И вино не жжёт кровей,
И не ухает сова.
А умолкнул соловей,
Воробей вступил в права.
Треск и щебет, шум и гам.
Ворон с дерева орёт.
Утро. Полдень. Вечер. Там
И лягушечек черёд…
***
Колокола туманные канона
Раскачивать, будить, пока закона
Чугунные не дрогнут языки,
И вдруг, не различив уже ни зги
В заушинах надколокольных, звона
Судейских колокольчиков, резона
Свинца, железа, чугуна наклона,
Взять, размозжить последние мозги…
Или – не размозжить? Или с тоски
Взять, разложить на правильные зоны
Неправильные, в общем-то, мозги,
И наконец в апориях Зенона,
Как истинный авгур во время оно,
Лишь улыбнуть печальные виски…
***
Как ни в чём не бывало, мы идём по осенней аллее,
Я с тобой, ты со мной, ты со мной, золотая Наташа.
Ты не умерла вовсе, лишь закатное солнце, алея
Меж берёз, умирает, а всё остальное – всё наше.
И ты мне говоришь, говоришь как-то внешне и странно:
«Это дождь золотой…. Я ведь помню их – саженцы детства,
Посмотри, как они подросли, и они уже сплошь великаны!
А ведь голые прутики были, даже не во что было одеться…»
Я целую тебя, и теряю рассудок, и вновь изумляюсь наиву
Слов сторонних слов твоих, и влюбляюсь, как мальчик, в Наташу.
Боже мой, до чего же всё это запретно, и странно счастливо!
Но ведь мы же с тобою всё те, мы ведь помним излучинку нашу,
Мы одни знаем то, как на ней зрели наши рассветы,
Как тропу выстилали берёзы, в ногах драгоценные блёстки,
Как неправильно, милая, как-то неверно слова твои, радостно спеты,
Как не скажут вовеки мальчишки, поэты-подростки…
И маститые тоже, пожалуй, не смогут поэты.
***
Как славно, если горести избыты,
На лавочке, над берегом другим
Припомнить вдруг старинные обиды,
И – рассмеяться глупостям таким.
И поперхнуться дымом горьковатым,
И дверью хлопнуть, топая в избу,
И засыпать, почти невиноватым,
Сиять во сне, благодаря судьбу…
