Другая дерево вскормила
и запах сладкий породила яблок,
а третья умерла в ущелье горном
и стала эхом наших плачей.
– Мир гибнет, – Элкарит сказал.
И собрались тогда все жители Эйдена, и стар и млад, и слушали его. И видел Финиар, и видел Ион, и знала Эин-Мари о боли в сердце Элкарита, что, подобно свирепой бестии, впилась в него коварными когтями. Тогда под ноги смертным сердце бросил сын Финиара, призвав к исходу.
В тот день над подзаконным миром был разлит непроходящий белый Свет.
Очнулся белозубый вепрь и побежал к границе с небом,
чтобы убиться до рассвета.
И та река, чьи животворны были воды, вдруг вздула их
и вышла вся из недр!
В Эйдене все уста закрылись к песням.
Затем поднялся Финиар. Он говорил о человеке, о тени в сердце и в мире внешнем, который здесь, в Эйдене, называют подзаконным. Он говорил о том, что зло как ветер – царит в полях положенного людям мира. О Финиар, не удостоившийся и слова человека! Он говорил, что род его и эулиен чести человека недостоин, но в силу Света, силою его он может смертному помочь. И Финиар сказал, что он согласен с сыном, и потому – готов оставить сам Эйден и так уйти в мир смертных, и возвратиться лишь тогда, когда исполнит долг защиты своего народа, которым он отныне признаёт не только род свой, но и человека. На жертву Эйденом во имя смертных в тот час всех эулиен Элкарит призвал. И Финиар призвал к ответу эулиен Эйдена. Тогда же с Финиаром согласились два великих рода его братьев. И с первым же рассветом все три рода с их народами покинули Эйден. Но запретил Всеспрашиваемый Эин-Мари пойти с собой, поскольку не хотел вести её в мир скорби и печали. Но прежде того поднесла Эин-Мари мужу своему кольцо из небесного камня (2), чистого и крепкого, как её душа, и подарок свой назвала залогом памяти и клятвой возвращенья, которые теперь навечно с Финиаром как свидетельство Света его, узнанного Эин-Мари. Тогда же он повелел ей ждать. Она же согласилась.
И в эту ночь, когда луна была похожа на вино,
что в кубках плещется, не зная меры,
все жизни новой устрашились.
Но Финиар – закрыл глаза и улыбнулся,
но Элкарит воздал хвалу Небесному Отцу,
но Седби на крови поклялся,
что все мечты свои исполнит,
но Эливиен скрылся под водой залива,
но Эликлем с цветов сняла семян.
С рассветом опустел Эйден, и ветер нежный не нашёл своих любимцев.
Звенье второе. Расселение. Светлый Дом
И пришли три рода и народ их, и встали, и окинули взором землю, и благословил Финиар землю и каждого сына и каждую дочь из эулиен на свой путь, и, тепло попрощавшись, расселились братья и народы их по миру – каждый в свои пределы по всем концам света. С тех пор о роде Грененн и Лиллини и их народах никто не слышал. И так остался Финиар со своим родом и народом его там, где и прежде, и сказал Финиар: – Быть здесь дому. И сказал Эливиен: – Быть дому здесь. И спрашивал Седби в сердце своём: – В чём разница? А Элкарит, увидев в сердце его, отвечал ему: – Брат любимый. Сказал же отец: быть на сем месте жилищу нашему, а брат наш сказал: быть сей земле домом нашим. Так и стала мирная земля их домом и будет им до последнего дня. Был же тогда первый день мая сотого года от рождения Христова, как оставили эулиен Эйден ради рода Адамова.
