Пепел гостя моего
застучал пребольно в сердце,
Потайную эту дверцу
я нашел давным-давно.
Но не стоит рисковать,
жизнь не терпит опечаток.
Дом. Солдатская кровать,
За столом седая мать.
Танков скрежет по брусчатке.
Остальное – пыль и грязь.
Снежный ком куда-то мимо.
Церковь. Тоненькая связь.
Птиц весенних непролазь.
Запах Родины любимой.
И в в кладбищенской тиши,
раздаются перезвоны,
облаков твои узоры.
Похоронку напиши,
что погибла в одночасье
Ты – одно мое несчастье,
запах тлена и любви
Как в космической пыли,
трубный гул вселенной страсти-
Если хочешь, позови.
«Не гадай, кукушка…»
Не гадай, кукушка,
годы ветеранам.
Честный вор, веселый,
не шмонай карманы.
Нищими мы были —
нищими остались,
Раньше горевали,
а потом смеялись.
Дай собраться с духом,
наш отец небесный.
Раньше были вдовы.
А теперь – невесты.
И площадь бурлила
Свобода бессильна,
когда умирает закат
в глазах у любимых.
Какие нужны нам квартиры?
Остаться с тобою один на один, наугад,
не в шумном пиру, а средь тихого, ясного мира.
Закройте, пожалуйста, двери! Закрыли…
Заплакали девки в парадном надсадно,
Как будто кого-то в толпище убили
на площади, устланной лепестками,
у барда
какую-то песнь оскопили.
И СПИДом объятый, стоит Прокуратор,
а тот Прокуратор историей болен,
он смотрит в толпу,
что вся из героев.
Вот Юрий Гагарин по-прежнему строен.
По-прежнему строем шагает команда по морю.
.. О, это людское завидное море…
Кто сон твой спасет и его разгадает
под музыку вальса,
а вальс тот стихает, а вальс напоен
глухарей голосами.
И площадь бурлила…
А милую сжало веслом пропаганды.
Над Спасскою площадью били куранты.
Зловещие губы —
кого ты любила?
В коротеньком платьице цвета Монмартра.
Седые невесты цветами пугают.
Где князь ваш обманный?!
Стоит под часами?!
А руки?
Они вас уже не ласкают!
В оскале кричит гимназист из Самары:
А ну, не замайте!!
Вокзалы, вокзалы…
От той тишины, от вокзальной я болен.
Мне хватит историй.
История давняя – мальчик без троек,
в провинции тихой неловок, небоек,
Влюбленный в учительницу из ВУЗа,
в общаге живущей,
На ладан дышащей без юного друга,
спасателя с кругом.
А в кепке верзила,
В объятьях мечтавший
метанья ее по-хозяйски облапить.
Но мимо и мимо.
Хотелось потрафить,
несчастному гению свечкой накапать,
прочесть поминальную,
господа всуе не вспомнить,
а просто молиться о чуде, о девке,
о школьном шальном будуаре, о маме,
о сном утомленной грудастенькой даме,
о тоненькой веточке, сломленной в баре.
«Пророчица вся в черном (сон ли явь?)…»
