– Мой нос!
В младенчестве Джо случайно уронила сестру в ящик для угля, что, по уверениям Эми, навсегда испортило форму носа. Он, конечно, не был слишком большим или красным, «как у бедняжки Петрин», однако имел довольно плоский вид и, как она его ни вытягивала, отказывался обретать аристократическую утонченность. Никто не видел изъяна, кроме хозяйки, однако Эми мечтала о греческом профиле и, чтобы немного утешиться, изрисовывала длинными носами целые стопки бумаги.
«Маленькая Рафаэлла»[21 - Рафаэль Санти (1483–1520) – итальянский живописец, один из лучших представителей искусства эпохи Возрождения.], как прозвали ее сестры, имела явный дар к живописи и не знала большего счастья, чем срисовывать цветы, создавать фей и испещрять поля книг причудливыми картинками. Учителя жаловались, что вместо примеров на грифельной доске Эми появляются животные, на свободных страницах атласов – новые карты, а из учебников в самые неподходящие моменты выпадают карикатуры довольно обидного содержания. Она неплохо справлялась с уроками и избегала замечаний, так как обычно вела себя образцово. Одноклассницы ее обожали, поскольку Эми обладала веселым нравом и счастливым свойством нравиться людям, не прилагая к этому особых стараний. Ее изящные манеры вызывали всеобщее восхищение, как и многочисленные таланты, помимо художественного: Эми могла сыграть целых двенадцать мелодий, вязала крючком и читала на французском, делая ошибки далеко не во всех словах. У нее была жалобная манера говорить «когда папа был богат, мы делали то или другое» – девочки находили это трогательным, а мудреные слова, которые любила вставлять Эми, – «очень изысканными».
В общем, Эми была заслуженно избалованной, и ее тщеславие и самолюбие взращивались всеобщими стараниями. И все же одно обстоятельство сильно задевало гордость Эми – ей приходилось донашивать одежду двоюродной сестры. А у мамы Флоренс не было ни малейшего вкуса, и Эми глубоко страдала, надевая красный чепчик вместо синего, некрасивые платья и вычурные фартуки, которые ей совершенно не шли. Вещи были добротными, хорошо сшитыми и почти новыми, однако эстетическая натура Эми страдала, особенно той зимой, когда ей досталось тусклосиреневое школьное платье в желтый горох и без оборок.
– Единственное утешение, – говорила она Мэг с полными слез глазами, – что мама не укорачивает мои платья, когда я плохо себя веду, как делает мать Марии Паркс! Только представь, до чего ужасно! Она иногда столько умудряется натворить, что приходит в платье по колено! Как подумаю об этом уничижении — даже плоский нос и сиреневое платье с желтыми карманами кажутся вполне сносными.
Мэг была для Эми доверенным лицом и наставницей, а Джо, доказывая, что противоположности притягиваются, опекала Бет. Стеснительная Бет лишь одной Джо доверяла свои мысли, а сама, единственная из всей семьи, не сознавая того, оказывала влияние на свою бесшабашную сестру. Старшие девочки много значили друг для друга, но каждая отвечала за одну из младших, по-своему заботясь, как Бет о заброшенных куклах, повинуясь женскому инстинкту, увлекаясь игрой в «дочки-матери».
– Расскажите что-нибудь! Такой унылый день выдался, я просто умираю от скуки! – попросила Мэг, когда сестры сели шить тем вечером.