Тогда же нашёл Финиар место, вдали от прочих, где надлежало эулиен построить свой дом, и среди яблоневой рощи велел построить его. Собрались дети его и эулиен, что пришли с ними, и в семь недель и семь дней все вместе построили дом, что назвали Светлым. И стал тот Дом им всем домом, но Седби не пожелал жить в соподчинении с братьями и сестрой – и отбыл тотчас в другой край, где поставил себе замок и воцарился в нём. Так – Светлый Дом – И?льеи И?и [?l`ei ?i] есть обитель всех эулиен из рода Финиара, и тех, что пришли с ними, и тех, что позже родились там или пришли туда. Ни на небесах, ни под ними – нет другого такого места, подобного обители, ибо Светлый Дом возводился сообща и с великой Любовью, с памятью и песнями об Эйдене. Красота и великолепие Светлого Дома столь чисты и высоки, что не доступен он никому с гордыней в сердце и тенью в душе своей. И ни тень, ни зло тварного и нетварного мира – не могут приблизиться к нему и потому не в силах пересечь порог его. Подобно немыслимой гигантской горе – Дом тот огромен, и не дом вовсе, а город, где вместился весь народ Финиара и ещё по семь раз вместится столько же. Дом-город разделён согласно частям света, каждая из которых венчается башней и имеет башню посередине с куполом и смотровой площадкой. Западная башня Светлого Дома прозвана Ирисной, и в ней лечат недужных. И над покоями Финиара, просторнейшими во всей обители, также есть башня, и ещё много их высится над всем Светлым Домом, и на иных реют флаги, а с иных эулиен смотрят вдаль и любуются небом. Несколько ярусов в Светлом Доме, счётом двадцать один, скреплённых широкими лестницами и стволами—колоннами в виде деревьев, что сделаны так искусно, что листья и кора кажутся живыми, а вверху, где крона из ветвей и листьев сплетается в потолок высокий и зелёный – поют птицы. С ними же стволы живых деревьев, растущих в Светлом Доме и кронами упирающихся в его своды. Много их в светлых залах. И местами среди их крон ночами проглядываются звёзды, а по утрам в залах слышится птичье пение, и птицы порхают в лучах солнца, ибо прозрачный полог воздвигли эулиен над своими головами, чтобы ничто не препятствовало Свету пребывать с ними. Также текут через Светлый Дом две реки и множество ручьёв, а через искусную мелкую резьбу в стенах – множится Свет. Элкарит сделал так, и тончайшей резьбой покрыл все стены в напоминание о Свете Эйдена. И нет нигде – ни колонны, ни стены, ни угла, что не были бы покрыты резьбой столь искусной и удивительной, что радует ум и сердце. И всё, что покрыто резьбой, всюду разной и щедрой – парит в лучах Света, потому как не только покрыто ею, но и выделано насквозь, и потому всё в обители – пропускает и множит Свет. Так, лишь светлые занавеси в покоях отгораживают их от глаз и приветственно колышутся от лёгкого дуновения или движений. Сиденья и ложа в покоях обиты бархатом и искусно отделаны красным атласом и золотом – белым и красным, и серебром. Ими же щедро украшено всё вокруг, но по скромности, свойственной эулиен, сверкает не золотом, а солнцем. Щедро украшен и выделан Светлый Дом янтарём, что множит Свет, и всюду танцуют золотые отблески его, подобно эулиен, затеявшим праздник. Внутри же Светлый Дом – сплошь из красного дерева, и запах дерева всегда витает в нём, ибо строился Дом тот так, что эулиен старались не рубить деревья, а возводили обитель на могучих стволах растущих рощ, и посему – большая часть Светлого Дома – живые деревья, что стали стенами или колоннами его, ибо так рассчитал и подгадал гений Эливиена, дабы как можно меньше вредить всему живому. Построенный на перекрёстке подземных вод, имеет Светлый Дом в себе ручьи, и бьют в нём триста тридцать три фонтана из золота и серебра, часть из которых с водою пресной, а другая с водой морскою. И ни один фонтан не похож на другой, но напоминает собой о жизни эулиен в Эйдене. Есть в Светлом Доме двести двадцать два ручья, часть из которых с водою пресной, а другая с водой морскою. Кроме фонтанов, есть в Светлом Доме сто одиннадцать статуй, что стоят в залах во всех пределах, в них же повсюду и в переходах стоят сиденья для отдыха и бесед, особенно много их в восточном пределе – подле стволов живых деревьев, где поют птицы и журчит ручей. Там же дышит роща, которую приютил Светлый Дом, объяв, подобно старшему брату, и деревья тянутся ввысь и питаются солнцем, что льётся на них через прозрачный полог. И, хоть эулиен и боятся хвори – двери обители всегда открыты, как и окна, и множество внешних террас, чтобы ветер спокойно мог гостить в Светлом Доме, наполняя его своим дыханием и ароматами цветов и деревьев. И так дышит Светлый Дом в яблоневой роще, вместе с деревьями, образующими его и произрастающими в нём, и эулиен, что расселились там, выбрав себе по пределу и ярусу, семья к семье. Когда же Дом был построен – взял себе Элкарит и народ его восточный предел и нижние ярусы в нём, а Эливиен и Эликлем западный предел и ярусы там. Финиар же поселился в верхних покоях над широкой лестницей, ведущей в просторный изумительный холл у входа, и на стене перед собою зажёг свечи по числу живущих в Светлом Доме, и назвал их именами живущих в нём, и по пламени каждой из свечей – следил за каждым и его судьбою. Поставил Финиар перед собой на стене и другие свечи между зажжённых и вокруг них, и не зажёг и не назвал их. С того дня эти свечи сами потухают и загораются, когда жизнь приходит или уходит из Светлого Дома. И горят они не сгорая, какими их поставил Финиар в тот день. Потому зовётся то место в Светлом Доме – Залом Белых Свечей, и покои Финиара – рядом, в сердце Светлого Дома. И нет прекраснее и милее для сердца любого из эулиен зрелища, чем Свет в окнах Светлого Дома. Он же сам в сумерках похож на светящийся улей, на рой мерцающих огней, и мягок и силён его Свет, исходящий из каждого окна, которое есть в каждых покоях и выходит во внутрь Светлого Дома или наружу. И оттого, что всегда наполнен Дом эулиен внешним и внутренним Светом – зовётся он Светлым.
