Бывший друг, отношения с которым несколько потеплели после тренировок и нанесённых основательных ушибов, причём отметины появились у обоих, хитро ухмыльнулся. Отряд Наварры, два десятка верных ему людей и десяток из приехавших со мной, втягивались в длинную лощину, поросшую мелкой растительностью по обеим сторонам. Мы с Шико выехали вперёд, Генрих с телохранителями скакал сзади, за ним тянулись две больших крытых повозки. Короли, даже из самых маленьких королевств, не умеют путешествовать без свиты и багажа.
– Приберёг туза в рукаве, хотел сам увидеть реакцию.
Несколько беспечное настроение, всё же мы путешествовали с гугенотским королём по гугенотскому краю, притупило мои чувства. Иначе бы я внимательнее рассматривал кусты и мелкие деревца, практически потерявшие листву, что-то заметив раньше… А так среагировал, лишь увидев движение слева.
Осаженная Матильда привстала на дыбы, потом рванула с места, получив шенкелей, в обратном направлении. Спутнику я успел лишь сказать вполголоса: «Засада!» Шико тут же рванул вперёд.
Во всадника, несущегося во весь опор, попасть крайне сложно. Злоумышленники и не пытались – пули полетели в Генриха и его свиту. Их планы расстроило наше «боевое охранение» с Шико, они были вынуждены начать пальбу слишком рано.
К счастью, король не пытался геройствовать понапрасну. Пригнувшись к шее коня, он заставил его пятиться под защиту фургона, кучер которого свалился с облучка – раненый или смертельно напуганный. Пуля угодила в правую лошадь, та испуганно заржала и рванула вперёд, увлекая напарницу. Почудилось, что сквозь конское ржание, стук копыт, крики и бряцанье металла донёсся хруст костей, когда колесо фургона наехало на бедолагу.
Я поравнялся с королём, он был бледен от бешенства.
– Де Бюсси! Клянусь всеми святыми, нужно непременно выяснить, кто их послал! Конде? Гиз?
Да уж, это точно не банда разбойников с большой дороги.
– Я займусь, ваше величество.
После первого залпа зазвучали одиночные выстрелы. Неприятельские аркебузиры палили нестройно, как только хватало сноровки перезарядиться. Мы отъехали шагов на полтораста-двести, с такой дистанции в XVI веке попасть в человека возможно, лишь подняв ствол круто вверх и уповая на удачу.
Мой наскоро сколоченный план Павел принял со скепсисом, но не отверг. Пятеро французов-гугенотов отправились с ним, едва не фыркая от неудовольствия из-за подчинения иностранцу-варвару с Востока. Тимофей, приставленный к моей персоне, явно расстроился, что самое интересное произойдёт без него.
Мы погнали вперёд, придерживая лошадей, вдвое тише, чем я нёсся к Наварре. Этим обманным маневром хотел отвлечь стрелков от отряда Ногтева, остальные гугеноты начали столь же нестройно палить по кустам из пистолей. Наверно, с тем же результатом.
Что-то холодное, скользкое сдавило мои внутренности. Повторюсь, попасть из аркебузы в скачущего всадника сложно. Спустив курок, нужно ещё вести стволом этой ручной пушки, выдерживая упреждение, пока фитиль воспламенит порох на полке, а тот – вышибной заряд. Но стрелков больше десятка. Какая-то шальная пуля может запросто найти цель… Я словно чувствовал чёрные провалы стволов, следивших за нами с Тимохой.
Стрельба вразнобой стихла. Негодяи явно перезарядились и только выжидали, когда наша парочка приблизится…
Залп слился в раскат грома! Я почувствовал сильный толчок, Матильда резко приняла вправо и жалобно заржала, но не сбилась с аллюра. Нас обогнал Тимофей, поколачивая своего битюга пятками – человек и его копытный транспорт явно не пострадали.