– Сегодня вышел презабавный случай с тетушкой! Вот послушайте! – начала Джо, которая обожала рассказывать истории. – Я читала этого скучного Белшема. Я обычно специально монотонно читаю, чтобы тетушка быстрее уснула, а потом достаю хорошую книгу и поглощаю страницу за страницей, пока тетя не проснется. Сегодня я так старалась, что сама начала засыпать и, даже не дождавшись, когда тетушка заклюет носом, широко зевнула. Она спросила, не хочу ли я проглотить книгу. «Я бы с удовольствием проглотила, чтобы не дочитывать!» – не слишком почтительно ответила я. Тетя долго меня отчитывала, а потом велела посидеть и подумать о грехах, пока она немного «отдохнет». Отдыхает она обычно долго, поэтому, как только ее чепец начал клониться, как тяжелое соцветие георгина, я достала из кармана «Векфилдского священника»[22 - «Векфилдский священник» (1766) – роман английского писателя, поэта и драматурга, яркого представителя сентиментализма Оливера Голдсмита (1728–1774).] и погрузилась в чтение, одним глазком поглядывая на тетушку. Дойдя до места, где герои свалились в воду, я забылась и рассмеялась вслух. Тетушка проснулась, однако после сна она обычно более благодушно настроена, поэтому сказала почитать немного, чтобы посмотреть, какую легкомысленную ерунду я предпочитаю уважаемому и поучительному Белшему. Тут уж я постаралась – и ей понравилось, хоть она и сказала лишь: «Ничего не поняла! Начни сначала, дитя!» Я послушалась и постаралась сделать историю Примроуз как можно увлекательней, а потом схитрила, остановилась на самом интересном месте и смиренно произнесла: «Боюсь, я утомила вас, мэм… Наверное, лучше остановиться». Она подхватила вязание, которое давно уронила на колени, сурово зыркнула на меня сквозь очки и сказала как всегда резко: «Дочитайте-ка до конца главы и не дерзите мне, мисс!»
– Она признала, что ей понравилось? – поинтересовалась Мэг.
– Боже упаси, нет, конечно! Но про старину Белшема больше не упоминала и, когда я забыла перчатки и вернулась, она уже читала «Священника» за милую душу, даже не услышала, как я смеюсь и отплясываю в коридоре. Ах, если бы тетя захотела, она могла бы вести прекрасную жизнь! – ответила Джо, а затем задумчиво добавила: – Впрочем, я ей не завидую, несмотря на ее деньги. Думаю, в итоге у богатых не меньше неприятностей, чем у бедных.
– Кстати о неприятностях – у меня тоже есть история. Не такая смешная, как у Джо, однако я думаю о ней весь вечер. У Кингов сегодня был жуткий переполох, одна из девочек призналась, что их старший брат совершил что-то ужасное, и отец выгнал его из дома. Я слышала, как миссис Кинг плачет, мистер Кинг кричит, а Грейс и Эллен отвернулись, проходя мимо меня, чтобы скрыть покрасневшие глаза. Я, разумеется, не расспрашивала, но мне стало их жаль. Все-таки хорошо, когда нет старших братьев, которые творят невесть что и позорят семью.
– Позор в школе гораздо тягоснестней, чем позор, навлеченный всякими там братьями… – покачала головой Эми с видом человека, умудренного опытом. – Сюзи Перкинс сегодня пришла с чудесным колечком из сердолика, я страшно завидовала и хотела такое же. Так вот, она нарисовала мистера Дэвиса с громадным носом и горбом и подписала в маленьком кружочке у его рта: «Девочки, я слежу за вами!». Мы смеялись, и вдруг оказалось, что он действительно за нами следил и приказал Сюзи принести ему доску. Она была парализирована от страха и все же подошла, и – ox! – как вы думаете, что он сделал? Он взял ее за ухо – за ухо! Вы только представьте, какой ужас! – отвел на помост для выступлений и заставил стоять там полчаса на виду у всего класса, держа доску.
– Наверное, все девочки посмеялись над картинкой? – спросила Джо, которой понравилась выходка.
– Смеялись? Никто даже не пикнул! Сидели тихо, как мышки! А Сюзи наверняка потом наплакала целое озеро! Я перестала завидовать, потому что после такого позора даже миллион колец из сердолика не в радость. Я никогда – никогда! – не оправилась бы от такого чудовищного унижения! – заключила Эми и вернулась к шитью, гордая сознанием собственного благочестия и тем, что успешно вставила целых два умных слова в одно предложение.
– А я сегодня видела нечто приятное и собиралась рассказать вам за ужином! – сообщила Бет, попутно приводя в порядок корзиночку для шитья Джо, где все было перепутано. – Я сегодня ходила за устрицами для Ханны в рыбную лавку и встретила мистера Лоренса, он меня не видел, потому что разговаривал с продавцом – мистером Каттером, а я стояла за бочкой. Зашла бедная женщина с ведром и тряпкой и предложила мистеру Каттеру вымыть пол взамен на кусок рыбы, потому что она потеряла работу и ей нечем кормить детей. Мистер Каттер торопился и довольно сердито буркнул «Нет!», женщина, грустная и явно голодная, собиралась уходить, и тут мистер Лоренс подцепил своей тростью рыбину и отдал женщине. Она была так рада и удивлена, что взяла рыбину прямо голыми руками и благодарила мистера Лоренса снова и снова. Он велел ей «скорей идти кормить детей», и она довольная поспешила прочь! Разве не мило с его стороны? И она довольно забавно выглядела, прижимая к груди большую скользкую рыбу и проча «доброму мистеру» райскую благодать.