Повелось среди эулиен и так: подходя к Светлому Дому – поклонись его порогу, и, уходя, поклонись ему. Так скажешь ты, что помнишь всё, что дали тебе эти стены, и то, что отдал им ты. Но не знаю я тех, кто дважды кланялся Светлому Дому в сердце своём.
В восточном пределе Светлого Дома есть зала, что тянется до северного предела, и там поставлен невероятной длины и красоты стол из прозрачного камня, собирающий за собой всех эулиен обители. Во главе его сидит Финиар, и дети его и семьи их по правую и левую стороны от него, и так весь род и народ их – по краям стола. Но всегда есть за столом ещё место, потому что говорят эулиен: готовя еду – режь хлеб и ставь во главу стола, и режь всегда на один кусок больше, чем есть сидящих за столом, в знак того, что в доме твоём рады любому гостю, и когда придёт кто – всегда ожидаем он и хлеб для него готов, а если же никто не пришёл – отдай хлеб просящему, и в другой раз – режь новый, и сколько бы вас ни было – на ещё одного накрывайте. Так велит природа этого доброго народа, ибо радушие и гостеприимство в крови у эулиен. За них ею же они и заплатили.
Там, где достигает Свет Светлого Дома, и обычаи его, и радость его – его земли. Сам же дом-город стоит на мирной земле дверями на Север, правой долей на Запад, левой на Восток, к Альбиону[6 - Возможно, так К. указывает на географическое месторасположение Светлого Дома, – Эрин, Ирландию, на что также указывает употребляемый эпитет «мирная». Прим. И. Коложвари], и глубоки его корни и земли под Светом его обширны. Любят эулиен свою обитель, подобную Эйдену, и у каждого из них Светлый Дом в сердце, даже если кто-то не живёт там, или покинул обитель, или даже не видел её – Свет Светлого Дома, как и Свет Эйдена – в каждом сердце, ибо Светом сердец он столь светел.
Так началась история великой золотой цепи рода Эйвели, и первыми из них были: Эликлем, Эливиен, Седби, Элкарит и Финиар, ибо так надлежит перечислять род эулиен – от конца к началу, потому что учил Всеспрашиваемый, что луна с ущерба идёт на возрождение, а всякая жизнь со смерти.
И стали жить эулиен, как и люди, на одной земле и по одним законам, но по разному времени, что им положено. И полюбили все пришедшие ту землю, что приняла их, и домом её признали, но каждый навеки сохранил в сердце Эйден и временами тосковал о нём, оттого у эулиен грустные песни о Доме и Яблоневом городе, как ещё называют Эйден. И «И?льтимвре тех малари тернаэ» [??litmwrhe teh malаri thеrnae] или «Малари тернаэ» [Malаri thеrnae] «Возвращение в Яблоневый город» или «Яблоневый город» – любимая песня у них. Туда же стремятся они всей душой и туда же возвращаются по смерти, ибо при жизни держит их в подзаконном мире взятый долг перед человеком, выше которого нет для эулиен. Говорят, что Эливиен Путешественник сочинил «Яблоневый город», но он говорит, что она древнее.
