Только Советский Союз с его железной дисциплиной и ужасающей жертвенностью каждым во имя единой цели мог стать воплощением той сверхъестественной силы, что столкнулась в единоборстве с другой силой – фашистской Германией. С землетрясением договориться нельзя, Миша! Его нельзя понять, а можно лишь постараться выжить!
И Рюмин ударился в философские рассуждения о том, что Земля устала, её страсти утихают. Герои уходят из реальной жизни в параллельный мир фантазии, искусства, и те, кто их ещё помнит и помнит это ощущение – каково быть Героем, должны уйти вслед за ними тоже… Слишком больших затрат энергии требуют подвиги! Он пришёл к выводу о том, что развитие нации зависит не от её способности к созиданию, а от её неспособности к разрушению. Герцев сидел, откинувшись на резную спинку дивана, прикрыв глаза, и почти не дышал, боясь прервать откровения друга.
– Оглянись: вокруг одни руины… А я, как не от мира сего, фрески реставрирую, картины в больничных палатах развешиваю… Не хватает хлеба, медикаментов, квалифицированного персонала, тепла. Тот, кто летал, ползать не захочет… Уходить, Саша, мне надо… уходить! Моё время ушло, я пытаюсь его оживить, как будто зелёной краской раскрашиваю пожухлую траву. А ничего не получается! Холодно, серо, одиноко и очень скучно… Стоп! Всё обо мне и обо мне. Как ты сам?.. Как семья?.. – резко переменил тему разговора хозяин кабинета, не забывая при этом в очередной раз наполнить рюмки.
– У меня много изменений. Я вернулся в Демидовскую больницу, получил шикарную квартиру в «Чкаловском» доме. Приглашаю тебя в гости с супругой в это воскресенье на новоселье. Приходи, будут только свои, очень близкие люди. Сыну Ваньке – двадцать лет! В этом году оболтус поступил в медицинский институт, но учится без всякого интереса. Увлекается фотографией и киносъёмкой, пропадает на «Мосфильме» и на киностудии учебных фильмов при институте. Друзья, танцы, молодость… Может, ты на него повлияешь при встрече? – обратился Герцев к Рюмину с просьбой.
– Да, мы с тобой чуть постарше его были, когда ушли на ту, почти забытую Первую мировую, которая, надеюсь, наконец-таки окончилась в сорок пятом. И ничего-то мы с тобой в жизни другого не делали, кроме как шили и штопали искалеченных на войне людей… Хорошо, что Ванька другой и время у него другое. Знаешь, раз он увлекается киносъёмкой, есть у меня для него подарок – трофейная американская кинокамера. Мне из МИДа, по случаю, старый товарищ принёс, зная, что я коллекционирую различные исторические вещицы. Кинокамерой этой пользовались американские операторы, снимая Ялтинскую конференцию, а потом подарили нашим. Пусть Ванька новое время снимает! – произнёс Рюмин, встал, подошёл к своему письменному столу, выдвинул нижний ящик и достал оттуда коричневый кофр. – Передай Ваньке кинокамеру от меня, на удачу. Держи!
– Спасибо огромное! Королевский подарок! – поблагодарил Герцев друга, осторожно принимая кофр с камерой.
– Извини, Миша, но это скорее аванс за работу, чем подарок… Задумал я сделать музей госпиталя и хотел бы попросить Ваню снять фильм об истории Странноприимного дома, о его прошлом и настоящем, о людях, с именем которых связана эта больница, ведь начиная с Отечественной войны двенадцатого года участники всех военных баталий лечились здесь. Недавно был в больничном архиве и откопал историю болезни самого князя Багратиона! Помнишь Державина:
О, как велик, велик На – поле – он!
Он хитр, и быстр, и твёрд во брани;
Но дрогнул, как к нему простёр в бой длани.
С штыком Бог – рати – он.
Оказывается, причина его смерти в запоздалой диагностике: правильное лечение было начато преступно поздно. Эскулапы явно боялись оперировать князя! А был бы он рангом пониже, прооперировали бы вовремя и не умер бы он от осколочного ранения костей голени… Так что… жду Ивана завтра у себя часов в шесть вечера… До свидания! В воскресенье, если не будет срочной операции, увидимся. Привет супруге! – произнёс академик, стараясь не показать другу, насколько сильно он устал от их встречи.
Мужчины обнялись на прощание. Александр Александрович вернулся к столу, а Михаил Михайлович вышел из кабинета со свёртком под мышкой. Он спустился с лестницы, ещё раз поднял голову и посмотрел поверх лесов, установленных в вестибюле больницы. Стоял и долго пытался рассмотреть уже раскрытые фрагменты фрески, пока шея окончательно не одеревенела.
Доктор Герцев-старший покрутил головой, чтобы размять мышцы, и уже двинулся было к выходу, когда мимо него пробежала заплаканная молодая женщина, а за ней вторая. Старая знакомая доктора – санитарочка тётя Катя в сатиновой косынке сердито мыла полы и ворчала:
– Вернулся нехристь на нашу голову, сам покоя не знает и другим не даёт!
– Добрый вечер, Екатерина Петровна, что случилось? – поздоровался с женщиной Герцев.
– Здрасте, Михал Михалыч! Кому добрый, а кому и не очень… Да… друг ваш лучший… опять новую докторшу обидел… Ну не любит он женщин хирургов! Считает, что это сплошное недоразумение и несчастье. А тут ещё увидал молоденькую нашу Раису Фёдоровну всю накрашенную и надушенную, да как заорёт: «Мыться!.. В ванную комнату немедленно! Это больница, а не бордель! А вы, милостивая государыня, врач, а не маркитантка!» Она, конечно, в слёзы – и убежала… Да это ещё цветочки… На прошлой неделе во время операции стукнул анестезистку Лиду Анисимову. Оно, конечно, за дело: не мечтать надо, а за давлением больного следить. Так та в местком побежала жаловаться. Главный врач к нему пошёл, разговоры разговаривал, после чего маэстро извинился перед Лидой сквозь зубы… Вы бы поговорили с ним, Михаил Михайлович! Люди – злые, опять беда может приключиться… Товарищ Сталин, покойный, говорил, что у нас незаменимых нет!.. Да ты иди, иди, соколик! А то натоптали – мне пол мыть надо, говорить некогда. Докторов много, а полы мою я одна, – поведала гостю последние события уборщица, ловко орудуя шваброй.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
