– А где же Дэррил?
Они переглянулись.
– Может, еще в грузовике? – предположил Джолу.
Мы обернулись и посмотрели на машину в конце переулка. Это была непримечательная белая фура без опознавательных знаков. Складную лесенку уже подняли и спрятали внутри. Вспыхнули красным задние огни, и грузовик, надсадно гудя, попятился в нашу сторону.
– Стойте! – закричал я. Фура, все ускоряясь, катила прямо на нас. – Погодите! А как же Дэррил? – Грузовик приближался. А я все кричал и кричал: – Где Дэррил? Что с ним?
Джолу и Ванесса подхватили меня под руки и оттащили в сторону. Я вырывался, кричал. Грузовик задним ходом выехал из переулка на улицу, повернул и покатил под горку. Я хотел было бежать следом, но Ван и Джолу не пустили.
Я сел на тротуар, обхватил колени руками и заплакал. Плакал долго, навзрыд, горькими слезами, громко всхлипывая, как не ревел с раннего детства. И не мог остановиться. Меня била крупная дрожь.
Ванесса и Джолу поставили меня на ноги, повели. Мы добрели до автобусной остановки, они усадили меня на скамейку и сами сели рядышком. Долго сидели в обнимку, обливаясь слезами. Мы оплакивали Дэррила, потому что не надеялись увидеть его больше никогда.
* * *
Мы находились на севере Чайнатауна, там, где он постепенно переходит в Норт-Бич. Здесь сверкают неоновыми огнями бесчисленные стрип-клубы, среди них спрятался легендарный независимый книжный магазин «Сити лайтс», где в далеких пятидесятых зародилось движение бит-поэзии.
Я хорошо знал этот район. Здесь находился итальянский ресторан, куда любили ходить папа и мама, они часто брали меня туда. Я поглощал огромные тарелки лингвини и целые горы итальянского мороженого с засахаренными финиками, запивая их крохотными чашечками эспрессо убийственной крепости.
Но сейчас этот район воспринимался совсем иначе. Я впервые за долгое время – казалось, за целую вечность – с наслаждением вдохнул воздух свободы.
Мы вывернули карманы и наскребли на уличный, скрытый под матерчатым навесом столик в одном из итальянских ресторанов. Симпатичная официантка зажгла газовый обогреватель, приняла наш заказ и скрылась внутри. До чего же приятно было выбирать блюда из меню, чувствовать, что я снова могу поступать как хочу, что моя судьба снова находится в моих руках.
– Сколько мы там проторчали? – спросил я.
– Шесть дней, – ответила Ванесса.
– Я насчитал пять, – отозвался Джолу.
– А я вообще не считал.
– Что с тобой делали? – спросила Ванесса. Мне не хотелось об этом говорить, но они оба не сводили с меня выжидательных взглядов. Начав рассказ, я уже не мог остановиться. Выложил все, не утаил даже, как меня заставили нассать в штаны. Друзья слушали, не произнося ни слова. Официантка принесла нам газировку. Я дождался, пока она отойдет, и только тогда продолжил. Под конец я уже и сам не понимал: то ли привираю ради красного словца, то ли стараюсь, чтобы это звучало не так ужасно. Воспоминания плавали, как рыбки в аквариуме, я выхватывал их одно за другим, но иногда они изворачивались и выскальзывали из рук.
Джолу покачал головой.
– Ну и досталось тебе, братан.
И рассказал о своих собственных приключениях. Его допрашивали большей частью обо мне, и он отвечал без утайки, упрямо рассказывая всю правду о нашей дружбе и о том, что случилось в тот кошмарный день. Его заставляли повторять это снова и снова, однако не издевались над его рассудком так, как над моим. Его кормили в столовой с остальными пленниками, выпускали в общий зал смотреть телевизор, где по видео крутили прошлогодние блокбастеры.
История Ванессы была примерно такой же. Пообщавшись со мной, она разозлила их, у нее отобрали одежду и заставили напялить оранжевую тюремную робу. Два дня держали в камере, не давая ни с кем видеться, однако кормили регулярно. Но в основном с ней действовали как с Джолу: снова и снова повторяли одни и те же вопросы.
– Они на тебя очень сильно взъелись, – сказал Джолу. – За что? Что ты им такого сделал?
Я понятия не имел. Потом припомнилось: «Если не станешь сговорчивее, то очень сильно пожалеешь».
– Потому что в первый вечер я не разблокировал для них свой телефон. Потому меня сразу и невзлюбили. – Мне и самому трудно было в это поверить, но другого объяснения не было. Надо мной измывались чисто из жажды мщения. От этой мысли перед глазами все поплыло. Им хотелось только одного – наказать меня за непослушание.
До этого мне было очень страшно. Но сейчас я разозлился.
