– Ну да… И как же ты стал рабом?
– Мы воевали с соседями. Меня взяли в плен. Там, откуда я родом, пленников обыкновенно обращают в рабство. Рабы трудятся на полях победителей. Но мой хозяин умер, а его вдова продала меня работорговцу-арабу… Потом было много всего, но в конце концов я осел в Севилье.
Раньше Барни не расспрашивал Эбриму о его прошлом, и теперь ему стало любопытно. Скучает ли Эбрима по дому или африканцу нравится в Севилье? На вид Эбриме лет сорок; в каком же возрасте он стал рабом? Тоскует ли он по своей семье? Но Эбрима опередил юношу:
– Могу я вас кое о чем спросить, мистер Уиллард?
– Конечно.
– В Англии есть рабы?
– Ну, не совсем…
– Что вы хотите сказать? – уточнил Эбрима, помолчав.
Барни поразмыслил, прежде чем ответить.
– В Кингсбридже, городе, где я родился, живет португальский ювелир по имени Родриго. Он покупает дорогие ткани, кружева и шелк, потом расшивает их жемчугом и делает головные уборы, платки, вуали и прочую дребедень. Женщины без ума от его поделок. Жены богатеев съезжаются к нему со всего запада Англии и скупают все подряд.
– У него есть рабы?
– Когда он приехал в Кингсбридж пять лет назад, при нем был конюх из Марокко по имени Ахмед, отлично ладивший с животными. Вести об этом быстро разошлись, и горожане стали платить Ахмеду, чтобы тот поухаживал за их лошадьми. Вскоре Родриго обо всем узнал и потребовал с конюха деньги, но Ахмед не пожелал подчиниться. Тогда Родриго обратился к суду четвертной сессии[21 - Ежеквартальный выездной суд по уголовным и гражданским вопросам; также мировые судьи на заседаниях исполняли административные обязанности в конкретных населенных пунктах и на конкретных территориях.], заявил, что эти деньги его, поскольку Ахмед – его раб. Но судья Тилбери решил так: «Ахмед не нарушал английских законов». Родриго проиграл, Ахмед сохранил деньги. Теперь у него собственный дом, и он процветает, леча лошадей.
– Значит, англичане держат рабов, но если раб уходит, хозяин не может его вернуть?
– Именно так.
Барни заметил, что его история взволновала Эбриму. Быть может, африканцу возмечталось уехать в Англию и обрести свободу?
Тут разговор прервался. Карлос и Эбрима оба внезапно подобрались и уставились на арку в стене.
Барни повернулся в ту же сторону и увидел троих мужчин, вошедших во двор. Первым шагал широкоплечий усатый коротышка в богатом наряде, а по обоим бокам, отставая на шаг-другой, его сопровождали мужчины повыше, судя по неприметной одежде, слуги – пожалуй, телохранители. Барни никогда раньше не встречал никого из этой троицы, но сразу опознал в них угрозу.
Карлос заговорил намеренно ровным тоном:
– Доброе утро, Санчо Санчес.
– Карлос, друг мой! – откликнулся Санчес.
Барни подумал, что ни за какие коврижки не счел бы их друзьями.
Тетушка Бетси встала из-за стола.
– Прошу вас, сеньор Санчес, присаживайтесь. – Слова были радушными, но тон заставлял насторожиться. – Позвольте чем-нибудь вас угостить.
– Спасибо, сеньора Крус, не стоит, – ответил Санчес. – Вот от вина не откажусь.
Он уселся на место тетушки Бетси.
Двое других мужчин остались стоять.
Санчес завел беседу о ценах на руду и олово, и Барни сообразил, что это, должно быть, тоже мастер по металлу. Далее обсудили войну с Францией и охватившую город хворь, то ли падучую, то ли лихорадку, которая не щадила ни бедных, ни богатых. Карлос отвечал односложно, о еде никто и не вспоминал.
Наконец Санчес перешел к делу.
– Ты хорошо справляешься, Карлос, – сказал он покровительственно. – Когда умер твой отец, упокой, господи, его душу, я уж было подумал, что одному тебе никак не совладать с мастерской. В двадцать один-то год, проучившись подмастерьем, ты обязан был, конечно, попытаться, но я думал, что ты не сдюжишь. А ты всех удивил.
– Спасибо на добром слове, – ответил Карлос, дожидаясь продолжения.
– Год назад я предлагал выкупить твою мастерскую за сотню эскудо.
Карлос выпрямил спину, расправил плечи и выставил вперед подбородок.
Санчес примирительно вскинул руку.
– Согласен, цена малая, но именно столько она стоила, как мне казалось, после смерти твоего отца.
– Это предложение было оскорбительным, – холодно произнес Карлос.
Двое телохранителей пошевелились. Обычно разговоры об оскорблениях заканчивались насилием.
Санчес, впрочем, держался по-прежнему самоуверенно – то ли притворялся, то ли впрямь был таким толстокожим, Барни никак не мог разобраться. Он не стал извиняться за былую обиду, наоборот, заговорил таким тоном, будто это Карлос когда-то его уязвил.
– Я понимаю твои чувства, поверь. Но у меня двое сыновей, и я хочу пристроить каждого из них к собственному делу. Сейчас я готов заплатить тебе тысячу эскудо. – Словно прикинув, что Карлос не силен в счете, он добавил: – Это в десять раз больше старой цены.
– Все равно слишком мало, – ответил Карлос.
Барни решил вмешаться и спросил Санчеса:
– Почему вы не построите мастерскую для своего второго сына?
Санчес одарил юношу надменным взором, будто только теперь заметил постороннего. Должно быть, он полагал, что Барни станет молчать, пока к нему не обратятся.
На вопрос ответил Карлос:
– У нас в Испании всем в ремеслах заправляют корпорации. Они как английские гильдии, разве что сильнее привержены старине. Корпорация ограничивает число печей в городе.
– Правила требуют высокого качества, – прибавил Санчес, – а мошенников изгоняют из дела.
– А еще следят, чтобы дешевое сырье не обрушило цены, верно? – проявил осведомленность Барни.
Карлос кивнул.
– Санчес входит в городской совет мастеров по металлу, Барни.
Гость утратил всякий интерес к юноше-англичанину.
– Карлос, мой друг и сосед, ответь, пожалуйста, на простой вопрос. За какую цену ты уступишь мне свою мастерскую?