Построив Дом и расселившись в нём – осталось большинство эулиен с Финиаром и детьми его, некоторые же расселились неподалёку и по мирной земле, некоторых он отпустил, и они ушли за своими вождями, чтобы быть с людьми на других землях и расселиться там под господством устоев Светлого Дома и благословением Финиара. Когда же все труды были закончены – повелел Финиар сыновьям своим взять в надел себе землю и свою дорогу. И каждый взял свой дар и оставил Светлый Дом до срока, Эликлем же Финиар не отпустил от себя. Так взял Седби меч Би?лрог [B?lrog], Кровожадный, а Финиар дал ему меч, что назвал Справедливый, и, зная, что его мечу предпочтёт Седби свой, просил хоть изредка чередовать их, и Эликлем дала брату мазь эффе [effе], что исцеляет все раны и возвращает к жизни (1), и больше не было у неё, и оставил Седби Светлый Дом, не прощаясь. И взял Элкарит книгу Божию как закон и благословение отца своего, а Эликлем дала ему в защиту чашу Э?майр [Еmayrw], которая обнаруживает всякий яд, и, простившись с отцом и братьями, Элкарит оставил Светлый Дом. Он и эулиен его построили И?тар [?tar] – белый дворец в Альбионе и стали жить там. И взял Эливиен корабль (лодку) по имени «Пейнели» [Реyneli], «Свободный», а Эликлем дала ему свой шёлковый пояс в знак своей верности и его возвращения и поручила себя брату поцелуем. И, простившись с семьей, взял свой путь Эливиен и его «Свободный» c ним. И дал дочери своей Финиар кулон с крупицами земли Эйдена и велел держать его всегда у сердца, сказав, что оно и всё, что будет в нём – даст добрые всходы. Также, прежде чем отпустить от себя сыновей своих, вручил Финиар им и Эликлем свои дары – клинки из белого железа (2) и тоны [ton] (3).
Многие из эулиен ушли вслед за Элкаритом Златовласым – И?стахименин [?stahimenin] (4) в его предел Светлого Дома, а потом и в лунный дворец в Альбионе, и расселились там, и много работали на земле, помогая ей в родах и тяготах. Сам Элкарит учил и защищал её детей. И животные и птицы приходили к нему со своими тяготами, и он, как умел, разрешал их своей светлой молитвой, беседой, улыбкой и участием. И везде, где ступал он – птицы приветствовали его и кричали ему, цветы распускались по следам его и животные успокаивались. Таков Элкарит Эйвели, старший из сыновей Финиара и Эин-Мари, назвавший землю ту домом своим и ходивший по окрестным землям, взяв их под защиту своих молитв.
Никто из эулиен не пошёл с Седби, поскольку он шёл путём, противным для всякого из них. В земле за морями, на горе, среди глухих лесов на западе он взял себе замок Ми?энэ [M?ene] Мой, и народом его стали арели [аreli] (5) и его собственные мечты. Окружил себя Седби блеском подвигов и славы, золотом, вином и хвастливым смехом. И не было ни среди арели, ни среди эулиен, ни меж людей равных ему в битве и красоте. Более страсти к бою имел Седби лишь страсть плотскую, ненасытную, и в ней не знал ни стыда, ни удержу, ни отказа, и боялись его, и ненавидели его, и восхищались им. И прежде всех эулиен, рассорился Седби со всеми соседями и с Анкхали [Аnkhali] (6) вёл дружбу. Тогда же насытил Седби копьё своё Э?кхебен [Еkheben], Ненасытная, и стрелу Сендалин [Sеndalin], (7) Сладкоголосая, что наводили страх и несли смерть всюду, где ступал он. И больше не вспоминал он ни об отце своём, ни о братьях, ни о сестре. Таков был Седби Эйвели – великий воин и любовник, прекрасный обликом и дерзким нравом.
На своём «Свободном» отплыл Эливиен в одиночку. Когда же по прошествии времени, по молитвам своей сестры, он вернулся, то поселился неподалёку от неё при отце своём, и много из его народа в его пределе и у всех порогов, где жили эулиен, почитали его как великого путешественника, оттого и прозвали так – Эливиен Путешественник – У?рамориг [?ramorig], тот, что принадлежит дороге. Кроме того, славился он как поэт и учёный и был искусен в науках и искусствах, в которых не было ему равных в народе эулиен. И всю свою жизнь он посвятил им и преобразил их в помощь ближним, оттого считают его великим учёным и мудрым мужем, истинным сыном Всеспрашиваемого. Таков был Эливиен Эйвели, Путешественник – Надежда и радость сердец страждущих.