– Вот мерзавцы, – еле слышно выдавил я. – Поквитаться со мной хотели! За то, что посмел раскрывать рот!
Джолу выругался, а Ванесса разразилась длинным потоком слов на корейском – это случалось лишь тогда, когда она была зла как сто чертей.
– Я до них доберусь, – прошептал я, глядя в стакан с газировкой. – Они у меня поплатятся.
Джолу покачал головой.
– Не доберешься, сам знаешь. На них управы нету.
* * *
Никому из нас в тот раз не хотелось говорить об отмщении. Вместо этого мы стали думать, что делать дальше. Прежде всего надо вернуться домой. Батареи в телефонах давно сели, а таксофонов в нашей округе уже давным-давно нет. Надо возвращаться как можно скорее. Я даже подумал, не взять ли такси, но на это, даже если скинуться, денег не хватало.
Так что мы пошли пешком. На углу бросили несколько монеток в газетный автомат, приобрели «Сан-Франциско Кроникл» и стали изучать передовицу. После взрывов прошло уже пять дней, но эта новость все еще не сходила с первых полос.
Стриженая тетка говорила о взорванном мосте, и я предположил, что имеется в виду мост Золотые Ворота. Оказалось, нет – террористы взметнули на воздух Бэй-Бридж, мост через Сан-Францисский залив.
– Какого черта им понадобилось взрывать именно Бэй-Бридж? – недоумевал я. – Ведь на всех открытках печатают Золотые Ворота.
Даже если вы никогда не бывали в Сан-Франциско, все равно наверняка знаете, как выглядят Золотые Ворота. Большой оранжевый мост, висящий на тросах, ведет от старинной военной базы под названием Президио в уютный пригород Саусалито, тихий виноградарский район с колоритными городками, где на каждом шагу попадаются картинные галереи, а в магазинчиках торгуют ароматическими свечами. Этот мост настолько живописен, что практически стал символом штата Калифорния. Даже у входа в калифорнийский Диснейленд установлена его точная копия, и по ней бегает монорельсовый поезд.
На мой взгляд, если уж взрывать мост в Сан-Франциско, то выбор террористов должен был пасть на Золотые Ворота.
– Испугались, наверно, – предположил Джолу. – Там же сплошные проверки. Национальная гвардия досматривает машины на обоих концах. На каждом шагу камеры, по всей длине изгороди от самоубийц, навороты всякие.
С самого первого дня, когда в 1937 году открылось движение по мосту, люди начали с его помощью сводить счеты с жизнью. В 1995 году, после тысячного случая, за числом жертв перестали следить.
– Ага, – подтвердила Ванесса. – К тому же Бэй-Бридж хоть куда-то ведет.
Бэй-Бридж идет из центра Сан-Франциско в восточные пригороды – сначала в Окленд, а оттуда в Беркли. Множество народу каждый день ездит по мосту на работу и обратно. Эти городки – единственные места на всех берегах Залива, где нормальный человек может купить себе дом, в котором хватит места хотя бы вытянуть ноги. Кроме того, там расположены Калифорнийский университет и множество предприятий легкой промышленности. Между городами под Заливом проходит линия метро, однако самую большую транспортную нагрузку все равно берет на себя Бэй-Бридж. Золотые Ворота, конечно, хороши для туристов и для богачей, ушедших на покой и поселившихся в винодельческих округах, но этот мост скорее красивая достопримечательность. А Бэй-Бридж – сан-францисская рабочая лошадка. Точнее, был ею.
Я на минуту призадумался об этом и наконец сказал:
– Ребята, вы правы. Но, по-моему, дело не только в этом. Мы упорно считаем, что террористы уничтожают самые заметные объекты просто потому, что питают к ним жгучую ненависть. А на самом деле террористам все равно, что взрывать – здания, мосты, самолеты. Они просто хотят всех запугать. Навести ужас. Это и называется террор. Именно поэтому, когда Золотые Ворота увешали камерами, а в аэропортах поставили металлоискатели и рентгеновские рамки, террористы обратили внимание на Бэй-Бридж.
Я поразмыслил об этом еще немного, безучастно глядя по сторонам. По улицам катились машины, по тротуарам спешили пешеходы – словом, кипела обычная городская жизнь.
– Самолеты и мосты террористов не колышут. Они просто хотят поселить в людях страх.
Мысль была настолько очевидная, что я диву дался, как она не приходила мне в голову раньше. Наверно, мозги шустрей заработали после того, как со мной несколько дней обращались как с террористом.
Приятели изумленно уставились на меня.
– Ведь так, да? И вся эта дребедень, все рентгеновские рамки и сплошные проверки документов – от них никакого толку, верно?
Они медленно кивнули.
