг – все возбуждённо рассказывали друг другу, где и когда оставили их в столице Чжи Чжи, кого видели во время перехода, и жизнь теперь казалась им не такой ужасной, как ещё несколько дней назад.
Около тридцати человек не могли передвигаться из-за ран, полученных во внутреннем городе, но убитых не было. И это тоже казалось чудом. Однако через день пришла другая новость – Лация, Павла Домициана и Зенона оставляли в столице. Их должны были отправить к новому шаньюю Хуханье. Больше пока ничего не было известно. Однако этой же ночью снова появился старый проводник Годзю, который рассказал Лацию, что его ждёт.
Приказ императора гласил, что раба со шрамом и двух певцов он дарит новому шаньюю хунну вместе с одной из наложниц, как знак наивеличайшей милости. Женщина должна будет стать женой Хуханье и укрепить мир. Об этом ходит много слухов, но все они странные. Понятно было одно – император хотел приблизить нового шаньюя и избежать нападений на империю Хань. Но зачем вместе с наложницей дарил трёх римлян, никто не знал.
Старый кочевник пока ничем не мог помочь, потому что уезжал по просьбе губернатора на запад, в долину своенравной реки Во. Там надо было найти удобное место для постройки города. Но он пообещал, что узнает, куда их отвезут и где они будут жить за Великой Стеной. Тогда можно будет выкупить их, так он сказал. Юные братья были настолько расстроены этой новостью, что расплакались и забились в угол.
Лаций тоже переживал. Он не мог поговорить с Чоу, не знал, выжила ли Саэт, и если да, то как переживёт разлуку с Зеноном. Ему было трудно понять, почему Фортуна сначала поманила его надеждой, а теперь снова решила наказать.
Павел Домициан воспринял этот удар судьбы стойко. Он понимал Лация, но надеялся, что новому шаньюю понравятся его песни, и он сможет там выжить. Старому кочевнику Годзю он не верил, считая того предателем. Зенон всю ночь плакал и ворочался, не в состоянии уснуть. Марк успокаивал его, но ему самому было нелегко.
Лаций всё это слышал и долго не мог заснуть. Только на рассвете он забылся коротким, тревожным сном. Ему приснился Чжи Чжи со стрелой в носу. Шаньюй всё время смеялся, булькая кровяными пузырями из раскрытого рта, и стрела вместо носа дёргалась в такт его смеху. Потом появился старший ханьский евнух, его сменил погибший воин в чёрном халате с застывшим в глазах удивлением, ему на смену пришла Эмилия, но почему-то её лицо закрывало облако. Лаций слышал, как она плачет. Её фигура проплыла мимо и исчезла. Последним появился начальник стражи Фу Син. Но он никуда не исчезал. Только сильнее и сильнее тряс его за плечо, недовольно повторяя какие-то слова.
Наконец, Лаций проснулся и понял, что начальник стражи не снится и пытается его разбудить. Прощание с товарищами было тяжёлым. Лаций и Зенон тащили свои железные шары, как обреченные на смерть. Павел держался за верёвку, привязанную к поясу Лация. Римляне опускали взгляды, у многих на глазах были слёзы. Им уже сняли цепи и заменили на верёвки, которые не растирали ноги так сильно, как железо. Марк с Зеноном обнялись и долго не могли расстаться. Их силой оторвали друг от друга и несколько раз ударили палкой.
Дорогу до ворот дворца Лаций не помнил. Старый сарай для него сразу сменился маленькой комнатой, где они провели всю ночь и следующее утро. Во второй половине дня пришли евнухи и приказали следовать за ними. Лаций проверил привязанный под поясом нож и подумал, что закончить жизнь, убив несколько евнухов, тоже неплохо. Хотя глупо и не так почётно, как в бою, с мечом в руках. Наверное, погибнуть от руки молодого воина в чёрном халате было бы намного лучше, чем в полутёмной комнате, где их собирались сделать бесполыми существами, но выбирать не приходилось.
Однако оскоплять их никто не собирался. Евнухи показали, где помыться и какую одежду надеть. Потом отошли в сторону и стали ждать. После того как они помылись, их повели странными узкими улочками между высокими стенами и вывели в небольшой сад. Там было около десяти деревьев, похожих на вишню. Евнух поклонился одетой в светло-зелёный халат фигуре на лавочке под деревом и повернулся к Павлу Домициану.
