Это был Тулли, делившийся с кем-то конфиденциальной информацией о скачках так громко, что его можно было услышать в Эпсон-Даунс. Другой голос пробормотал что-то заканчивающееся на «как-как», когда звуки их шагов стихли в переплетении обшитых панелями коридоров.
– Нет, сюда, – прошипела Мэри, потянув меня за руку. Мы скользнули за угол в узкий коридорчик. Она извлекла связку ключей из кармана и тихо открыла последнюю дверь слева. Мы вошли внутрь.
Мы очутились в комнате, которая, по видимости, не менялась с тех времен, когда королева Елизавета навестила Бишоп-Лейси в 1592 году во время одного из своих летних переездов. Мне бросились в глаза деревянный потолок, оштукатуренные стены, маленькое окошко со свинцовым стеклом, приоткрытое с целью проветривания, и широкие половицы, вздымавшиеся и опускавшиеся, словно океанская зыбь.
У одной стены стоял потрескавшийся деревянный стол, под одну из ножек которого подсунули «Справочник железных дорог» (выпуска октября 1946 года), чтобы она не шаталась. На столе были два непарных стаффордширских кувшина в розово-кремовых цветах, гребень, щетка и маленькая черная кожаная коробочка. В углу у открытого окна стоял дешевого вида пароходный кофр из прорезиненной фибры, облепленный цветными наклейками. Рядом стояло простое кресло с недостающим подлокотником. В противоположном конце комнаты располагался деревянный гардероб, выглядевший так, словно его приобрели на благотворительной распродаже подержанных вещей. И кровать.
– Это здесь, – произнесла Мэри. Она заперла дверь на ключ, и я первый раз повернулась к ней, чтобы получше рассмотреть ее. В грязно-сером свете из покрытого копотью окна она казалась старше, чем та девушка с натруженными руками, которую я только что видела при ярком свете дня во дворе.
– Полагаю, ты никогда не была в такой маленькой комнате, не так ли? – презрительно сказала она. – Вы там, из Букшоу, редко посещаете бедлам, да? Посмотри на психов – посмотри, как мы живем в наших каморках. Кинь нам печенье.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – ответила я.
Мэри повернула лицо ко мне, и я ощутила на себе пронзительность ее взгляда.
– Эта твоя сестрица – Офелия – прислала тебя с письмом для Неда, и не говори мне, что нет. Она воображает, что я неряха, но это не так.
В этот самый миг я пришла к выводу, что мне нравится Мэри, пусть она даже недолюбливает меня. Человек, знающий слово «неряха», стоит того, чтобы попытаться сделать его своим другом.
– Послушай, – заявила я, – никакого письма нет. То, что я сказала Неду, – просто прикрытие. Ты должна помочь мне, Мэри, я знаю, что ты это сделаешь. В Букшоу произошло убийство…
Вот! Я произнесла это!
– … и никто еще не знает об этом, кроме тебя и меня – ну и убийцы, естественно.
Она смотрела на меня секунды три, не больше, и потом спросила:
– Кто же убит?
– Я не знаю. Вот почему я здесь. Но мне кажется разумным, что, если кто-то умирает у нас на грядке с огурцами и даже полиция не может установить личность, самое вероятное место в окрестностях, где он мог остановиться – если он останавливался в окрестностях, – это «Тринадцать селезней». Ты можешь принести мне учетную книгу?
– Не обязательно приносить ее, – ответила Мэри. – Сейчас у нас только один постоялец, и это мистер Сандерс.
Чем больше я разговаривала с Мэри, тем больше она мне нравилась.
– И это его номер, – любезно добавила она.
– Откуда он? – спросила я.
Ее лицо омрачилось.
– Честно говоря, не знаю.
– Он тут прежде останавливался?
– Насколько я знаю, нет.
– Тогда мне надо взглянуть на учетную книгу. Пожалуйста, Мэри! Пожалуйста! Это очень важно! Полиция скоро будет здесь, и тогда будет уже слишком поздно.
– Я попытаюсь… – сказала она и, отперев дверь, выскользнула из номера.
Как только она ушла, я распахнула дверь шкафа. Если не считать пары деревянных вешалок для одежды, он был пуст, и я обратила внимание на кофр, облепленный наклейками, как днище корабля раковинами. Эти разноцветные прилипалы имели имена – Париж, Рим, Стокгольм, Амстердам, Копенгаген, Ставангер и так далее.
Я подергала замок, и, к моему изумлению, он подался. Чемодан был открыт! Две половины легко распахнулись, и я обнаружила себя лицом к лицу с гардеробом мистера Сандерса – серый саржевый костюм, две рубашки, пара коричневых оксфордов[23 - Мужские туфли на шнурках.] (с серой саржей? даже я не настолько глупа!) и мягкая театральная шляпа, напомнившая мне виденные фотографии Г. К. Честертона в «Радио Таймс».
Я вытащила из кофра ящики, стараясь не потревожить их содержимого, – пара волосяных щеток (подделка под черепаховый панцирь), бритва (самозатачивающийся «Валет»), тюбик для бритья («Морнинг прайд Брашлесс»), зубная щетка, зубная паста («Тимол» – особенно рекомендуется для уничтожения бактерий, вызывающих кариес), щипчики для ногтей, расческа (пластик) и пара квадратных запонок (черный янтарь из Уитби, серебром выложены инициалы – Г. Б.).
Г. Б.? Разве это не номер мистера Сандерса? Что может означать это Г. Б.?
Дверь открылась, и мне прошипели:
– Что ты делаешь?
Я вздрогнула. Это была Мэри.
– Я не смогла достать учетную книгу. Папа… Флавия! Ты не можешь так просто рыться в багаже постояльца! Ты навлечешь на нас неприятности. Прекрати.
– Сейчас, – ответила я, заканчивая рыться в карманах костюма. В любом случае они были пусты. – Когда ты в последний раз видела мистера Сандерса?
– Вчера. Здесь. В полдень.
– Здесь? В этом номере?
Она сглотнула и кивнула, отведя взгляд в сторону.
– Я меняла простыни, когда он подошел сзади и схватил меня. Зажал рукой рот, чтобы я не могла крикнуть. К счастью, в этот момент папа позвал меня со двора. Это его чуток испугало, да. Не думай, что я не пыталась отбиться. Ненавижу его грязные лапищи! Я бы выцарапала ему глаза, если бы у меня было хотя бы полшанса.
Она посмотрела на меня с таким видом, будто сказала мне слишком много, как будто между нами внезапно раскрылась огромная социальная пропасть.
– Я бы выцарапала ему глаза и высосала глазницы, – произнесла я.
Ее глаза расширились от страха.
– Джон Марстон, – сказала я, – «Голландская куртизанка», 1605 год.
Повисла пауза длиной примерно в две сотни лет. Потом Мэри начала хихикать.
– Да-а, ну ты и штучка! – сказала она.
Через пропасть был переброшен мост.
– Действие второе, – уточнила я.
Через несколько секунд мы обе согнулись от смеха пополам, прикрывая рты руками, прыгая по комнате и фыркая в унисон, словно пара дрессированных тюленей.
– Фели как-то читала нам ее вслух под одеялом, подсвечивая фонариком, – сказала я, и почему-то эта деталь рассмешила нас еще больше, и мы хохотали, пока не обессилели от смеха.
Мэри обняла меня и сжала изо всех сил.