Мы вынеслись к Шико, невозмутимо ждавшему развязки впереди с приготовленными пистолетами в руках. Весь вид гасконца показывал полное безразличие к чужой войне.
Спешившись, с волнением осмотрел бок своей кобылы. Попали, черти! Пуля пробила насквозь левую седельную сумку и застряла под кожей. По лошадиной шкуре кровь прочертила влажную полосу. Ну, не смертельно, и то – слава Богу, если он есть.
Швырнув повод Шико, я по широкой дуге побежал к огневой позиции наших обидчиков, намереваясь зайти с тыла. «Нормальные герои всегда идут в обход…» – всплыли в памяти слова из детской песенки. Если честно, царапина на Матильде разозлила меня больше, чем гибель кучера. Конечно – он человек, а не животное. Но Матильда со мной столько лет! Стареть уже начинает. Раздавленного я практически не знал.
К месту схватки опоздал. Впереди грохнул пистолетный залп, его звук никак не спутать с бабаханьем аркебуз. Я перестал скрываться и пригибаться, попёр через кусты с напористостью лося. Впереди поверх зарослей мелькнула конная фигура, Тимофей ринулся к полю брани не спешиваясь, верхом сквозь редколесье.
Из-за растительности трудно было разглядеть, сколько там рубится наших против засевших в засаде. Ясное дело, Ногтев проредил их банду, разрядив пистолеты в упор, но, похоже, живых осталось многовато. Разделённые можжевельником, люди дрались мелкими группками, пришлось спрятать пистолеты из-за опасности ранить своего. С привычным шелестом шпага покинула ножны.
Ближайший ко мне мужчина в чёрном плаще и в чёрной шляпе с лиловым пером наступал на Павла, явно переигрывая его в искусстве владения шпагой. Мой товарищ, всецело отдав внимание обороне, не мог улучить ни единого мига, чтобы вытащить метательную звезду.
Пришлось вмешаться. Тихий свист рубящего удара шпагой был практически не слышен из-за криков, звона оружия и топота ног, но соперник Ногтева ещё как ощутил нападение в спину, когда острая грань первой трети клинка чиркнула по коленной впадине, перерезав сухожилия. Он обернулся как ужаленный, я успел крикнуть смоленскому – этого берём живым, отступив на пару шагов. Фехтовальщик дёрнулся вслед за мной и упал, когда нога отказалась служить. При виде шпаги, наставленной на переносицу, покорно бросил свою.
В общем, мой пленник оказался единственным выжившим, способным членораздельно говорить. Двое других, принесённых гугенотами и русскими, смогли лишь пробулькать проклятия да испустить дух.
Я всмотрелся в смутно знакомые черты раненого и невольно отшатнулся. В памяти всплыли Варфоломеевская ночь, чудовищное побоище и моё личное участие в нём, когда ещё не дошло, что вокруг – новая жестокая реальность, а не сон в декорациях XVI века.
– Ты – сын маркиза де Ренеля?
– Точно. Здравствуй, дядюшка де Бюсси. Или кем ты мне приходишься? – человек, лёжа на стылой земле, перевернулся, пытаясь унять кровь, льющуюся из раны под коленом. – А, вспомнил. Ты – убийца моего отца.
Уняв внутреннюю дрожь, я склонился над ним.
– Допустим, у тебя есть все основания ненавидеть и преследовать мою персону. Но ты охотился за Генрихом Наваррским! Чем тот тебе не угодил?
Породистое лицо, перечёркнутое сабельным шрамом, подёрнулось гримасой презрения.
– Из-за денег, де Бюсси, всего лишь из-за денег. Ты не только убил отца. Вы, сторонники короля, обобрали нашу семью до нитки. Зарабатываю как могу. Например – режу подобных тебе.
Я присел к нему, приглядывая за руками де Ренеля. Шпаги, кинжала и пистолета тот лишился, но у разбойников запросто что-то может быть припасено.
