– Хотел услышать из первых рук. Она совершенно двинутая, правда? Сначала это не бросалось в глаза, но потом… Потом бросилось.
– Я совершила ту же ошибку, – призналась Патти.
– Только Уолтер сразу же все понял. Все об Элизе. Неплохое название.
– У меня было преимущество – она возненавидела меня с первого взгляда, – сказал Уолтер. – Мне было лучше видно.
Ричард захлопнул блокнот и сплюнул в банку коричневую кашицу.
– Я вас оставлю, дети мои.
– Над чем ты работаешь? – спросила Патти.
– Обычная херня, которую невозможно будет слушать. Пытался придумать что-нибудь с этой телочкой, Маргарет Тэтчер. Новый английский премьер-министр.
– “Телочка” звучит как-то притянуто по отношению к Маргарет Тэтчер, – сказал Уолтер. – “Дама” больше подходит.
– А тебе как “телочка”? – обратился Ричард к Патти.
– Да я вообще не из придирчивых, – ответила она.
– Уолтер утверждает, что так говорить нельзя. Он говорит, что это унизительно, хотя, по моему опыту, телки обычно не против.
– Звучит так, как будто ты еще в шестидесятых.
– Звучит так, как будто этот неандерталец еще с дерева не слез, – сказал Уолтер.
– У неандертальцев, по слухам, были прочные черепушки.
– Как и у быков, – заметил Уолтер. – И прочих жвачных животных.
Ричард рассмеялся.
– По-моему, сейчас уже никто не жует табак, кроме бейсболистов, – вмешалась Патти. – На что это похоже?
– Можешь попробовать, если есть желание блевануть, – сказал Ричард, вставая. – Я пошел. Оставляю вас, ребятки, наедине.
– Стой, я хочу попробовать, – сказала Патти.
– Это не лучшая твоя идея, – предупредил ее Ричард.
– Нет, я правда хочу.
То настроение безвозвратно ушло, и теперь ей было интересно, сумеет ли она удержать Ричарда. Ей наконец представилась возможность продемонстрировать то, что она пыталась объяснить Уолтеру с вечера их знакомства, – она недостаточно хороша для него. Разумеется, Уолтеру тоже представилась некая возможность – сорвать очки, принять демонический облик и изгнать соперника. Но Уолтер, как обычно, хотел, чтобы все было как хочет Патти.
– Дай ей попробовать, – сказал он.
Патти благодарно улыбнулась:
– Спасибо, Уолтер.
У табака был ментоловый вкус, и она тут же обожгла десны. Уолтер принес ей кофейную кружку для сплевывания, и Патти, как объект исследования, присела на диван, ожидая, пока подействует никотин, и наслаждаясь всеобщим вниманием. Но Уолтер порой поглядывал на Ричарда, и у нее вдруг заколотилось сердце: она вспомнила убежденность Элизы в том, что Уолтер по-особенному относился к своему другу; вспомнила ее ревность.
– Ричард восхищается Маргарет Тэтчер, – сказал Уолтер. – Он считает, что она олицетворяет собой капиталистическую “избыточность”, которая неизбежно приведет к падению капитализма. Думаю, Ричард пишет любовную балладу.
– Ты меня знаешь, – протянул Ричард. – Любовная баллада для волосатой дамочки.
– Мы пока не пришли к согласию по поводу вероятности марксистской революции, – объяснил Уолтер.
– М-м, – сказала Патти и сплюнула.
– Уолтер считает, что либеральное государство способно к саморегуляции, – сказал Ричард. – Он считает, что американская буржуазия с энтузиазмом примет все возрастающие ограничения их персональных свобод.
– У меня есть куча крутых идей для песен, а Ричард их почему-то все отвергает.
– Песня про экономичное топливо. Песня про общественный транспорт. Песня про национальную систему здравоохранения. Песня про налог на детей.
– Эти темы – белое пятно на карте рок-музыки, – заявил Уолтер.
– Два ребенка хорошо, а четыре – плохо.
– Два ребенка хорошо, а без них – еще лучше.
– Уже вижу, как толпы выходят на улицы.
– Тебе просто надо приобрести мировую известность, – сказал Уолтер. – Тогда тебя послушают.
– Запишу, чтобы не забыть. – Ричард повернулся к Патти: – Ты как?
– М-м! – ответила она, сплевывая в кофейную кружку. – Я, кажется, поняла, что ты имел в виду, говоря про “блевануть”.
– Попробуй не загваздать диван.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Уолтер.
Комната плыла и пульсировала.
– И тебе это нравится? – спросила Патти у Ричарда.
– Нравится.
– Как ты себя чувствуешь? – повторил Уолтер.
– Нормально. Главное – не шевелиться.
На самом деле ее сильно тошнило. Делать было нечего – приходилось сидеть на диване и слушать беззлобную перебранку Уолтера с Ричардом о политике и музыке. Уолтер с энтузиазмом продемонстрировал ей пластинку “Травм” и уговорил Ричарда проиграть сначала одну сторону, а потом и вторую. Первой шла песня “Ненавижу солнце”, которую она слышала осенью в клубе и которая сейчас казалась точным звуковым эквивалентом никотинового передоза. Хотя громкость была минимальная (стоит ли говорить, что Уолтер патологически стремился не беспокоить соседей), музыка вызывала у Патти жуткое, тошнотворное чувство. Слушая ужасающий баритон Ричарда, она чувствовала на себе его взгляд и понимала, что совершенно правильно истолковывала то, как он смотрел на нее в предыдущие встречи.
Около одиннадцати часов Уолтер начал неудержимо зевать.