Эликлем осталась при отце своём и не покидала его, и следовала за ним, и была безотказна в помощи и неустанна в молитвах, беседах и заботе. И наутро следующего дня, как братья её оставили Светлый Дом, вышла Эликлем в сад и посадила там те семена, что собрала в Эйдене, полила их слезами и речною водой, спела им, станцевала им, но, лишённые света Эйдена, не взошли они, и ушла Эликлем к берегу моря и грустила по братьям, матери, друзьям и Эйдену. И омрачилось сердце её тяжкой печалью. Не знала покоя и отдыха в печальных трудах душа её, и рисовала Эликлем на песке, что выходило – то чудищ, то существ. А вода смывала всё, и Эликлем плакала горше. И когда не хватило рисункам места, пошла Эликлем вдоль берега и рисовала там, и так до тех пор, пока печаль её не иссякла и ни вылилась вся слезами на песок. И песок почернел. Тогда испугалась Эликлем, но налетел ветер и разметал страшные картины, и набежала волна и смыла другие, и в смятении и страхе бежала Эликлем и вернулась в Дом и всё рассказала Финиару. Он же ничего не ответил ей. Ночью же мир изменился. Заштормило море, оголтел ветер, завыли рощи и леса, застонали холмы и расширились. Раз пять началась и закончилась гроза. И всё стихло с приходом солнца. И когда ещё не упала с клевера роса, вышел Финиар из Светлого Дома и пошёл к крутому морскому обрыву и встал там. И обратился, воздев руки к миру переменившемуся, и назвал его королей, Детей Печали, и стали они. От всех твердынь суетных: моря, неба, земли и воды – пришли править Дети Печали, суть арели. И матерью их была Печаль Эликлем, а отцом – Слово Финиара, освободившего их, потому что так было должно, а не потому, что так было желанно. И, выйдя из твердынь своих, встали они и обратились к Анкхали и отказали Финиару в служении.
Нет власти над властью мира нашего, властью нашей.
Мы же для счастья не созданы – виною вашею,
так вашей кровью за неё и расплатитесь,
и жизни и души да станут ваши платой
за наше бессмертное горе вовеки!
И расточились по земле, и подчинились Анкхали, и были как все арели, и учились у него, умножая печали, и положили себе искуплением – истребление рода Финиарова, и многие из прежних арели согласились с ними. С тех пор знак Анкхали и всех арели – сжатый кулак и перст, указующий в небо, означающий утраченные небеса и четырёх мертвых эулиен (8). О каких из них речь – не тайна. Но не судите арели по знакам, что закреплены за ними. И по тем, что они закрепили за собой. Потому что всё, что воспринимает глаз – склонно к обману.
Когда же вернулся Финиар в Светлый Дом, то показали ему на погасшую свечу в зале его и сказали: – Вот Тейми?ль [Teym?l`], сестра наша, которую похитили!
Так Анкхали и рода его взялись держать своё слово. И была Теймиль первая из эулиен, погубленная ими.