– Если хочешь жить и не болтаться на виселице, расскажи-ка о заработках подробнее. Сам понимаешь, наше… гм, родство не даёт повода ходатайствовать за тебя королю Генриху. Ведь не ради грабежа напал на большой отряд?
Молодой человек крутнул головой, осматриваясь. Свирепые лица стрельцов, с ног до макушки заляпанных красным, убедили его, что я – далеко не единственный источник неприятностей.
– Кто же знал, что с Генрихом будут эти зверюги… Обычно с ним человек десять.
– Только не лги мне, будто собирался грабить Наварру. О его нищете известно последнему нищему… – я осёкся, невольно обронив каламбурчик. – Кто тебе заплатил?
– Я не знаю его имени. Высокий, благородного вида. Светловолосый. Точно – не француз. Дал пять испанских золотых, обещал ещё десять… Проклятие! Я теперь ходить не смогу.
Он откровенно рассказал про встречу в По, о странном акценте того господина, не испанском, скорее – германском. Сдал «адреса, пароли, явки», включая место встречи, где должен был встретиться с заказчиком, предъявить в доказательство отрезанную голову Наварры (даже так!) и получить остальное золото.
Я обменялся понимающими взглядами с Ногтевым. Вряд ли из раненого можно выжать что-то ещё. Уходя, услышал слабый вскрик за спиной. Стрельцы предпочитают обыскивать трупы, а не раненых. Жестокий, но благоразумный подход.
Глава 5. Рана в сердце
Мы лишились троих – кучера и двух дворян-гугенотов. Сцепившиеся с бандитами де Ренеля люди Генриха получили колотые и рубленые раны, не дав соскучиться Чеховскому. Фёдор остался без глаза и замотал голову тряпицей. Потерю лошадей возместили клячи разбойников, из них прилично выглядел только мерин предводителя, его я взял себе, не желая тревожить Матильду, рану кобыле я промыл и зашил собственноручно. Польский эскулап в это время врачевал людей, и эти пациенты, в отличие от лошади, не грозили прокусить ему руку насквозь, когда игла с ниткой впивалась в шкуру.
– Только не говори мне, что я воочию увидел преимущества союза с варварской Русью. Шико в одиночку покрошил бы больше людей, чем твои «б'огатыр'и».
Наварра выговорил непривычное русское слово с ужасным акцентом. Ехавший поблизости Тимофей прыснул, не выказывая ни малейшего почтения к коронованной особе. Чьё бы мычало! Сам даже «пардона» не выучил.
Король продолжил беседу, будто ничего не произошло с того момента, когда мы с Шико оторвались от королевского эскорта и проскакали вглубь злополучной лощины, где поджидала засада. Никакой благодарности к команде Ногтева он не выразил, приняв их службу с истинно королевским равнодушием. Хорошо хоть не возмущался, что стрельцы разделили между собой испанское золото де Ренеля.
– Как тебе приглянулась королева? Блюдёт себя или начинает распутничать по примеру моей Марго, в лучших традициях Лувра?
В памяти невольно всплыли голые коленки Луизы, призывно раздвинувшиеся, открывая дорогу к вожделенному для мужчин сладкому полумраку. Эротичная поза ни в коей мере не вязалась с полным отсутствием прелюдии и расчётливым взглядом монарших глаз поверх задранных юбок. Королева выполняла свою работу, затевая долгоиграющую интригу, но не распутничала.
– Её поведение в высшей степени достойное, ваше величество.
Наварра недоверчиво погладил ус. Беседуя со мной, он продолжал шарить взглядом по холмам вокруг дороги, на которые опускался серый ноябрьский вечер. Начал накрапывать дождь.
Я уловил беспокойство Генриха. В сумерках и влажном тумане напороться на засаду ещё проще. Но чтобы две сразу на расстоянии нескольких часов пути – мне не верилось.
– Боюсь, де Бюсси, ты вообще не ценишь женское общество, тебя окружающее. Даже королеву. Признайся, из сердца не выходит польская вдовушка?