Все посмеялись над историей Бет, и настала мамина очередь рассказывать; она подумала и серьезно заговорила:
– Я сегодня делала выкройки для синих фланелевых мундиров и стала думать про вашего отца. Мне подумалось, как одиноки и беспомощны мы будем, если с ним что-нибудь случится. Так я и сидела, предаваясь тревожным мыслям, хоть в этом и нет никакого проку, пока не зашел старик за заказом. Он выглядел бедным, уставшим и озабоченным и сел рядом, поэтому я с ним заговорила.
«У вас сыновья в армии?» – спросила я.
«Да, мэм. Было четверо, двое погибли, третий в плену, а я еду к четвертому – он в Вашингтонском госпитале, очень болен», – тихо ответил мужчина.
«Вы много сделали для страны, сэр!» – сказала я, и моя жалость сменилась уважением.
«Я лишь исполнил долг, мэм – ни больше ни меньше. Я бы сам пошел, будь от меня польза… А так отправил мальчишек и не жалею…»
Он говорил о том, что искренне жертвует самым дорогим, без горечи. Мне стало стыдно, ведь я отпустила на войну мужа и думала, что это слишком много, а он отдал четверых сыновей и не ропщет. Мои дочери ждут меня дома, а он едет далекодалеко к последнему живому сыну, возможно, чтобы попрощаться с ним… Я поняла, как мне повезло, сколь многим одарила меня жизнь, и завернула старику гостинцев, дала немного денег, сердечно поблагодарив за преподнесенный урок.
Наступила тишина, затем Джо попросила:
– Расскажи еще историю, мама! Чтобы была мораль, как в этой! Я люблю вспоминать их после, если они правдивые и не слишком похожи на проповедь.
Миссис Марч улыбнулась и немедля приступила к рассказу – она уже много лет выступала перед этой маленькой аудиторией и знала, чем порадовать слушательниц.
– Жили-были четыре сестры, у них было достаточно еды, питья, одежды, радостей и удовольствий, добрые друзья и любящие родители, однако девочки все равно были недовольны.
Тут слушательницы украдкой переглянулись и усердней взялись за шитье.
– Девочки хотели стать лучше и много раз давали правильные обещания, однако не сдерживали их и часто говорили: «Жаль, что у нас нет этого» или «Жаль, что мы не можем сделать того», забывая, как много имеют и как много приятных занятий им доступно. И вот они отправились к колдунье и спросили, какое заклинание нужно произнести, чтобы стать счастливыми. Колдунья ответила: «Как только почувствуете недовольство, вспомните о том, что имеете, и поблагодарите».
Джо вскинула глаза, словно собиралась что-то сказать, но, увидев, что история еще не закончена, передумала.
– Благоразумные девочки решили последовать совету, и вскоре их жизнь чудесным образом улучшилась. Одна поняла, что горе и позор не обходят богатые дома стороной, другая – что она гораздо счастливей состоятельной, но немощной старушки, поскольку обладает молодостью, здоровьем и веселым нравом, третья осознала, что хоть ей и приходится помогать готовить ужин, ей хотя бы не нужно просить милостыню, а четвертая девочка убедилась, что кольцо из сердолика не спасает от наказаний. Девочки решили больше не жаловаться, радоваться тому, что имеют, и стараться это заслужить, чтобы судьба не лишила их даров, а наоборот – одаривала щедрее. Думаю, они ни разу не пожалели, что послушались совета старой колдуньи.
– Мама, так нечестно – ты обернула наши же истории против нас и прочла проповедь вместо того, чтобы развлечь! – вскричала Мэг.
– А мне нравятся такие проповеди – совсем как папины… – задумчиво сказала Бет, выравнивая иголки на подушечке Джо.
– Лично я жалуюсь меньше, чем остальные, а сейчас, увидев крах Сюзи, тем более буду осторожней! – нравоучительно заявила Эми.