Было тогда же в Эйдене, ночью накануне исхода народа эулиен, что растревожилось сердце Иона, ангела. Знал он, что уходят эулиен ради человека. Знал их судьбу, как положено ангелам. И плакало сердце его. Оставляли эулиен Эйден ради человека и крови, души и жизни не жалели, посвятив себя служению. Так оберегается человек, помимо забот ангельских. Но думал Ион и не находил ответа – кто эулиен убережёт? Кто своими слезами смоет их кровь? Кто будет им защита и опека? Кто отречётся от Эйдена ради них? И Ион знал, кто именно. И на коленях молил Создателя позволить ему оставить Эйден, дабы последовать с эулиен и защищать, и охранять их, ибо они так любят человека, что о себе забудут вовсе. Но Бог безмолвствовал. И плакал Ион, и содрогался дух его, принадлежащий Эйдену. Тогда же, измученный, явился он к заливу и сел там на песок. Водил рукой в воде прохладной, смотрел, как в чёрной-чёрной глади плывёт луна и тонут звёзды. Ракушку Ион поднял, что лежала рядом, и что есть сил в ладони сжал. И острые её края в ладонь ему вонзились, но, разомкнув ладонь, он ничего не обнаружил, поскольку боли был он чужд, и крови в плоти не имел, лишь облик светлый, наречённый. И плакал Ион, роняя слёзы. Они же обратились в жемчуга, и столько ныне их в раковинах спит, сколько пролил их тогда, печалясь, Ион. Покуда плакал и молился Ион – настало утро. И вот, когда поднялся народ эулиен, посмотрел Ион в небо чистым своим взором и снова сжал ракушку в своей ладони с такой силой, что слёзы проступили на его глазах. И, разжимая свою руку, он кровь увидел на ладони. Так он узнал, что Бог благословил его служение, и, утратив свою природу, подобный эулиен, – оставил он Эйден и ушёл за ними, приняв вместе с телом законы мира. И далее – скрывал себя от эулиен и людей и поселился на диких островах, и воздвиг там себе жилище из слёз, пролитых в молитве за эулиен, зовут же их теперь хрусталём. С тех пор скрывался Ион, уподобленный эулиен и людям, и трудился, усердствуя в тайном следовании и сердечном соположении, и охранял и берёг эулиен как мог, один против множества, как сам выбрал.
Звенье третье. Народ эулиен. Культура и обычаи эулиен
Господь, поименовавший все миры и всех, кто в них и всех, кто над ними – благослови сказать, не тая, не плача, не страшась и не сомневаясь! Ради истины, которой пришло время, да будет на то Твоя Воля!
Прежде же всякого начала разговора о традициях и обычаях эулиен надлежит сказать о языке, языке древнем и прекрасном, который сами эулиен называют э?млант [еmlant], люди же, тяготевшие к простоте всякого звучания, величали его мелат [melаt]. Ошибочно думать, что эмлант принадлежит народу эулиен и представляет собой их родовое наречье. Есть эмлант – группа языков и наречий, свойственных тем народам, что по крови людьми не признаются братьями. История сего языка стара, как мир, ибо с ним и начата. Так, народ эулиен знает три периода эмланта: белый, золотой и зелёный. Прежде них была лишь песня глаз – алеи ни?рткиэ [аlei n?rtkie] (1), что и поныне остаётся уделом эулиен и уже иссякла среди народа людей. Белым периодом языка эмлант зовётся тот, что был прежде всяких правил. Древний язык – даор эшу?р [daоr esh?r] зовут его эулиен. Не было в нём правил, не было законов, рождались слова из сердца говорящего. Перводанностями ещё называют их. Эти же слова, отразившие всю суть сердца говорившего из народа эулиен, и легли в основу эмланта, каким он стал позднее, есть сейчас и, даст Бог, останется впредь, да не иссякнет его источник в сердцах глаголющих! Золотым периодом эмланта – называют тот, что позволил языку обрести форму языка, свои правила и законы, уподобив его всем прочим языкам тварного мира. Полнокровным был тот язык и странным для всякого уха, чуждого дыхания Любви Господней. И начался он с исходом Финиара и его сородичей из Эйдена. На нём же и говорит народ эулиен и по сей день. Зелёным же периодом называют тот, что начался с разделением народов и рассорой арели, эулиен (2) и людей. Так появился мелат – зелёный эмлант всех арели. Так появился эмлант для тех, кто не рождался с ним, и язык для тех, кому старые правила оказались не по размеру. Все же из этих народов владеют эмлантом в его трёх видах, но каждый предпочитает свой говор. Так, древний эмлант, белый – остался лишь в книгах да памяти, золотой – живёт среди народа эулиен, а зелёный – распространился среди арели, который облекли они в свои знаки и символы и алфавит. Песню же глаз – язык древнейший из прочих – чтут везде ныне, как и прежде, хотя дар того языка и иссякает от рода к роду повсеместно. И возможно, что к концу моего повествования песня глаз замолкнет насовсем. Но даст Бог – улыбкой своих глаз – я прегражу дорогу смерти языку моего сердца. Родил эмлант многие наречия и языки, что взяли себе арели, их имена: махли? [mahl?], э?