– Ты будешь петь вместе с Минфэй. Она будет говорить тебе, что делать. И твоему сыну. А ты, – обратился он к Лацию, – должен будешь стоять и слушать. Если тебя будут спрашивать, ты должен отвечать. Если нет, молчи! – евнух отошёл к лавке и сел позади девушки. С другой стороны стал второй евнух. Ещё пять или шесть сидели под деревьями. Они держали в руках какие-то музыкальные инструменты со струнами, маленькие бубны, медные тарелки, колокольчики и флейты. Рядом лежали цветы. Совсем свежие. Лаций вдруг понял, что на сегодня его долгая дорога в неприятное будущее закончилась.
– Подойдите ближе! – раздался звонкий голос с лёгким оттенком грусти. Павел и Зенон приблизились. Лаций стал у них за спиной. Минфэй оказалась очень миловидной девушкой с невероятно правильными чертами лица, маленьким носиком и тонкими бровями. Только глаза были непохожими на глаза других ханьских женщин, они были шире и больше, притягивая к себе взгляд. Чёрные ресницы ещё сильнее увеличивали это впечатление, и, казалось, что они занимают большую часть лица. Маленький носик и аккуратные губы не портили, а дополняли эту красоту. В ушах висели две серёжки, к которым снизу были прикреплены два полупрозрачных шарика из драгоценного камня цвета морской волны. Волосы были собраны на голове в причудливую причёску: узел на затылке скрепляли три золотые спицы. От него в разные стороны отходили два пучка волос, которые, не касаясь ушей, плавными полукругами опускались дальше вниз, к тонкой нежной шее. Верхнюю часть волос от затылка до лба закрывала красивая композиция из золотых цветов с камнями и жемчугом. На лбу она переходила в тонкую сеточку из крошечных блестящих камешков и заканчивалась в форме треугольника, направленного между бровей к носу. Там же, на самом краю был закреплён маленький овальный медальон с красным камнем. Воротник халата был поднят и огибал её шею ровной плавной линией, подчёркивая контуры лица. «Драгоценная птичка в золотой клетке», – подумал Лаций. Девушка подняла веер и сделала знак евнуху. Тот сразу принёс ей длинный инструмент с несколькими струнами. – Спойте мне ваши песни, – попросила она, и Павел с Зеноном стали петь то, что выучили во время перехода в столицу. Минфэй подыгрывала им, находя правильные звуки, и вскоре они уже пробовали петь вместе. Лаций скучал и молчал.
Через несколько дней девушка стала расспрашивать их о хунну и Парфии, Азии и Риме. При этом, слушая рассказы Лация или Павла, она рисовала на длинных полосах бумаги странные рисунки из линий, которые привлекли внимание Лация больше, чем пустые разговоры о непонятной ему гармонии.
– Красота всегда связана с силой тела и гибкостью ума, – ответил ей однажды Павел, когда Минфэй однажды попросила описать его это слово. – Сильный человек подобен большому высокому дереву, но сильный ветер может сломать его. А умный человек похож на травинку, ей ветер не страшен, но любое животное может наступить на неё или съесть, – с вдохновением рассказывал он, польщённый её вниманием. – Поэтому важно быть сильным и гибким.
– Как странно. Я считаю, что красота – это гармония четырёх начал, – ответила Минфэй. – Первое – это ритм. Вот этот семиструнный цисяньцинь[29 - 7-струнный щипковый музыкальный инструмент, разновидность цитры. Имеет продолговатый корпус в виде деревянного ящика фигурных очертаний (длина 100—120 см, ширина около 20 см)] помогает понять весь мир и всех людей. Он отражает струны их души. Второе – это понимание символов и красок природы. Для этого надо уметь рисовать и читать картины других. Третье – это гармония. Гармония помогает воспринимать каждый день по-новому и находить в нём что-то новое. То, что было большим вчера, сегодня может стать маленьким. А маленькое – большим. Но они всегда будут вместе в одно и то же время. Этому учит каллиграфия. Мы учимся писать с детства. Четвёртое – это умение думать, рассуждать. Мысль бесконечна, она не может прерваться или остановиться. Чтобы понять это, надо постоянно вести её между двумя противоположными силами, которых в природе очень много.
– И это всё должен уметь мужчина? – не выдержав, спросил Лаций.
– Нет. Зачем? Мужчине не надо владеть красотой. Ему надо владеть женщиной, – с наивной улыбкой, как будто учила его прописным истинам, ответила наложница.
Вернувшись вечером в комнату, Лаций назвал её ханьским Цицероном, на что Павел и Зенон с жаром возразили, что он не чувствует её слов и мыслей, которые похожи на прекрасных птиц в голубом небе.