– Да уж, нам нужен был этот урок, и мы его не забудем. А если забудем, скажи нам, как старая Хлоя из «Дядюшки Тома»[23 - «Хижина дяди Тома» (1852) – роман американской писательницы Гарриет Бичер-Стоу (1811–1896).]: «Радуйтесь, дети мои, ибо шудьба благошклонна!» – добавила Джо: она ни за что на свете не упустила бы возможности слегка подшутить над маминой проповедью, хоть и прониклась ею не меньше сестер.
Глава пятая
Добрые соседи
– Куда ты собралась, Джо? – воскликнула Мэг снежным днем, увидев, как сестра ковыляет к выходу в теплых сапогах, старом балахоне с капюшоном, с метлой в одной руке и совком в другой.
– Пойду разомнусь! – ответила Джо, хитро поблескивая глазами.
– Ты уже два раза гуляла утром – неужели недостаточно? На улице холодно и промозгло, я бы тебе посоветовала остаться в тепле и уюте около огня – как я, – сказала Мэг, поежившись.
– Не собираюсь следовать советам и сидеть на месте целый день! Я не кошка, чтобы дремать у камина. Я люблю приключения и пойду их искать!
Мэг продолжила греть ножки и читать «Айвенго»[24 - «Айвенго» (1819) – приключенческий роман, написанный шотландским писателем и поэтом сэром Вальтером Скоттом (1771–1832).], а Джо принялась энергично мести тропинки. Снег был легким, и вскоре Джо расчистила дорожку по периметру всего сада, чтобы, когда выйдет солнце, Бет вывела прогулять больных кукол. Нужно сказать, что сад дома Марчей граничил с садом мистера Лоренса. Оба дома располагались на окраине города, скорее походившей на сельскую местность с аллеями, лужайками, большими садами и тихими улочками. Владения Марчей и Лоренсов разделялись низкой изгородью. По одну сторону стоял старый коричневый домик, который в отсутствие вьюнков, украшавших стены в летнее время, и цветочных клумб смотрелся голым и обшарпанным. По другую сторону расположился величественный каменный особняк, удобный и роскошный – с большим амбаром для карет, ухоженной территорией, оранжереей и множеством прекрасных вещей, скрытых за богатыми шторами. Правда, смотрелся особняк довольно одиноко и безжизненно, ибо на лужайке не резвились дети, матери не улыбались им из окон, и почти никто не входил и не выходил из здания, кроме старого джентльмена и его внука.
Буйная фантазия Джо рисовала многочисленные сокровища и утехи, спрятанные ото всех в недрах таинственного особняка. Она давно мечтала получить доступ к скрытым от людского глаза красотам и познакомиться с мальчишкой Лоренсом – судя по виду, тот был не прочь завести дружбу, но не знал как. После бала ее желание только усилилось, и она строила множество планов, однако мальчик в последнее время не показывался, и Джо думала, что он уехал, пока однажды не заприметила в одном из верхних окон его смуглое лицо с грустью смотрящее на их сад, где Бет с Эми кидались снежками.
«Мальчишке не хватает общения и веселья! – сказала себе Джо. – Дедушка ничего не понимает и держит внука взаперти. Нужны товарищи для игр, молодые и веселые! Вот пойду и все выскажу мистеру Лоренсу!»
Идея показалась Джо забавной – она вообще любила смелые поступки и часто вытворяла что-нибудь эдакое, к ужасу Мэг. Идея не оставляла Джо, и тем снежным днем она вознамерилась сделать все возможное. Увидев, как мистер Лоренс уехал, Джо принялась копать тропинку к изгороди, а достигнув цели, остановилась и стала наблюдать. Все тихо. На нижнем этаже шторы опущены; слуг не видно, и вообще никакого человеческого присутствия, кроме темного кудрявого затылка в верхнем окне.
«Вот он где! – подумала Джо. – Бедняга! Совсем один и, похоже, не вполне здоров. Какая жалость! Кину-ка я снежок, чтобы он выглянул, и скажу что-нибудь хорошее!»
В стекло ударился комок мягкого снега, голова тотчас же обернулась, и показалось лицо, с которого мигом сошла унылая гримаса – глаза загорелись, а рот растянулся в улыбке. Джо закивала и, со смехом размахивая метлой, закричала:
– Как поживаешь? Ты не болен?
Лори открыл окно и ответил хриплым, похожим на карканье, голосом:
– Уже лучше, спасибо! Жутко простыл, неделю сидел дома.
– Очень жаль! Как ты развлекался?