али [еali], глин [glin] (glinnаi), гинх [ginh], тил [til] (tildаren) и прочие. Там, где в другом языке три-пять слов называют одно и то же явление – эмлант щедр на десятки слов с одним и тем же корнем или с разными корнями, от них же и по сей день родятся новые слова, и ширится эмлант, и цветёт, и дышит, подобно дереву в небесном саду. В корневой правде вся суть языка, и потому каждый звук в эмланте, закреплённый знаком или буквой, имеет сакральный смысл. Так, например, большая часть слов в эмланте имеет корень «I» (Y) – Бог, Свет. Так, всё, что противостоит Свету – есть ?s (тень), отсюда же всё, что идёт от тени – несёт в себе корень зла – «s». Любовь и ток крови, девушка и сок цветка (нектар), мать, отец и Жизнь – все эти слова сильными буквами связаны и происходят друг от друга. Дорога заканчивается концом, Солнце порождает судьбу, а минута рождается из нектара и Света (3). Любят эулиен язык свой и звуки во власти их почитают. Так один звук меняет смысл слова, как например как есть с kеl`ke (до встречи) и kеl`ki (прощай). Говорят эулиен стремительно, быстро, и не тайна, что выйдет у того, кто, следуя неугомонной тяге к быстрой речи, в безрассудстве своём захочет попрощаться навсегда[7 - Следуя логике автора, всякий, кто захочет проститься навсегда, в итоге скажет «до свидания», поскольку при быстром темпе речи сказать «кэлькэ» гораздо проще, чем «кэльки». Прим. И. Коложвари]. Так эмлант показывает, как связан наш мир. Тот, кто узнает эмлант – узнает и правила, по которым построен этот мир во всём его благодатном многоличии и соподчинении. Эмлант говорит нам о мире, подобному песне, светлой песне о Любви. Эмлант не знает ругательств и грубых слов, ибо эмлант – не язык раздора, не язык войны и даже не язык чувств – он наполнен иначе. В нём иная философия народа эулиен. Полагают многие, что есть у эулиен два алфавита, но это не так. Имеют эулиен два стиля письма, именуемые «домашний» и «морской». Домашний используют эулиен для себя и в быту, и вид имеет он нестройный, ибо всё написанное в нём разделено, «морской» же используют в переписке и при написании книг и трудов, для значимых посланий и важных бумаг, ибо имеет он вид чинный и плавный, подобно волне, идущей за волной, и все в нём равны и всё равно, ибо нет в нём букв заглавных и малых. Его же редко кто видит и знает, как и, увы, сам эмлант ныне.
[8 - Так автор пытается объяснить появление обилия звонких окончаний в золотом эмланте в виде «il`» или «l`», его производных, указывая на то, что в белом эмланте окончания слов могли быть твёрдыми, за исключением слов, прямых производных от слова «Свет» – Il`. Прим. И. Коложвари].
Всякий народ уважает приветствия. Народ эулиен любит их не меньше, ибо всякий повод к улыбке – дар Божий. Так, улыбкой прежде всего привечают эулиен всякого встречного, кем бы он ни был. И улыбка эта идёт от сердца, а родится она в глазах или на лице – не важно. Однако ежели надлежит проявить благородную почтительность – то, закрыв глаза, эулиен склоняют голову навстречу приветствуемому. Ежели перед ними глава рода, мать или отец, вождь или господин, вне всяких сомнений достойный особой чести – низко кланяются эулиен, приложив руку к сердцу, закрыв глаза и склонившись по пояс. Среди эулиен не приняты частые объятья (ибо это последний рубеж недозволенной дерзости) и рукопожатия. Не от нелюбви к ним, просто достаточно эулиен их песни глаз и положенного между ними Света. Однако и рукопожатие есть в традиции их. И?трем [?trem] – скрепление называют его. Не прибегают к нему попусту, но лишь в случаях, когда пылающий огонь благодарной дружбы жжёт сердца так сильно, что тесно ему в одной улыбке. Тогда же протягивают двое руки друг к другу, и каждый берёт другого за запястье перед предплечьем, там, где особенно близка к коже несущая ток крови вена, и, скрепив так руки, оба проводят их до ладони, заключая в своеобразный замок. Двое, что скрепили руки подобным образом, считаются у эулиен друзьями навек, и почитается эта дружба как высший дар, наравне с Любовью. Меж собою народ эулиен редко использует имена для приветствий и обращений. Нетрудно узнать одного из них, если ко всякому встречному он обращается со словами v?e m?en (душа моя) и только для самых близких, таких как любимый или любимая, сердечный друг, родитель или дитя у них припасено ?l` h?ol (Свет мой).
