Из подъезда кооперативного дома Внешторга выскочил еще один бегун, одетый в непромокаемый «адидас», синий с бело-голубыми вставками. На голове красовалась бордовая бейсболка той же фирмы, а на ногах – белые кроссовки с тем же заветным трилистником. На груди висел плеер-«сонька», а к ушам тянулись красные проводки. Мы с другом обменялись взглядами, исполненными классовой неприязни. В те годы человека, работавшего за рубежом или часто туда выезжавшего, можно было узнать сразу – по неповторимой одежке, какой в Союзе не добудешь ни за какие деньги. Можно, конечно, купить чеки (они шли по два «деревянных» за один инвалютный рубль) и отовариться в «Березке». Но эти шмотки грешили качественным единообразием, и, надев в театр «чековую» обновку, ты рисковал встретить кого-то, облаченного в точно такой же пиджак или свитер. «Как приютские!» – говаривала в таких случаях моя бабушка Анна Павловна. Другое дело – тряпки, снятые с вешалок, как с веток, прямо там, в капиталистических кущах! Сразу видно…
«Инобегун», пробираясь между «жигулей», плотно стоявших у подъезда внешторговского дома, надменно глянул на нас, одетых с неброской советской простотой, и направил кроссовки в противоположную сторону. Еще бы, ему с нами не по пути.
– А ты ей сказал, что нашел книжку? – спросил я.
– Нет. Назад положил.
– Зря.
– Все равно вклад на ее имя. Пусть подавится! Точно разведусь.
– Правильно!
– Лизку жалко…
– Хорошая у тебя девочка! – вздохнул я.
Дети не виноваты, что их матери сходят с ума из-за денег и превращают супружеские объятия в разновидность исправительных работ по месту жительства.
– Вырастет – поймет! – сам себя приободрил Жека.
– Конечно, поймет.
Его дочь Лизу, востроносую смышленую девочку, однажды на уроке спросили, каких она знает писателей. «Пушкина и дядю Жору!» – резво ответила она. «Какого еще дядю Жору?» – оторопела учительница. «Нашего соседа. Папа с ним пиво пьет, а мама ругается…»
– Да ни черта ты, Жека, не разведешься!
– Разведусь, Жорыч, ей-богу!
– К Иветке вечером побежишь?
– Нет. У нее ребенок заболел.
Мы замолчали, готовясь к ускорению, чтобы, как обычно, рвануть от автобусной остановки до «Детской кухни»…
– Как там твоя актриса? – спросил друг, переходя после ускорения на успокаивающую дыхание ходьбу.
– На гастролях, – соврал я.
– Шанс есть?
– Конечно!
– Расскажешь потом?
– Обязательно.
– Как ты думаешь, когда все это грохнется? – поинтересовался он, имея в виду, конечно же, социализм.
– Мы с тобой не доживем.
– Думаешь? По «Голосу Свободы» сказали, Андропов совсем плохой, снова госпитализировали. С помощью Джуны только и держится.
– И по телику он выглядел неважно, – согласился я.
– Не помер бы… А кто вместо?
– По Би-би-си говорили: Романов или Щербицкий.
– Романов отпадает. Он дочке свадьбу забабахал в Эрмитаже, до хрена екатерининского фарфора побили. Его даже на Политбюро за это разбирали. Ну что за люди! Гуляли бы по-тихому в Гатчине или в Царском Селе – слова никто бы не сказал. Нет, Эрмитаж им подавай!
– Редкие суки! – подтвердил я.
– Сталин бы за такое расстрелял.
Много лет спустя выяснилось: никакой свадьбы в Эрмитаже не было, слух пустили по приказу Андропова, толкавшего к власти Горбачева, который рулил в Ставрополе, а Юрий Владимирович наезжал к нему в Минводы – почки промыть. Задружились. Романов же был реальным конкурентом, входил в «русскую партию» Политбюро. Вот его и вывели из игры. «Злые языки страшнее пистолета!» Незадолго до смерти, кажется, в 2008-м, он появился на ТВ, говорил очень разумные вещи, а отвечая на сакраментальный вопрос о баснословной свадьбе, лишь горько усмехнулся. Фронтовик, куратор военно-промышленного комплекса, вряд ли он начал бы реформы с болтологии, как Горби. При Романове страна, думаю, пошла бы по «китайскому» пути. Эх, да что теперь говорить-то! Если Господь хочет наказать народ, Он заставляет его выбирать между Горбачевым и Ельциным.
– А что там за неприятности у Ковригина? – вдруг спросил Жека.
– Ты-то откуда знаешь? – От удивления я аж споткнулся.
– На «Немецкой волне» слышал.
– Да ты что?! – Меня удивила осведомленность вражьих голосов.
У Кленового бульвара мы развернулись и побежали назад к дому.
– И что сказали на «Волне»? – осторожно уточнил я.
– Что он какие-то антисоветские рассказы написал. Вот бы почитать!
– Рассказы как рассказы…
– Ты-то откуда знаешь?
– Сегодня полночи читал… – не удержавшись, с гордой ленцой в голосе ответил я.
Тут уж как вкопанный остановился Жека.
– Врешь!
– Честное слово.
Мой друг был потрясен. Если бы потом, в конце 1990-х, я сказал ему, что по случаю прикупил островок в Эгейском море с замком, пристанью и вертолетной площадкой, он изумился бы, наверное, куда меньше.
– Убиться веником! – это было его второе любимое присловье. – Откуда ты их взял?
– Выдали, чтобы почитал перед обсуждением.
